Австрийский моряк - Джон Биггинс

— Нет-нет, — заверили нас. — Нет такого места как Кефали. Вам, наверное, нужно в Кефрати.

Ну, Кефрати хотя бы располагалось более или менее близко от указанной точки. И вот, часов около девяти, едва рассеялся утренний туман, U-13 всплыла на поверхность и начала бомбардировку с расстояния в пять тысяч метров.

«Бомбардировка» — слишком громкое обозначение для события, имевшего место в действительности. Мы выпустили три десятка снарядов из нашей смехотворной сорокасемимиллиметровой пушчонки, не добившись ощутимых успехов, только разворотили угол одной хижины, подпалили соломенную крышу другой, да разбили в щепы вытащенную на берег весельную лодку.  Облаченные в темные мундиры защитники ответили шквалом винтовочного огня, который с такой дистанции оказался совершенно неэффективным. Однако это было хоть какое-то разнообразие на фоне монотонной патрульной службы. Матросы здорово повеселились, делая вид, что наша пукалка — главный калибр линкора: разбились на наводчиков, заряжающих и подносчиков, обслуживая орудие, которое десятилетний мальчишка мог бы заряжать одной рукой, а другой дергать шнур. Бела Месарош взял на себя роль старшего артиллерийского офицера: примостился, как жирная чайка, на верхушке опоры троса, служащего для отвода мин, и наблюдал за разрывами в бинокль. Внезапно он опустил бинокль, судорожно сглотнул, и снова приник к окулярам.

— Прекратить огонь, живо! — заорал он.

— В чем дело? — спросил я.

— Те парни на берегу — мне кажется, это наши!

Я забрался на рубку, выхватил у него из рук бинокль и впился глазами в горстку хижин на берегу. Легкий ветерок развернул флаг, до того времени безвольно свисавший. Это было красно-бело-красное полотнище с черным пятном посередине, скорее всего, австрийским орлом. А еще я заметил, что солдаты подкатывают полевое орудие! Не оставалось ничего иного как опрометью спустить наш вымпел, сделать разворот и удалиться со сцены как можно неприметнее. Когда я задраивал люк в рубку, над нами с визгом пронесся первый снаряд. По возвращении в Бокке я составил письменный рапорт в тонах, как бы это сказать, довольно расплывчатых, и сдал его в надежде, что все обойдется. Поначалу казалось, что дурацкий инцидент избежал огласки. Но утром того самого дня, о котором идет речь,  в кают-компании в Гьеновиче мне попался в руки выпуск «Армее Цайтунг». В глаза бросилась статья внизу первой страницы:

Героические свершения наших подводников

Пола, 28 января

Сегодня к.у.к. Марине оберкоммандо сообщило, что 26 числа сего месяца одна из наших субмарин, а именно U-13 под командой лшлт. Отто Прохазки осуществила дерзкий набег на албанский порт Кефали. Под покровом утреннего тумана U-13 более часа обстреливала порт, причинив серьезные разрушения военным объектам, устроив пожар на складах и потопив пришвартованный к пирсу грузовой пароход.

Неприятель в панике и беспорядке бежал, практически не оказав сопротивления, и позволил нашей подводной лодке без помех выполнить задание и уйти невредимой.

Лшлт. Прохазка — один из самых искусных капитанов-подводников нашей Монархии. В прошлом году он пустил ко дну итальянский крейсер «Коллеони» под Лиссой, а в начале этого месяца потопил французский эсминец под Валоной.

Скверное дельце, думаю, но не безнадежное — хотя в моем рапорте и был опущен ряд подробностей, но в целом-то в нем содержалась правда. Потом я переворачиваю страницу и натыкаюсь на в высшей степени неприятный заголовок:

Героическая оборона против вражеской субмарины

Мостар, 29 января.

Сегодня из коммюнике верховного командования сил в Боснии стало известно, что 26 января наши войска, занимающие прибрежную албанскую деревушку Кефрати, успешно отразили атаку крупной неприятельской субмарины.

Вражеский корабль всплыл сразу после рассвета на поверхность и начал обстреливать позиции наших сухопутных частей из двух тяжелых орудий. Вопреки ливню снарядов, Четырнадцатая рота Тридцать второго пехотного полка ландвера под командованием оберлейтенанта Дорнбергера оказала героическое сопротивление и ответным огнем отогнала трусливого неприятеля на такое расстояние, что его обстрел перестал быть прицельным. Боевой дух наших солдат был так высок, что они выскакивали из окопов, грозили вражескому судну кулаками и кричали: «Да здравствует император и фатерланд!», а также «На виселицу Асквита и Пуанкаре!». К исходу боя огонь открыла расположенная поблизости батарея тяжелых гаубиц. Субмарина получила несколько попаданий и, судя по всему, затонула.

Далее шли строки, от которых холодный пот заструился у меня по спине.

Было замечено, что в корабль неприятеля коварно поднял красно-бело-красный вымпел к.у.к. Кригсмарине».

Как можете себе представить, мне было над чем подумать, подходя на моторном катере к флагману эскадры, старому броненосцу «Монарх». Что толку ссылаться на расплывчатость полученного мной приказа и неточность карт побережья? И если дело примет скверный оборот, то сумеет ли потопление французского эсминца перевесить бомбардировку собственных войск?

Борт, на который поднялся зеекадет в сопровождении своего растрепанного с виду и в мыслях протеже, то есть меня, был покрыт безупречным слоем шаровой краски, а бронзовые поручни трапа сияли как солнце. На палубе нас встретили морские пехотинцы в синих кителях и полосатых тельняшках без единого пятнышка. При виде меня кто-то тихонько присвистнул. Сойдя вниз, вскоре я уже стоял перед обшитой панелями красного дерева дверью в адмиральскую каюту. Мне подумалось, что для мероприятия, которое может стать предварительным слушанием перед военным трибуналом, одеться стоило понаряднее.

Контр-адмирал Александр Ганза был крупным бородатым мужчиной лет шестидесяти, и производил впечатление человека, страдающего от постоянного расстройства желудка. Его компаньон, как я с некоторым облегчением заметил, был одет в штатское платье — трудно сказать кто это, но уж точно не обераудитор флотской юстиции. Гражданский был невысок, даже хлипок, лет пятидесяти пяти, с физиономией умной, но не особенно располагающей, и бородкой клинышком. На нем был черный сюртук, потертый на локтях, но относительно хорошего кроя. Адмирал представил его как барона фон Хорвата из Левантийского отделения императорского и королевского министерства иностранных дел. Барон пристально рассматривал меня, и если стоящая перед ним фигура, похожая на помесь бродяги с машинистом не совпала с его ожиданиями, выучка дипломата позволила это скрыть. Тем не менее, я чувствовал, что извиниться не помешает.