Хищная книга - Мариус Брилл

— Ты очень добр, но я не могу, я…

— Я настаиваю. Пожалуйста. Тогда ты сможешь…

Миранда смотрела на одеяло «Звездные войны».

— На диване мне будет очень хорошо. А ты сможешь…

— Кровать. Пожалуйста, Займи кровать. — Было что-то ошеломляющее в этом всплеске силы воли, позволившем Тони закончить фразу. Миранда подчинилась.

Она прилегла на кровать, все еще кутаясь в пиджак Фердинанда, и смотрела, как Тони повернулся к своему экрану с помехами. Он ничего не набирал на клавиатуре. Он просто смотрел на экран. Его голова заслоняла большую часть идущего от монитора света. Миранда почувствовала, что у нее слипаются глаза.

— Так, — торопливо сказала доктор Скудодер. — Мы ее почистили и забинтовали, так что кровопотери больше не будет. Завтра посмотрим ее основательно.

Флирт, лежа на каталке в травматологическом отделении госпиталя Чаринг-Кросс, благодарно кивал.

— Боюсь, у нас сейчас большой наплыв и не хватает коек. Так что, если ночью никто не откинется, думаю, ночевать вы будете прямо здесь.

Флирт со своей каталки огляделся вокруг. Несколько алкоголиков с разбитыми носами постанывали. Мальчик с приклеившимся к языку тюбиком суперклея; очень тихо лежащий мужчина, у которого с одного бока каталки свисала труба пылесоса, уходящая куда-то под одеяло. И старушенция, то и дело привстающая, чтобы откусить от батончика «Фрут энд нат».

Доктор Скудодер, похлопав его по ноге, улыбнулась и ушла. Флирта все еще мучала пульсирующая боль в ступне. Он ощутил накатывающую волну огорчения и досады. Он жил прекрасно, все шло как нельзя лучше, пока он не взялся возвращать эту книгу подруге Мерсии. К настоящему моменту он дважды побывал в больнице, был избит и едва не застрелен. Правда, теперь в его жизни была еще Мерсия. Дивная, потрясающая, прекрасная Мерсия.

— Хотите кусочек? — раздался голос рядом. Обернувшись, он увидел, что старушенция предлагает ему шоколадный батончик.

— Если вас не затруднит, — кивнул Флирт.

— Похоже, вы сделали со своей ногой что-то ужасное.

— Она продырявлена насквозь каблуком-шпилькой.

— О, это превосходно. Жалко, что я сама до этого не додумалась. Современные девушки, они такие… Ведь это была девушка?

Флирт кивнул.

— Ну, в наше время никогда точно не знаешь. Но это так изобретательно! Я бы сама с удовольствием такое сделала. Моему мужу, упокой, Господи, его душу. Это была месть?

— Нет, думаю, несчастный случай.

— Надо полагать. Мы ведь в отделении несчастных случаев, а не мщения и возмездия.

Флирт улыбнулся:

— А у вас тяжелый случай?

— Какой случай?

— Несчастный случай.

— О нет. Наоборот, это замечательно, прямо чувствуешь себя дебютанткой, — ответила Мевис. — Я только что достигла старости.

Вертикаль страсти

Теория заговора

Для тебя не страшен зной,Вьюги зимние и снег,Ты окончил путь земнойИ обрел покой навек.Дева с пламенем в очахИли трубочист — все прах.

Все прошло — тиранов гнет,Притеснения владык.Больше нет ярма забот,Равен дубу стал тростник.Царь, ученый, врач, монахПосле смерти — все лишь прах.Не страшись ни молний ты…Ни раскатов громовых…Ни уколов клеветы.Радость, скорбь — не стало их.Кто любовь таил в сердцах,Все, как ты, уйдут во прах.

НИКТО НЕ МОЖЕТ ЛЮБИТЬ БЕЗ СТРАХА СТРАХ — НЕОТЪЕМЛЕМАЯ часть безумия любви.

В детстве меня всегда пугало, когда на ночь выключали свет. В моей спальне стоял шкаф, который плохо закрывался, и в зловещих тенях от бледной луны мне виделся силуэт сумасшедшего с топором, который днем скрывался в шкафу. Вцепившись в одеяло и натянув его на себя до самого носа, я широко раскрытыми глазами вглядывался в темноту и уже почти слышал, как этот сумасшедший со скрежетом точит свой ужасный топор. Я был убежден, что, едва я засну, он выскользнет из шкафа, поблескивая во мраке лезвием топора. Он высоко занесет свой топор надо мной, крепко спящим, и с безумным смехом опустит, глубоко вонзив его в мою нежную юную шею, чтобы купаться в фонтанах крови из моих артерий, упиваясь бешенством жертвоприношения.

Конечно, этого так и не произошло. То была лишь детская фантазия. В действительности он был весьма приятным человеком, а его квартирная плата приходилась моим родителям в трудные времена очень кстати. Он много рассказывал мне о природе и содержал шкаф в безукоризненной чистоте. Собственно, я очень жалел, когда ему пришлось уйти, но мои родители считали, что так будет лучше. А что касается того эпизода с близнецами Филлипсами, то он даже принес свои извинения, и у них все-таки остались на двоих три неплохо функционирующие конечности.

С тех пор я вырос и уже не боюсь теней и темноты. Теперь я, как и все взрослые, уверен, что всегда можно найти рациональные объяснения и тогда непонятное перестанет меня пугать. Природа, Общество и Культура больше не скрыты от меня сумеречной дымкой, они поддаются количественному анализу, и я, если и не властен над ними, могу свести их к их определениям и удовлетвориться своим знанием о пределах их власти надо мной. В наш век все на свете получает свое объяснение.

В обшитой дубовыми панелями старой библиотеке Скоун-колледжа горделиво расположилась астролябия эпохи Ренессанса, бронзовая сфера из сверкающих золотом экваториальных кругов для расчетов движения звезд и планет, вечного танца Вселенной. В этом элегантном инструменте отражена не только вся красота космических сфер, но и вся гордость его создателя, уверенного, что он, простой смертный, ухватил самую суть мироздания. Галактики в ловушке человеческого разума.

В бесконечности ее кругов мне видится вечность, и все же эта ювелирно сделанная сфера — мавзолей, сияющий солнечными бликами предвестник смерти. На ее полированных бронзовых кольцах выгравированы имена богов, многозначительные напоминания о тех давно минувших временах, когда мир получал объяснение через высшие силы. Эти письмена не взывают к их могуществу, это скорбные надписи на их надгробном камне. Во вселенной «материи» и «гравитации» нет места для их пантеона. Боги давно умерли. Олимп пуст, миазмы из выхлопных труб пожирают белый мрамор храмов в Афинах. Затянутая паутиной Вальхалла рассыпается в пыль. Именно эти холодные металлические кольца сегодня, как и в течение уже нескольких столетий, объясняют, почему бывают затмения Солнца и почему отныне «не страшусь ни молний я, ни раскатов громовых», почему я могу не опасаться, что боги разгневаются на меня.