Граждане Рима - София Мак-Дугалл

Варий уже догадывался, с того момента как уверился, что над ним не учинят физической расправы, с того момента как Габиний впервые заговорил о его родителях, что именно это он должен увидеть здесь, но все равно это поразило его, как предельно громкий звук, предельно яркий свет, ворвавшиеся в сновидение. Снова запутавшись в кандалах, он неожиданно сел на пол, единственное, что ему теперь оставалось, это мольбы.

— Теперь их там нет, — сказал неподвижно застывший в кресле Габиний. — Они здесь, в Риме, ищут тебя. Не хотят признаваться друг другу, как боятся, что ты наделал глупостей, что, разумеется, правда.

— Пожалуйста, не надо, — выдохнул Варий, закрыв глаза.

Габиний повернулся и несколько неуклюже, с понятным для такого крупного человека трудом, нагнулся и присел на корточки.

— Тогда остановите меня, — спокойно, терпеливо произнес он.

— Нет.

Ни звука в ответ. Затем:

— Варий, — тихо, почти нежно позвал Габиний. Варий заскрипел зубами, протяжный стон вырвался у него. Снова сказать «нет» он не мог, но больше так ничего и не сказал. При этом ему мешала заговорить вовсе не мысль о рабах; умозрительно он понимал, насколько это важно, даже важнее всего остального, однако сейчас это было слишком тяжело; гнетущие изображения родительского дома заслоняли от него привычную бесконечную жестокость, абстрактные смерти, которые можно предотвратить. Но Марк был так молод, и Варий отвечал за него, кто-то же должен был делать это после ухода Лео и Клодии. Он прижал запястья к закрытым глазам, пока глазным яблокам не стало больно, словно стараясь прорваться сквозь пульсирующую тьму.

Тяжело вздохнув, Габиний встал. Варий видел перед собой лишь кромешную тьму, но чувствовал, каким медленным было это движение, слышал усталое дыхание своего собеседника.

— Варий, — сказал Габиний. — Послушайте…

Варий понимал, что от него требуется, но нет, он этого не сделает.

— Ни братцев, ни сестричек, — скучным голосом повторил Габиний, как минимум с неохотой. — Ужасно. По крайней мере, родителям твоей жены не пришлось пройти сквозь такое.

Варий обессиленно уронил руки, голова непроизвольно поднялась. Он так крепко давил на глаза, что прошла почти минута, прежде чем густая пелена перед ними рассеялась. Но изображение на экране тоже было смутным — на сей раз они снимали, присев на корточки, сквозь листву, возможно, где-то в саду, в предместье. Объектив двигался, выискивая просветы. Показалась улица, которую он не узнал, хотя приблизительно мог предположить, где она. Показалась человеческая фигура, изображение мерцало, дергалось, Фигура выпала из кадра, вернулась; она медленно шла по дальнему концу улицы, сложив руки на груди, возможно, возвращаясь из школы.

Роза была на удивление долговязой и словно покрытой маленькими бугорками, В голове у Вария не умещалось, что ей было уже тринадцать, а теперь четырнадцать, — он запомнил ее одиннадцатилетней. Стало еще хуже оттого, что, по правде говоря, она никогда ему особо не нравилась. Весь первый год, всякий раз, что он приходил к Гемелле, Роза ни на минуту не упускала их из поля зрения; она казалась одновременно обиженной и очарованной им и бравировала этим. Она всячески старалась подловить его наедине, чтобы по-инквизиторски прошипеть что-нибудь вроде:

— Так ты влюблен в Гемеллу? — А затем сварливо, словно была Гемелле не сестрой, а отцом: — И каковы же твои намерения?

Но теперь она выглядела уныло повзрослевшей — это выдавал не столько увеличившийся рост, сколько пустынная улица, по которой она шла, тяжело волоча ноги, и выражение лица, которое неожиданно стало видно, после того как объектив дрогнул.

На сей раз Варий не испытал шока: со всем этим, казалось, покончено.

— Как только новости о вас и о том, что вы сделали, выплывут, — пробормотал Габиний, — у них останется слишком мало времени, чтобы сообразить, что к чему, тогда-то и настанет черед твоих родителей. Это… — Роза снова заступила за край кадра, но объектив быстро нашел ее, в отчаянии стоящей перед дверью дома, прежде чем войти. — Это случится позже. Семья Гемеллы узнает, что вы виновны в смерти их дочери, — дело получит широкую огласку. И вина ваша будет доказана. — Тело Вария дернулось, как будто сквозь него пропустили ток, хотя сам он вряд ли сознавал это. Он беспомощно посмотрел на крупное лицо Габиния между собой и экраном. — Послушайте, прежде чем продолжать, хочу, чтобы вы знали: мы будем осторожны, когда найдем Марка Новия, никаких автомобильных катастроф, никакого яда, как в сластях госпожи Макарии. Обещаю вам, он ничего не почувствует. Ему не сделают больно. Но ее… хочу расставить все точки над «i». Так вот однажды она исчезнет, а потом ее найдут, но опознать ее будет трудно… скажем, потому, что она сгорела или ее разрезали на кусочки. И они узнают, что это случилось не сразу.

Варий застонал, его еще можно было потрясти.

— Все нормально, — Габиний покачал головой, словно снедаемый угрызениями совести. — Этого не случится, ведь так? Я не шутки шучу. Мне нужны гарантии.

Варий неистово уцепился за мысль о том, что мельком показалось ему уязвимым местом Габиния. Он встал задыхаясь, позвякивая цепями:

— Ты не сделаешь этого.

— Конечно, нет, — Габиний впервые казался слегка задетым. — Другое дело — Лео, — промямлил он.

И Варий, говоривший скорее по наитию, забормотал почти нечленораздельно, балансируя на пугающей волне надежды:

— Незачем. Марку еще и семнадцати нет. Вы сказали, что я слишком молод, что у вас маленький сын. Марку шестнадцать. Незачем. Кто внушил вам подобное? — С болезненным удивлением Варий услышал странную мягкость, вкравшуюся в его голос, словно он говорил с поранившимся ребенком. Он даже подтянул цепь, чтобы утешно накрыть руку Габиния ладонью. — Конечно, с Лео было иначе. Это было как… ну совсем как на войне, правда? Чтобы защитить Рим. Я понимаю. Он был угрозой, он… он понимал, что делает себя уязвимым. Но Марк… и она, — у него не было сил снова взглянуть на Розу. — Они же дети. Вы этого не сделаете?

— Это не моя мысль, — печально пробормотал Габиний. — Мне бы хотелось устроить все по-другому. — Он обернулся и свирепо поглядел на Вария, меж тем Роза, вся дрожа, отшатнулась от дома и меланхолично продолжала свой путь по улице. — А как насчет моих детей? Как насчет их наследства? — Он снова кивнул на пышный зал и сказал: — Все это для них. Не для меня. А что останется, если все повернется как вы хотите?

— Нет, вы будете постоянно помнить об этом, вы не можете… — продолжал умолять Варий.

Габиний, который до сих пор даже ни разу не повысил голос, рявкнул:

— Можете сколько угодно говорить, что я не должен! Но знайте, что я это сделаю! Итак, начнем? Может, начнем с ваших родителей, чтобы вы поняли, что это не шутки? Хотите, чтобы кто-нибудь облил эту девчонку кислотой? Отныне на мне вины нет! Это вы меня вынудили!

Он вытер лоб.

Варий опустошенно поник. Габиний сгреб его за плечи:

— Говори, куда ты его отправил, немедленно!

— Не знаю, — прошептал Варий.

— Не будьте чертовым идиотом! — снова яростно прикрикнул на него Габиний.

— Нет, — еле слышно ответил Варий. — Нет, никто не должен знать. Это убежище беглых рабов. — Еще долго он ничего не мог сказать. Словно его тело хотело успокоить его, словно оно вспомнило о яде и теперь — слишком поздно — желало покоя. — Это в Пиренеях. Я сказал Марку, чтобы он поехал в город Атабию. Думал, кто-нибудь найдет его там и укажет дорогу. Так делают рабы. Я не знаю, где это.

— Рабы? — повторил Габиний, и лицо его на мгновение стало отсутствующим, будто он что-то вспомнил. — Но не в восточных Пиренеях? — нахмуренно спросил он. — Может, это местечко называется Волчий Шаг, а оттуда прямой путь в Испанию?

Варий сокрушенно и непонимающе посмотрел на него.

— Если вы лжете, вам же хуже, — с сомнением произнес Габиний.

Варий только покачал головой.

Снова вздохнув, Габиний положил руку Варию на плечо и почти нежно довел до одного из кресел. Варий не сопротивлялся и откинулся на бархатном сиденье, как разбитое тело в разбитой машине.

— Хорошо, — сказал Габиний. Он взял пульт, и поблескивающее море снова затопило экран, белый парус медленно проплыл через него, и прибой вновь затянул свою навевающую забвение однообразную песню. — Хорошо. Как только это закончится, поедешь домой. Поедешь прямо домой и увидишь свою бедную мать. Послушай, встряхнись. Ты вел себя совершенно правильно. Иначе и быть не могло. Грязное дело. В какие времена мы живем, а? Куда денешься?

ДАМА

Даме снилось, что у него выпадают зубы. Началось с одного из верхних коренных. Он почувствовал, как зуб зашатался, раскачиваясь взад-вперед в ноющей лунке, а затем острый корень оцарапал вкусовые луковицы и мясистую плоть, когда он выталкивал его языком. Дама выплюнул его на ладонь, почему и понял, что это сон, и подумал: ладно, без одного обойдусь.