Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь - Михаил Шкаровский

Эти запреты архимандрит Иоанн обходил любыми путями. В своих воспоминаниях он подчеркивал: «От первого и до последнего года существования национал-социалистической Германии я был в ней представителем свободного апостольского Православия, независимого ни на йоту ни от государства, ни от каких-нибудь общественных или иных человеческих организаций или идей… Библейская и святоотеческая вера наша исключала для нас возможность благословения каких-либо языческих движений, пытавшихся лишь использовать Церковь для своей цели. Мы указывали на нехристианский характер их идеологии… Тысячи людей, живших тогда в Берлине, ныне рассеявшиеся по всему миру, были свидетелями и участниками этой борьбы, начавшейся в тридцатые годы в Германии. Это была борьба за сущность Христовой веры»[536].

Два мирянина православной Германской епархии непосредственно участвовали в антифашистском сопротивлении и были убиты. Лиана Берковец принадлежала к берлинской группе Риттмейстера, организации «Красная капелла», а Александр Шморель к мюнхенской «Белой розе». Берковец в 16 лет начала участвовать в нелегальной работе и распространять листовки и воззвания. Лиана была дочерью еврейского отца и русской матери, вместе с которой являлась прихожанкой Свято-Владимирской общины на Находштрассе. 30 марта 1943 г. Берковец была арестована, 18 апреля осуждена «за подготовку государственного преступления» и 5 августа 1943 г. казнена в берлинской тюрьме Плетцензее[537]. А. Шморель активно участвовал в изготовлении и распространении антинацистских листовок. Его связь с православием была самая тесная, дед Шмореля по материнской линии был русским священником. На следствии Александр сказал: «Я сам строго верующий приверженец Русской Православной Церкви». Помимо немецких студентов он опирался в своей деятельности на друзей из русских эмигрантов, о которых на допросе умолчал. Шморель был приговорен к смертной казни и 13 июля 1943 г. гильотинирован. В день его казни духовника архимандрита Александра (Ловчего) допустили к осужденному, поручив ему уговорить «смертника» просить о помиловании. Но юноша, обосновавший свое сопротивление нацистской власти христианскими мотивами, отказался от этого шага. Письмо Александра Шмореля родным ясно показывает, что именно вера давала ему силы идти за свои антифашистские убеждения на смерть: «Смерть не является концом, а лишь переходом к новой, гораздо лучшей, чем земная, жизни, в которой больше не будет разлуки и кончины»[538].

Среди мучеников Германской епархии была и группа чешских православных священников и мирян. В склепе под собором свв. Кирилла и Мефодия в Праге с 30 мая по 17 июня 1942 г. скрывались заброшенные из Англии чехословацкие парашютисты, которые 27 мая смертельно ранили одного из высших чиновников Третьего рейха Гейдриха. 18 июня к православному собору прибыли гестаповцы, около двух часов продолжался неравный бой, в котором все парашютисты погибли. Об этих событиях еп. Горазд узнал во время богослужения в берлинском русском соборе. Доктор И. Никиташин в своих воспоминаниях о владыке Сергии Пражском писал: «Во время малого входа к епископу Горазду на кафедру подходит кто-то в штатском и передает записку. Епископ Горазд зашатался, страшно побледнел, спустился с кафедры и ушел в алтарь. Владыка стоял рядом. „Пойди, мальчик, может быть, надо помочь“, — говорит наклоняясь ко мне Владыка. (Тогда я был уже хирургом.) Прошел в алтарь. Епископ Горазд лежит на чем-то, как бы на кушетке… Разоблачился, но не ушел из алтаря. Как мы потом узнали, в записке епископу Горазду сообщали, что в его храме на Рессловой улице нашли скрывавшихся в нем чехов-парашютистов, убивших рейхспротектора Гейдриха»[539]. Вскоре гестаповцы обрушили террор на Православную Церковь. Священников, укрывавших парашютистов, и самого владыку арестовали. 3 сентября 1942 г. еп. Горазд, настоятель собора протоиерей Вацлав Чикл и председатель церковного совета Ян Зоппевенд были приговорены к смертной казни и 4 сентября расстреляны, на следующий день расстреляли священника Владимира Петржека. Декретом от 26 сентября 1942 г. та часть церкви в протекторате, которую ранее возглавлял епископ Горазд, была запрещена, ее имущество конфисковано, а священники и многие миряне отправлены на принудительные работы. В 1962 г. состоялась канонизация еп. Горазда в Сербской Церкви, а в 1987 г. — в Чехословацкой Православной Церкви[540].

Из записи застольных бесед Гитлера в ставке верховного главнокомандования видно, что события в Праге глубоко поразили его, и, вероятно, фюрер был лично причастен к проведению репрессий против православных священнослужителей. 4 июля 1942 г., говоря об антигосударственных поступках Церкви, Гитлер с возмущением заявил: «Достаточно вспомнить о тесном сотрудничестве церкви с убийцами Гейдриха. Они не только предоставили убежище в одном из храмов в предместье Праги, но и дали им, а также пробравшемуся к ним священнику возможность хорошенько подготовиться в этом храме за алтарем к защите»[541].

Митр. Серафим старался смягчить удары, обрушившиеся на чешское духовенство его епархии. Во многих его проповедях и посланиях военных лет содержались призывы к прекращению человеконенавистнических отношений, кровопролития и мировой войны. В сентябре 1943 г. митрополит предписал духовенству епархии во время богослужений произносить на ектениях следующие прошения — на великой ектение: «О еже искорените вся зависти, рвения, гневы и братоненавидения, и вся прочая страсти в нас обретающиеся, из них же истекают вся крамолы, раздоры же и нестроения, и кровопролития ныне сущия, Господу помолимся», а на сугубой ектение: «Еще молимся о еже утолити вся крамолы, нестроения, раздоры же и кровопролитныя брани, грех ради наших сущия, и прекратите вскоре брань, и мир всему миру даровати, скоро услыши и милостивно помилуй»[542].

Репрессии, подобные тем, что были в протекторате, на православных священников в Германии не обрушились, и в этом заключалась немалая заслуга митрополита, умевшего нейтрализовать враждебные акции нацистских ведомств. В уже цитированном нами докладе на епархиальном собрании 1946 г. митр. Серафим отмечал: «Но несмотря на все трудности, препятствия, ограничения и запрещения мне удалось сохранить целость нашей епархии, удалось даже расширить духовное окормление многочисленных верующих, увеличить число приходов, мест, где совершались богослужения и т. д. Удалось мне также с успехом защитить интересы духовенства и приходов. Недруги мои утверждают, что я имел некоторые успехи потому, что якобы был членом партии и сотрудничал с гестапо. Это, конечно, клевета. Я никогда не был ни членом, ни кандидатом партии. А если бы я работал в единении с гестапо или был бы ее послушным орудием, тогда результаты моего управления были бы совершенно иные, именно отрицательные. Ведь общеизвестна антихристианская и, в частности, антицерковная политика национал-социалистического режима». Митр. Серафим указал две важные причины «сравнительно спокойных» условий существования епархии: «…в правительственных кругах рассматривали православие как иностранное вероисповедание и, чтобы не обидеть болгарских и румынских союзников, с нами обращались более осторожно. Представитель Церковного министерства часто говорил нам: „Ваше счастье, что вашу Церковь считают иностранным исповеданием“ …референт по делам Православной Церкви в Церковном министерстве [Гаугг] относился к нам крайне сочувственно и благожелательно, живо интересовался православием и защищал нас не только в Церковном министерстве, но и в других правительственных учреждениях. За это его не любили в „Аусвертигес Амт“ и прямо ненавидели в Восточном министерстве»[543].

В то же время митрополит отметил, что другие инстанции, прежде всего центральное руководство НСДАП, все же наносили многочисленные удары. В частности, именно эта инстанция провалила план открытия богословского института, не дала своего согласия на отпуск свечей для православных храмов и т. д. Действительно, трудностей было много. Так, в марте 1942 г. гестапо своим запрещением сорвало подготовленное богослужение в Нюрнберге настоятеля мюнхенского прихода игумена Александра (Ловчего). А 17 ноября 1942 г. митр. Серафим сообщил последнему, что он впредь не сможет присылать ни вина, ни муки, так как не получает их от властей, отправленные же до сих пор в Мюнхен посылки были все нелегальными. Владыка предложил обратиться к прихожанам с просьбой обеспечить доставку муки через их хлебные карточки. Из-за нехватки свечей в мюнхенской церкви с апреля 1943 г. их стали разрезать пополам. 6 марта 1944 г. митрополит разослал указ всем настоятелям и церковным старостам епархии об отсутствии всяких надежд на получение свечей «до окончания войны» и предложил ввести так называемую «общую свечу» с прекращением продажи индивидуальных, что и пришлось делать в большинстве храмов. Кроме того, власти требовали сдачи приходами колоколов и других металлических предметов в ходе «мобилизации металла» для нужд войны. Об этом, в частности, говорилось в письме РКМ на имя митр. Серафима от 1 октября 1942 г.[544]