Поцелуй теней - Гамильтон Лорел Кей

Я протянула ей руку. Она взяла ее.

– Я знаю, что думают о моей внешности благие, деточка. Я знаю, что думают мои другие внучки о семейном сходстве.

– Мама пошла к отцу, потому что король Таранис ей обещал любовника королевской крови, когда она вернется. Три года посреди нечистого, нечестивого Неблагого Двора, и она будет иметь право вернуться и получить благого любовника. Думаю, что она не ожидала беременности в первый же год.

– Отчего временный союз стал постоянным, – заметила Ба. Я кивнула.

– Вот почему я при Благом Дворе называюсь Погибель Бесабы. Мое рождение привязало ее к Неблагому Двору. Она всегда за это меня ненавидела.

Ба покачала головой:

– Твоя мать – моя дочь, и я люблю ее, но она иногда слишком сильно... путает, кого она любит и почему.

Я про себя давно решила, что моя мать не любит никого и ничего, кроме собственных амбиций, но вслух не сказала. В конце концов, Ба – ее мать.

Вечернее солнце висело низко и тяжело.

– Мне надо заехать в отель и переодеться для торжества.

Ба взяла меня за руку:

– Тебе следует остаться у меня.

– Нет, и ты знаешь почему.

– Я наложу защиту на дом и землю, на которой он стоит.

– Защиту, которая устоит перед Королевой Воздуха и Тьмы? Или кого там еще, кто пытается меня убить? Не думаю.

Я обняла Ба, и ее худенькие руки обвили меня, прижали к ней с силой, которой вообще не могло бы быть в таком хрупком теле.

– Осторожнее будь сегодня, Мерри. Мне невыносимо было бы тебя потерять.

Я погладила эти чудесные волосы и через плечо Ба увидела фотографию. Это был портрет Уара Свирепого, когда-то бывшего ее мужем. Высокий, сильный. Фотографу пришлось посадить его на стул, а ее поставить рядом. Ее рука лежала у него на плече, волосы его спадали золотыми волнами. Черный костюм, белая рубашка, ничего примечательного. Ничего примечательного – кроме его лица. Очень... очень красивого. Глаза – круги синего в синем. Воплощение всего, что только может пожелать женщина, будь она фея или человек. Но Свирепым его назвали не только за то, что он породил трех чудовищных сыновей.

Он лупил мою бабушку за то, что она была уродка. За то, что она не королевской крови. За то, что родила ему дочерей-близнецов, а это значило, что, если она не согласится на развод, брак будет вечным. Насчет Ба и Уара вечность – это не фигура речи.

На фейрийский вариант развода она согласилась только три года назад, когда я покинула Двор. Я даже гадала, не за то ли она на это согласилась, чтобы он вступился за меня перед Андаис. Он был силен, а силу Андаис уважает. Я не хочу сказать, что Уар ей пригрозил. Нет, это было бы не мудро. Но он мог предложить, чтобы меня на время оставили в покое.

Я так и не спросила. Сейчас я отодвинулась от нее, посмотрела в эти огромные карие глаза, так похожие на глаза моей матери.

– Зачем ты дала ему развод три года назад? Почему именно тогда?

– Потому что настало время, дитя, – время отпустить его.

– Он не говорил с Андаис обо мне? Это не было ценой за его свободу?

Она рассмеялась – громко, долго.

– Дитя мое, неужто ты думаешь, что этот напыщенный бурдюк стал бы говорить с Королевой Воздуха и Тьмы? Он до сих пор не оправился от потрясения, что трех его сыновей вышибли от его Двора и они были вынуждены войти в народ Андаис.

Я кивнула.

– Мои кузены на самом деле не так уж плохи. Теперь хирургические перчатки делаются такие тонкие, что их почти не замечаешь. Они больше не отравляют никого случайным прикосновением.

Ба снова обняла меня.

– Но источаемый из рук яд не дает им стать полноценными стражами королевы, так ведь?

– Ну... да. Но если не лезть к королевской крови, всегда найдутся желающие женщины.

– При Неблагом Дворе – готова поверить.

Я посмотрела на нее. Ей хватило такта смутиться.

– Прости, Мерри. Это было нехорошо с моей стороны. Прости меня. Мне лучше других следует знать, что нет особого выбора между двумя Дворами.

– Ба, мне пора в отель.

Она проводила меня к двери, держа за талию.

– Будь сегодня осторожной, дитя мое, очень осторожной.

– Буду. – Мы еще постояли секунду-другую, но ничего не могли сказать. Что вообще можно сказать? – Я тебя люблю, Ба.

– А я тебя, деточка.

В красивых карих глазах стояли слезы. Она меня поцеловала тонкими губами, которые всегда касались меня нежнее и ласковее, чем прекрасное лицо моей матери или ее лилейные руки. Горячая слеза Ба коснулась моей щеки. Руки ее еще цеплялись за меня, когда я начала спускаться. Мы оторвались друг от друга, пальцы затрепетали в последнем прикосновении.

Я много раз оглядывалась и видела коричневую фигурку на верхней площадке лестницы. Говорят, что не надо оглядываться, но если не знаешь, что у тебя впереди, что остается, как не оглядываться назад?

Глава 23

Отель обладал очарованием не в большей степени, чем свежеоткрытая пачка бумажных салфеток. Функционально, даже декоративно отчасти, но все равно это был типовой отель со всей его типичностью.

Мы вошли в вестибюль, Баринтус и Гален несли мои чемоданы. У меня была только сумка. Предпочитаю носить оружие с собой. Не то чтобы я рассчитывала выхватить его вовремя, если пистолет и ножи подведут, но просто приятно было ощущать его близость.

Я всего несколько часов была в Сент-Луисе, и уже на мою жизнь – и Галена – было совершено покушение. Не слишком хороший тренд. И он еще круче пошел вниз, когда я увидела, кто сидит в вестибюле.

Барри Дженкинс успел в отель раньше нас. Я заказала номер на имя Мерри Джентри. Этим псевдонимом я в Сент-Луисе никогда не пользовалась. А Дженкинс как-то узнал, что это я. Черт.

Он постарается, чтобы прочие охотники за новостями тоже меня нашли. И тут, что бы я ни сказала, ничего не поможет. Если бы я попросила его не поднимать шума, ему бы это было только в радость.

Гален осторожно тронул меня за руку. Он тоже увидел Дженкинса. Он меня отвел к конторке, будто боялся, как бы я чего не выкинула, потому что что-то читалось на лице Дженкинса, когда он поднялся из уютного кресла, – что-то личное. Он был бы рад меня ранить. То есть не пулей или ножом, но если бы он мог написать что-то, что меня заденет, он бы тут же это с радостью напечатал.

Женщина за конторкой засияла при виде Баринтуса как стоваттная лампа, но он был настроен исключительно по-деловому. В другом настроении я его никогда не видела. Он никогда не флиртовал, никогда не пытался нащупать границы вериг, наложенных на него королевой. Будто просто принял их – и все.

Женщина случайно задела меня рукой, передавая ключ. Передо мной явственно мелькнуло, о чем она думает: Баринтус лежал на белых простынях, и эти переливающиеся волосы раскинуты вокруг него шелковой постелью.

У меня пальцы сжались судорогой – не от самого образа, но от силы вожделения. Я ощутила, как ее тело свело так же, как мой кулак. Она смотрела на Баринтуса голодными глазами, и я заговорила, не задумываясь, чтобы с помощью слов подтвердить и прервать связь с ней:

– Картинка, которую ты составила в уме, где он голый.

Она было стала отпираться, но замолчала, вытаращила глаза, облизала губы, и наконец кивнула.

– Ты не отдала ему должного.

Глаза ее стали еще больше – она таращилась на Баринтуса, стоявшего возле лифтов.

Я все еще воспринимала ее эмоции. Такое иногда бывает – как если поймаешь случайный теле– или радио сигнал. Но у меня полоса узкая: в основном эротические образы. Случайные похотливые картинки и только от людей – никогда ни от кого из фей я такого не принимала. Не знаю почему.

– Хочешь, я его попрошу снять пальто, чтобы ты лучше рассмотрела?

Она вспыхнула, и образ, который она себе представляла, исказился от ее смущения. Разум ее представлял собой неразбериху. Я освободилась от ее мыслей, ее эмоций.

Мне говорил один из старых богов плодородия при Благом Дворе, что умение видеть чужие похотливые представления – полезное средство, когда ищешь жрецов и жриц для своего храма. Людей с сильной похотью можно использовать для церемоний – их сексуальную энергию можно запрячь и усилить несравнимо с другими. Когда-то считалось, что похоть – синоним фертильности. К сожалению, это не так.