История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - Джованни Казанова

Мадам, удивленная тем, что не видит своего мужа, ищет его глазами. Я спрашиваю, где он, и трактирщик говорит, что он велел дать лошади овса, поев сам голубя и выпив стаканчик, и сказал ему, чтобы нам передали, что он будет ждать нас в С.-Кирико, где прикажет приготовить для нас добрый ужин. Это показалось мне немного необычным, но сошло. Это было во французском духе. Однако мадам сочла это противным всяким правилам, она сказала об этом, она просила меня извинить легкомыслие человека, который знает меня только со вчерашнего вечера, а ведет себя так, как будто я его старый товарищ.

— Это знак доверия, — ответил я; я не могу истолковать это в дурном смысле: это вполне по-французски.

— Вы совершенно правы, так как это наверняка не по-английски.

Трактирщик спрашивает меня, кто платит за мою еду, я или возчик, и я отвечаю, что я. Юная дама, обеспокоенная, просит трактирщика пойти спросить у возчика, должен ли он ее кормить. Трактирщик возвращается с возчиком, который, чтобы убедить даму, что он не обязан ее кормить, достает из кармана обязательство, сделанное ее мужем. Я читаю его и вижу, что оно подписано графом де л'Этуаль, который обязуется заплатить ему четыре цехина, два по выезде из Сиены и другие два — по прибытии в Рим, за то, чтобы он отвез туда графиню, его жену, за пять дней. Там не значится, что возчик должен ее кормить. Этого достаточно, трактирщик знает, к кому обращаться, они оба уходят. Милая дама просит меня, едва войдя в комнату, сказать трактирщику, чтобы тот готовил обед только для меня, потому что, слишком плотно поужинав, она должна обойтись без обеда.

Я мгновенно все понимаю, и, понимая, насколько эта юная особа должна чувствовать себя пристыженной тем, что с ней так обошелся человек, который называет себя ее мужем, призываю ее чувствовать себя свободно, со всей силу чувства, словами, которые только может высказать дружба…

— Мадам, я догадываюсь, что у вас нет при себе денег, и прошу вас не отказываться из-за этого от обеда. Граф, ваш муж, мне все вернет, если захочет. Поймите, что, сказав трактирщику готовить обед только для меня, я опозорю вашего мужа, вас, и, прежде всего, себя самого.

— Месье, я это чувствую, вы правы. Надо допустить, чтобы трактирщик готовил обед на двоих, но обедать я не буду. Я чувствую себя больной и прошу вас разрешить мне лечь в постель.

— Я в отчаянии от этого, но прошу вас не стесняться. Эта комната хороша, я велю поставить куверт в другой, ложитесь свободно, засните, если сможете. Я велю подать обед только в три часа, надеюсь, что вы будете чувствовать себя лучше. Извините также и вашего мужа за эту маленькую оплошность.

Не давая ей времени ответить, я выхожу, закрываю ее дверь и иду заказать трактирщику то, что я хочу есть в три часа. Он понятлив; я приказал ему приготовить плумпуддинг и поджарить на гриле куски говяжьей вырезки. После этого я направился тоже лечь в койку. Эта англичанка, фигуры которой я не видел, пока не сел в коляску, была красотка. Она держалась уверенно, ее печаль, ее стыд окончились, как только я стал действовать в ее интересах. Я решился побороться с ее так называемым мужем, которого я уже больше не считал таковым. Это должно было быть, думал я, похищение, соблазнение; и, как всегда суеверный, я решил, что это мой гений позаботился предложить ей мою персону, чтобы гарантировать ей, уж не знаю что — ее спасение, заботу о ней, избавление от оскорблений, которым его грубость, скупость и ее беспомощное состояние могли ее подвергнуть. Так я тешил свою зарождающуюся страсть. Я смеялся над именем графа де л'Этуаль, и когда я думал, что, возможно, этот авантюрист покинул девушку навсегда, оставив ее у меня на руках, я находил это немного слишком серьезным, но был уверен, что я ее не покину. С этими романтическими идеями я заснул.

Трактирщик ласково разбудил меня, сказав, что три часа прозвонило. Я сказал ему подождать немного с подачей обеда и тихо прошел посмотреть, спит ли англичанка. Она действительно спала, но легкий шум, который я произвел, желая прикрыть дверь, ее разбудил. Она спросила, обедал ли я, и я ответил, что если она не придет к столу, я не собираюсь обедать, и я надеюсь, что, проспав пять часов, она чувствует себя лучше. Она очень ласково ответила, что сейчас придет, и я вышел, чтобы сказать, чтобы подавали.

Она ела мало, но с хорошим аппетитом, удивленная тем, что видит два английских блюда, причем плумпуддинг был приготовлен на превосходном масле. Она спросила у хозяйки, не англичанин ли повар, и когда та ответила, что это я все организовал, она поднялась, ничего мне не говоря, преисполненная благодарности. Она развеселилась, она поздравляла меня с моим аппетитом, она пила все время со мной, но умеренно, отдавая справедливость Монте Пульчано, что подал нам хозяин, и вину Монтефьясконе. Я опьянел, но она нет, так как пригубливала вино маленькими глотками, в то время как я пил стаканами. Она говорила со мной на итальянском языке, которому научилась за шесть месяцев, что провела во Флоренции; она сказала, что родилась в Лондоне, что выучила французский в школе, и я думал, что умру от радости, когда, спросив у нее, не знает ли она Корнелис, услышал, что она была знакома с ее дочерью Софи, учившейся в той же школе, но не с ее матерью.

— Скажите, выросла ли Софи.

— Нет, она маленькая, но очень красивая и полна талантов.

— Ей должно быть сейчас семнадцать лет.

— Да, как и мне.

При этих словах она останавливается, опускает глаза и краснеет.

— Вам плохо?

— Совсем нет, но я не смею вам сказать, что Софи донельзя похожа на вас.

— Почему не смеете? Мне неоднократно это говорили. Это случайность. Но давно ли вы видели Софи?

— Восемнадцать месяцев назад. Она вернулась на Сохо-Сквер к своей матери, чтобы выйти замуж, как говорят; я не помню, за кого.

— Вы сообщили мне, мадам, очень интересную новость.

Хозяин приносит мне счет, где я вижу три паули, что конник потратил на себя и свою лошадь.

— Он сказал, — говорит хозяин, — что вы заплатите.

Прекрасная англичанка краснеет, я расплачиваюсь, и мы отправляемся. Краска, бросившаяся в лицо барышни, мне в глубине души нравится, она доказывает, что она не причастна к проделкам своего мужчины. Я умираю от желания узнать, в результате какого приключения она покинула Лондон и как она могла сделаться женой француза, как она выехала из Ливорно без экипажа, что она собирается делать в Риме; но я опасаюсь потревожить ее, задавая вопросы, поскольку она сама сможет, если захочет, мне рассказать, по крайней мере вкратце, свою историю, поскольку она сказала, что рассталась с мисс Корнелис восемнадцать месяцев назад. Поскольку предстояло провести три часа до прибытия в С. Кирико, я занял их разговорами о моей дочери Софи. Поскольку она сказала, что жила с Софи целый год в том же пансионе, я спросил, есть ли там еще мисс Нэнси Стейн. Читатель может вспомнить, что эта девочка обедала со мной — очаровательное дитя десяти-одиннадцати лет, и я покрывал ее поцелуями, и что ее отец подарил кольцо моей дочери.