Скорость тьмы - Александр Проханов

Близится лобовое столкновение России с такими гигантами, как Китай и Америка, объединенная Европа и Иран. Нас съедят, растворят в желудочном соке, оставив от страны дурные отходы. Так высшая форма жизни питается низшей формой. Мы производим машины — уроды, над которыми потешается мир. Мы поступаем в политике так, что это вызывает презрение. Мы допускаем просчеты, вызывающие ужас и отвращение. Не далек тот день, когда мировое сообщество примет решение уничтожить Россию — этот гигантский источник социальных болезней. Захочет обезвредить патологическую страну, которая совершает опасные для мира поступки. Чтобы не быть уничтоженными нам предстоит совершить небывалый рывок и преобразиться. Создать новую цивилизацию, производящую небывалые машины, совершенные политические институты, формы сознания, управляющие историей. Кажется, именно так сказал Иосиф Сталин: «Мы отстали от передовых стран мира на пятьдесят лет. Если мы не преодолеем отставание, нас сомнут». Страшными усилиями народ преодолел отставание, выиграл войну, сберег свое государство. Сегодня мы отстали на сто лет или больше. Каждая прожитая в бездействии минута, отбрасывает нас в развитии на целый час. Запускаемый нами компьютер призван уменьшить разрыв, защитить русскую цивилизацию перед лицом смертоносных угроз…

Он говорил собравшимся заводчанам, именитым горожанам, многоопытным журналистам. Но слова его были обращены всему огромному, рассеянному по необъятным пространствам народу, который он хотел разбудить, расколдовать, вырвать из наркотического сна. Подвигнуть на «Общее дело», сложить в громадную артель, которая снова, в новом жестоком времени, на переломе эпох, спасет страну, защитит территории, обнаружит неиссякаемые русские силы. Он бил в набат, объявлял всеобщую мобилизацию. Звал за собой в атаку на непреступные бастионы противника, неодолимые укрепрайоны, на обступившие Россию армады. Вдруг возникло странное ощущение, моментальное прозрение, что именно об этом говорила Ольга Дмитриевна, и вещал седовласый старец. О победной «скорости света», которая из Космоса несет России дивную благодать. И о гибельной «скорости тьмы», которая умертвляет Россию, погружает ее в черное небытие. И ему вновь заходилось увидеть среди собравшихся ее чудесное, любимое лицо.

— Строительство новой России требует новых людей, способных на подвиг, на жертву, на непрерывное творчество. Вы — эти люди. Вы — лучшее, чем располагает сегодня Родина. Вы выхватываете ее из огня. Спасаете от исторического поражения. Вы своими пальцами трогаете не просто лопатку турбины, нажимаете клавишу компьютера. Вы касаетесь русского будущего. Жаль, что в эту минуту здесь нет нашего верного товарища, Генерального конструктора Леонида Ефграфовича Люлькина, который мечтал увидеть на заводе этот суперкомпьютер. Пусть он скорей выздоравливает и с помощью этой великолепной машины конструирует двигатель «шестого» и «седьмого поколения». Поздравляю вас, друзья.

Ему хлопали. Мерцали вспышки фотоаппаратов. Он приблизился к ленточке, перерезал ее ножницами, и люди двинулись к суперкомпьютеру, обступили стеклянный колпак, под которым дышало и мерцало смуглое божество. Специалисты давали объяснения, стремились перевести на русский язык таинственный, неизрекаемый язык электронных импульсов, сотрясавших атомы и молекулы суперкомпьютера.

К Ратникову подошел мэр Сыроедин:

— Поздравляю, Юрий Данилович, замечательное выступление. Знаковое, как говорится, событие. Ваш завод, установив этот чудо-компьютер, становится как бы центром русского прогресса, не так ли? Сердцем, что называется, цивилизации. Но завод-то — это сердце Рябинска. Поэтому и Рябинск становится центром мирового прогресса, правильно? Признаюсь, только сейчас я до конца понял ту нашу с вами беседу в моем кабинете. Ваши слова о превращении Рябинска в Город Прогресса. Если честно сказать, — Сыроедин приблизил к Ратникову свое крепкое, испещренное множеством морщин и складок лицо, — Я бы вас выбрал мэром Рябинска. Но ведь вы не пойдете? Не оставите родной завод?

Лицо мэра было выразительно, как древесный срез с годичными кольцами, по которым можно было читать историю дерева в благоприятные и скудные годы. Его морщины истекали из глубины лица, расходились по лбу, щекам, подбородку сложным живым узором, где каждая морщина и складка соответствовала тому или иному пороку. Были складки плотоядные, говорящие о тайных страстях и мучительных вожделениях. Были складки утонченного лукавства и хитрости, позволявших ему выжить среди опасных треволнений. Была складка вероломства, — он не раз отрекался от благодетелей, бросал друзей, рядился в новые ризы. Была складка страха, — тайно боялся погибнуть, ошибиться в выборе покровителя, обнаружить свои слабости и жестоко за них поплатиться. Среди рельефных бугров и складок таилась невыявленная, тонкая, как трещинка, морщина неминуемой смерти. Прозорливый исследователь мог бы угадать по этой морщине час его гибели, — от пули, или от потопления, или от разрыва сердца в минуту животной страсти.

Ратников рассматривал его лицо, словно силился прочитать тайнопись, разгадать изощренную криптограмму его жизни и смерти.

— Так как же, Анатолий Корнилович, дадите заводу участок под строительство Технического центра? Пустырь — городское позорище. Свалка отходов, ржавые ангары, трупы зарывают, как в пустыне Неваде.

— Считайте, что участок ваш, Юрий Данилович. Вот выиграю выборы, выделю землю. Вы же знаете, я ваш поклонник. Ни Мальтусу же мне поклоняться.

— На выборах вас поддержу, — сказал Ратников и отошел от мэра.

Глядел на стеклянную оболочку, за которой туманился и мерцал компьютер. Его загрузили программой, которая описывала двигатель в условиях реального боя. Ратников воображал самолет, который сражается в небе еще несуществующей войны.

Атаки на встречных курсах на дистанции шестьсот километров. Захват противника в цепкие зубы прицела. Ракетные пуски и стремление обоих пилотов ускользнуть от смертельных укусов. Спрятанный в электронный туман, остановившийся в небе, стертый с радара противника, русский «Сухой» пропускает мимо ослепленную ракету врага. Вгоняет в «Ф-22» огненный взрыв. Обкалывает крылья, стесывает стабилизатор, распарывает бортовую обшивку. Самолет, как капля горящего магния, падает из неба в синюю долину Рейна, — на лоскутные изумрудные пашни, на готику старых соборов, на латунный проблеск реки с нежной рябью плывущей баржи. Русская машина, проревев в чужих небесах, делает разворот и уходит к родному аэродрому за Волгой. Русский летчик в стратосферном костюме так и не узнает, кто сгорел в американском «Раптере», компании Локхид Мартин. Чей обугленный труп похоронят на зеленых лужайках Арлингтонского кладбища.

Ратников не смешивался с гудящей толпой, которая, как пчелиный рой, облепила суперкомпьютер. Искусственный мозг, помещенный в стеклянный череп, накалялся от жарких биений, пульсировал миллиардами крохотных вспышек. Как предсказатель и маг, блуждал в несуществующем будущем. Угадывал его по бессчетным намекам и признакам, которые, едва различимые, присутствовали в сегодняшнем дне. Стремились в грядущее, разрастались, наполняли пространство и время, сотворяли осязаемый образ. Этот образ воплощался в реальность, становился ревущим, охваченным потрясениями миром.

Ему казалось, компьютер, словно грозный ангел, распростер над миром шумящие крылья. Озирает континенты, пролетает над странами, заглядывает на военные базы, проникает в секретные центры. Ему ведомы цены на нефть и уран, запасы воды и газа, рост населения в желтокожем Китае, в красноликой Мексике, в кипящем, как вар, Пакистане. Он исследует схватку идей, столкновение религий, тайные интриги спецслужб. Нащупывает зоны конфликтов и узлы неразрешимых проблем, театры будущих войн и признаки грядущих восстаний. Мир в непрерывных вибрациях, ежеминутных биениях накапливает гремучую смесь катастрофы. Компьютер упорно отыскивает скрытую точку взрыва. Ищет невидимую песчинку, нарушающую равновесие мира. Малое, незаметное для глаз событие, мимолетное проявление зла, и мир взрывается. Расшвыривает границы, сметает народы, погружает человечество в огненный хаос. Россия, как огромная льдина, раскалывается. Уплывают ломти пространств. Разломы дымятся и кровоточат.

Компьютер, словно ткацкий станок, ткал будущее из бесчисленных нитей. И было неясно, ткет ли он саван или праздничные светлые ризы. Ратников вдруг снова подумал, что результат вычислений мог совпасть с пророчеством старца. Жертвенный, невидимый миру поступок, противодействующий мимолетному злу, мог удержать равновесие мира, спасти его от крушения. Мученица ценой своей жизни могла спасти целый мир. И снова с болью он подумал об Ольге Дмитриевне, торопливо оглядывал толпу, надеясь увидеть ее любимое лицо.