курьер.ru - вячеслав антонов

—   Не удалось?

—   Да. Потому что во сне стал приходить Ягуар. Он смотрел на меня зелеными глазами и говорил совершенно беззвучно. Он говорил: только долбанные мыши думают, что где-то есть безопасность. Чушь, нет ее в природе! А потому стань Воином. Не давай помыкать собой — показывай зубы, если надо! Причиняй боль, если надо! Убивай, если надо! Знаешь, Эндрю, я люблю гулять по вечерним улицам Нью-Йорка. Там у каждого второго во взгляде такой ягуар. Мы будто говорим друг другу: «Смотри, приятель, осторожнее! Я с тобой не шутки шучу!»

—   А ты не врешь? — спросил Андрей. Такого он еще не слышал от Патриции. И даже от крепко поддатой Крысы.

—   Честно, люблю это! — Женщина даже засмеялась от удовольствия. — Хочу вонзить зубы во всех этих людей, таких мягких, хороших. А я нехорошая! Я нехорошая, Эндрю, точно тебе говорю! Вот в таком состоянии меня встретил Ши-фу. И стал учить.

—   Чему?

—   Он всех учит двум вещам: Силе и Дао. Знаешь, была ночь, мы сидели у костра, все вместе: Чен, Джекки, Вонг и та женщина, что была на острове... Она потом ушла в «Фалунгун». А Ши-фу говорил, говорил... Рассказывал про Лао-Цзы. Тот был маленький, толстый, жил в пещере, ездил на быке задом наперед, держась за хвост. Ходил по ярмаркам, шутил со всеми. А Конфуций был высокий, сутуловатый, прекрасно владел мечом и луком и уже занимал какую-то крупную должность. Однажды он приехал к Лао-Цзы, и они три часа проговорили в пещере, наедине. Ты представь себе тот разговор! Конфуций вышел весь потный и сразу уехал, бросил только: «Это не человек, это дракон! Дракон, говорю вам! Его нельзя подпускать к Империи на выстрел из лука!» Но император после смерти Конфуция назначил Лао-Цзы кем-то важным, не помню — судьей, кажется... А мой Ягуар исчез.

—   Насовсем?

Неожиданно Андрею стало жаль эту царственную кошку, великолепную убийцу джунглей. «Кого угодно готов жалеть, придурок. Тебя бы кто пожалел», — одернул он себя.

— Мне кажется, нет, — тихо ответила Патриция. — Он еще вернется. Придет время, и вернется. Знаешь, Эндрю... — она замялась на секунду, потом все же решилась, сказала: — Я так его жду!

***

Учебный лагерь на территории Афганистана, контролируемой талибами, расположился на границе с пустыней, в окружении покатых песчаных холмов. В низине стояли выцветшие брезентовые палатки, штабель ржавых железных бочек, за которыми скопилась чиненая-перечиненая техника «шурави»: несколько зеленых «уазиков», вертолет Ми-8, полуразобранный танк Т-55 с полукруглой «лысой» башней. За ближайшим пригорком непрерывно трещали автоматы — обучение шло день и ночь, одной из южных стран требовалось большое количество «идрисов» — воинов Аллаха, и «шахидов» — смертников.

Народ в лагере подобрался разный: афганцы в длинных шерстяных рубахах, смуглые горбоносые арабы, палестинцы в черно-белых бедуинских куфиях, разнообразные кавказцы, хохлы, даже аккуратные, коротко стриженые ирландцы из ИРА[66].

Все свободные от учебы и работ собрались в духане, или, как называет его афганцы, «мини-маркете». Прямо на земле, поросшей редкой жесткой травой, были расстелены коричневые полосатые паласы из верблюжьей шерсти, по бокам лежали сложенные в несколько раз толстые малиновые одеяла. Из круглого медного самовара духанщик разливал чай в маленькие стеклянные стаканы, плотно составленные на чеканном медном подносе. Все разговоры сводились к предстоящей заброске в Юго-Восточную Азию. Говорили о войне в горных джунглях, о нежных китайских женщинах и жирных долларовых гонорарах. На ближайшей палатке висел плакат: боевик на фоне туманных гор, с которых спускаются узкие языки снега. На молодце широкие штаны, длинная рубаха, длинная черная безрукавка и черный тюрбан на голове. В руках портативная рация, за спиной автомат. Воин Аллаха, гроза неверных!

Вдруг в горячей лиловой мути, в которой тенями вставали сухие горы, появились горящие точки, которые, угасая, длинной цепью ушли куда-то на юг. Боевики, сидящие в духане, машинально пригнули головы — войска Северного альянса не давали покоя, тысяча проклятий на голову их вожака, панджшерца Ахмада Шаха Масуда!

***

В одном из пригородов Лондона стояла мечеть, построенная из красного фигурного кирпича, с притемненными окнами в металлических переплетах. Рядом поднимался восьмигранный минарет из желтовато-серого камня. Главный зал — большой, светлый. По стенам развешаны лозунги: «Islam is future for Britain» и «Jihad for Chechnya». Чернобородый шейх сообщил единоверцам приятную новость: английский МИД отказался считать «Аль-Мухаджирун» террористической организацией, и протесты России были отклонены.

В одной из южных стран их соратники проводят ряд организационных мероприятий, устраняя последние разногласия с Соединенными Штатами. Скоро все будет улажено, и ничто не помешает отправить в эту страну новые крупные отряды, по-настоящему вооруженные и обученные. Эти отряды уже готовятся во многих учебных лагерях. Скоро над пальмами и пагодами нечестивых туземцев поднимутся зеленые флаги Джихада — сначала в этой маленькой стране, а там придет очередь и следующих: Филиппин, Индонезии, Вьетнама...

***

В окрестностях священной Мекки все прокалено жарой, сухие зубчатые хребты уходят в горячий пыльный туман. По узкой каменистой долине катится широкий людской поток — смуглые головы в чалмах, длинные белые одежды. В долине поднимается невысокая гора Арафат — ее ровные склоны поросли редкими кустами, на вершине стоит островерхая башня. Толпа густо покрыла гору, на которой пророк Мухаммед произнес свою первую проповедь. Тема сегодняшней фатьмы, или воззвания, — грядущий всемирный Халифат. Уже написана его Конституция:

Мировой язык — арабский.

Мировая вера — ислам.

Для перехода выделено:

России — десять лет,

Великобритании — двадцать,

Соединенным Штатам Америки — пятьдесят.

У слушающих горят глаза — десятки, сотни тысяч «шахидов» готовы взять в руки оружие и поддержать братьев по вере. Красная кровь гяуров обильно оросит влажную землю тропиков. Одобрительный рев наполнил долину: Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар!

Что скажешь — акбар-то  он  акбар... Да ведь не зря советовал Козьма Прутков: «Имея в виду какое-либо предприятие, помысли, точно ли оно тебе удастся». А то судьба-злодейка так повернется — без зубов останешься!

***

—   ...Ши-фу тоже работал на «Лорал»? И что сейчас делает «Лорал»? — спросил Шинкарев.

—   Не знаю, должна ли я отвечать тебе... После аварии на полигоне Хинчан «Лорал» выполняет экспертные функции — проверяет результаты испытаний, передает китайцам кое-какие приборы. Первый отчет на двести страниц сделали сразу после аварии, потом был новый заказ, так и пошло.

—   А как ты попала в «Лорал»?

—   Через Джулию, — ответила Крыса.

—   Джулию?

—   Джулию Баннерман, генерального юрисконсульта «Лорал». Она работала с Госдепом, спуская на тормозах конфликт, вызванный провалом испытаний. Джулию знал мой муж, по судебным делам. После скандала потребовались новые люди, вот меня и взяли. Мне поручили контакты с китайцами — так познакомилась с Ченом, потом с Ши-фу.

—   Ты не боишься, что китайцы нами манипулируют?

—   Я бы не называла это манипуляцией. По крайней мере, в отношении себя.

—   А как тогда?

—   Школой, — произнесла Патриция как нечто само собой разумеющееся.

—   Стало быть, школой. А ты не думаешь, что это плохо кончится? Не слишком ли ты заигралась с разными силами?

—   Помнишь, значит... — Она провела ладонью по его лицу. — Планета маленькая, Эндрю. Никто не хочет общего самоубийства. Всегда были скрытые контакты, тайные переговоры, личные отношения.

—   Народная дипломатия? — скептически заметил Шинкарев.

—   Так это называл ваш Горби.

—   По-моему, он больше ваш, чем наш.

—   Подожди! — Крыса перебила Андрея. — Послушай. В этих играх вполне можно остаться в живых. Если не заигрываться, понимаешь? Не выходить из-под контроля.

—   Лично я не выхожу, — твердо сказал Шинкарев, — и не планирую.

—   А я, наверное, выйду. Выйду из двойной игры.

—   Почему?

—   Странный вопрос. Я боюсь. В Штатах за это на стул сажают, запросто.

—   Могу себе представить.

—   Не можешь.

«А ведь и верно». Такую ситуацию Шинкарев понять мог, а вот почувствовать — нет. Если говорить прямо, Крыса — предатель, изменник родины. Как Олдридж Эймс, Джордж Трофимофф, Джонни Уокер... и кто у них там еще? Но что удивительно: он не чувствовал по отношению к ней никакой брезгливости, ни малейшей. Понятно, что Крыса — его женщина, и все же... Хороший понт дороже денег? Хорошая игра дороже лояльности одному хозяину? Нет, не так. Нечто, выходящее за рамки всяких игр? «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты...»