В глухом углу - Сергей Снегов

— А что я скажу? Валя мне не родственница, не… в общем, далекая знакомая. Курганов нехорошее на меня подумает…

— Пусть тебя не мучает, что он подумает! Главное, чтоб я не подумала, понятно?

Вошедший в комнату Вася сообщил, что в обеденный перерыв они втроем — Чударыч, Лена и Вася — искали в книгах описание анаэробного сепсиса. При этой болезни требуется покой и постельный режим — никаких поездок.

— Видишь, — сказала Светлана, бросая возмущенный взгляд на Лешу, — другие не играют, когда с товарищем беда, а раздумывают, как бы помочь.

Вася продолжал:

— Но если вывозить Валю нельзя, то потребовать надежного лечения мы обязаны. Сомневаюсь, чтоб в нашей больнице имелось все необходимое. Нужно, чтобы в поселок немедленно доставили лучшие средства. Может, даже привезти на самолете опытного врача.

— Я тоже думаю — пригласить специалиста! И не терять ни часа!

— Это я возьму на себя, — пообещал Вася. — Ухватим за бока Муху — пусть разворачивается!

— Идемте сейчас, — предложил Леша, стараясь этим сгладить обнаруженную у него Светланой черствость. — Будем говорить все вместе.

Миша был занят на совещании у начальства. Вася разузнал, что дело заряжено надолго.

— Иди отдыхать, Светлана. Я дождусь Мухи.

— Здорово! — приветствовал Васю вышедший через часок Миша. — Слыхал, что сотворил Дмитрий с Валей?

Думаю ставить на бюро о совместимости его поступка с пребыванием в комсомоле.

— Раньше нужно решить вопрос — как помочь Вале?

— Усольцев при мне звонил врачам — мобилизованы все достижения медицины.

Услышав, что Вася предлагает нажать на начальство, чтоб то затребовало подмоги со стороны, Миша поморщился.

— На кого нажать, зачем нажимать? Разве Курганов бездушный, чтоб жали на него? У тебя так — раз товарищ на высоком посту, значит бюрократ. По существу, ты должности не веришь, а не тому, кто ее занимает. Говорю тебе, все сделано, что можно.

Вася спорил. Миша рассердился:

— Валя поступила аморально, оправдать ее нельзя. А ты защищаешь ее, словно героиню, а на хороших людей набрасываешь тень подозрения. Даже слушать не хочу, комитет не поддержит подобного начинания!

Вася подыскивал возражения, возражения не подбирались. Все было азбучно, неотвергаемо правильно — и люди не обязательно становятся бюрократами, всходя на высокую должность, Курганов хороший человек, все о нем это знают. И врачи стараются спасти Валю, не жалеют ни времени, ни трудов, ни лекарств. И, наконец, Валя не героиня — никто не похвалит ее за то, что она совершила, скорее уж нужно ее осудить, и тут Муха прав. Но она умирает, она мечется, сжигаемая ужасной болезнью, ей надо помочь, это прежде всего, главнее всего — они так же обязаны ей помочь, как и врачи, никто не вправе отойти в сторону! И что из того, что каждое слово правильно, что нельзя крикнуть: «Врешь ты, Муха, вот тут и вот тут врешь!» Он неправ уже тем, что говорит эти правильные слова таким спокойным и деловым тоном! У него не дрожат губы, не сжимается сердце, никто не посмеет обвинить его, что он сделал Вале плохое — как же можно все это вынести?

— Вот так, Вася, — сказал Миша. — Теперь, надеюсь, ты видишь сам, что неправ?

— Подлец ты! — закричал Вася. — Гнать тебя поганой метлой из твоего роскошного кабинета!

Миша, взбешенный, крикнул еще громче:

— Не забывайся! Я не из тех, кого можно оскорблять!

— Гад ползучий, чурка с глазами! Давно догадывался, что мерзавец, себе не верил… Я тебя товарищем считал!

— Уходи, Ломакин! Закрой дверь с той стороны. Комитет о твоем поведении узнает. Мы еще вернемся к этому вопросу!

Вася оглушительно хлопнул дверью. Миша сел на стул, руки его тряслись, он ошеломленно бормотал:

— Дурак! Ну, дурак же! Такой подлости!..

Поджидавший дома Леша расстроился, узнав, как неладно кончился разговор с Мишей.

— Что же теперь делать? Ты слишком горяч, Вася!

Вася обругал и Лешу.

— Ты спокоен! Рассуждаешь, взвешиваешь, оцениваешь — мыслитель замедленного действия!

— Что же делать? — повторил Леша уныло. — Ума не приложу, что делать?

— Посовещаемся с ребятами. Идти к начальству мне не хочется. Что нам ответит Курганов? Снимет трубку и еще раз позвонит в больницу. Не такая помощь нужна!

Утром на строуйчастке знали, что здоровье Вали за ночь ухудшилось и что Вася поссорился с Мишей. Большинство встало за Васю, но некоторые считали, что он перехлестнул. Девушки ругали Мишу чуть ли не в тех же выражениях, что и Вася. Они всех винили в болезни Вали, кроме ее самой. Их интересовало еще, помогал ли кто Вале. Большинство считало, что сама она не могла бы справиться. Об этом неизвестном помощнике говорили с ненавистью, как о преступнике. Светлана передала, что Валя обошлась сама, так она сказала в ответ на прямой вопрос врача — девушки качали головами…

Ожесточенные споры перенесли в столовую. Это было единственное место в поселке, где ежедневно встречались все новоселы. За каждым столиком толковали о Дмитрии и Вале, Мише и Васе, борщ дважды остывал, прежде чем выяснялись точки зрения. Георгий предложил свой проект. Он начал с того, что случай с Валей сугубо индивидуальный, но по любому индивидуальному поводу можно поднять всеобщую шумиху. Нажимать на местное начальство, давить на врачей — пустая трата времени. Что могут, они делают, а чего не могут, того и спрашивать не надо. Нужно послать тревожный сигнал в верха. Так и так, бывшая столичная молодежь, затерянная в глухом углу, взывает о квалифицированной помощи — срочно протяните руку! И подписи, с десяток, не больше. Есть у меня знакомый, не то мужчина, не то женщина, не помню, кто там сейчас — короче, министр здравоохранения — вот прямо к нему, минуя промежуточные инстанции.

Леша воскликнул, изумленный:

— Министр здравоохранения — твой знакомый?

Георгий с жалостью посмотрел на него.

— Конечно. Разве ты не знал? Я болею, он меня лечит — приятели! Итак, принимается?

Смелая простота плана пришлась всем по душе. Лена считала, что лучше не придумать. Леша испытывал облегчение, теперь Светлана не упрекнет, что он ничего не делает, чтобы помочь подруге.

— Пошли на почту! — заторопился Леша. — А то закроют на перерыв.

На почте Георгий переписал телеграмму на бланк. Подумав, он поставил еще один адрес: «Председателю Совета Министров СССР».

— Чтоб было крепче! Министр, зная, где находится копия просьбы, проявит максимум оперативности. Мой жизненный принцип — чем выше, тем ближе.

Он протянул бланк телеграфистке.

— Девушка, поторапливайтесь! Срочная в два адреса. Чтоб через час лежала на столе, кому адресована.

5

Болезнь Вали на время оттеснила другие интересы. О ней толковали и на отдыхе, и на стройучастке, в клубе, и на улице друзья больной и Дмитрия, и люди, не знакомые с ними. Когда Надя и Вера выходили из больницы, к ним торопились с расспросами — как Валя, нет ли ухудшений? Георгий оказал Леше, пожимая плечами:

— Мал, мал наш мирок. Один человек заболел — все потеряли голову. В Москве ежедневно сотни болеют — кроме родных, никто особенно не огорчается.

— Вы объясняете это крохотностью нашего мирка? Подыщите что-нибудь умнее, Георгий!

— Пожалуйста! У нас мало событий, естественно, что такое происшествие всех всколыхнуло. Теперь подходит?

— Нет, конечно.

— Тогда последнее. Раньше мы жили среди устоявшейся, не нами созданной жизни, привыкли к ее огорчениям и радостям, как независимо от нас данному. А здесь мы, так сказать, на целине жизни — сами вспахиваем ее для себя. И несчастье даже с незнакомым расстраивает нас, как недопустимое отклонение от нормы. Надеюсь, высокие мотивы этого объяснения вам понравятся больше?

— Да, больше. Но не тем, что высокие, а что — правдивые!

Георгий иронизировал лишь для вида. Лена отвергала поверхностное видение мира, он честно старался проникнуть глубже. Его понемногу увлекало это непростое занятие — в хаосе событий отыскивать глубинные закономерности. Другие не обладали философским складом его ума, но чувствовали так же. Ему удалось напасть на самое важное в том, что можно было бы назвать «общественным чувством» в поселке. Несчастье Вали вызвало сочувствие к ее страданиям, но потрясло не этим. В нем вдруг раскрылся серьезный вывих создаваемой всеми сообща жизни, что-то в ней получалось не так, раз становилось возможным такое событие. Все несли за это вину, ни один не мог полностью устраниться — и все старались помочь Валиной борьбе со смертью каким-то собственным усилием.

Игорь был, вероятно, единственным, кто горевал вместе с другими, но, оставаясь один, забывал о Вале и Дмитрии. Он по-прежнему не мог совладать со своими маленькими личными заботами. Помощь Семена и непрерывные думы об одной работе, хоть и медленнее, чем он желал, привели к перелому — он постепенно подобрался к норме, иногда перевыполнял ее немного, иногда недовыполнял на два-три процента, во всяком случае, уже не числился в отстающих. Он понял, наконец, истинную причину своих бед, она была в нерасчетливости, а не в слабосилии, как он думал раньше. Теперь он это знал точно. У своего рабочего места он без надобности суетился и уставал от суетливости, а когда приходилось по-настоящему напрячься, уже не хватало пороху. Он изучал каждый свой поворот и шаг, бормотал вслух: «Так, Не так! Раз и два — так! Раз и два — так!» Вера удивлялась — ты что, уроки зубришь или стихи читаешь? Он нетерпеливо отмахивался — какие там стихи! — и продолжал в том же, строго рассчитанном темпе движений. Вера старалась попасть в его темп — также, как он, размеренно подкладывала кирпичи, аккуратно расстилала раствор — с каждой неделей они работали дружней. Она говорила, улыбаясь своему медленно нараставшему умению: