Темные тайны - Джинни Майерс Сэйн

это заставляет мое сердце страстно желать другого смеха. Той знакомой гортанной усмешки, от которой вокруг глаз его расходятся морщинки.

– Я не могу это сделать. Начать с того, что именно поэтому я в таком раздрае. Мне не место в том мире. Со всеми теми людьми.

– Что с тобой произошло? – спрашиваю я, и Харт внимательно смотрит на меня. – Ты считаешь, что там будет трудно жить, поэтому предпочитаешь умереть тут? Плевать на всех, кто тебя любит? – Я глубоко вздыхаю. – На всех нас, которым ты нужен?

– Ты не понимаешь.

– Все я понимаю. Никто другой не имеет значения. Ты не любишь никого, кроме себя. – Мой голос усиливается, как паводковая вода. – Ты трус, Харт. Господи! Когда ты стал таким жалким? – Я вскакиваю, трясясь от гнева и горя. – Ты бесхребетный! Элоре было бы за тебя стыдно!

Харт делает выпад в мою сторону, но я отскакиваю назад. Он хватает бутылку из-под пива и швыряет ее в стену позади меня. Разлетающееся на куски стекло пугает меня, и я замираю.

– Думаешь, я хочу, чтобы так было? – кричит Харт. Его глаза буквально сверлят во мне дырки, а дышит он прерывисто и яростно. – Ты ничего не знаешь, Грейси! – Харт вытирает губы и зарывается рукой в волосы. Потом понижает голос до тихого рычания. Сжимает кулаки. – Ты не знаешь и половины того, что я видел. Того, что чувствовал. Такого, что вырвало бы у тебя кишки и заставило искать дробовик, чтобы выстрелить себе в рот. Такого, что живет во мне каждую минуту каждого злосчастного дня. – Его слова, как ураган 5-й категории. Я изо всех сил стараюсь удержаться на ногах. – Ты не знаешь меня, Грейси. – Он трясет головой. – Никто не знает.

– Харт, если ты не сядешь на этот корабль, я тоже останусь. – Я дрожу всем телом. – И тогда мы оба здесь погибнем. И это будет твоя вина. Ты хочешь взять на себя такой грех?

Харт делает шаг ко мне. Я торопливо пячусь назад, но он наступает. Харт гонит меня через всю кухню, пока я не оказываюсь прижатой спиной к стене.

– Ты уедешь утром, Грейси. Я обещал мисс Розалин. И я обязан это сделать ради Элоры. Она хотела, чтобы ты находилась в безопасности. Вдали отсюда. От этого места. – Он наклоняется, пока мы не оказываемся нос к носу. – И если мне придется притащить тебя на корабль, чтобы сдать капитану, как бы ты ни брыкалась, я это сделаю. Да я просто вырублю тебя, если надо. В общем, не испытывай мое терпение.

– Харт… – Я протягиваю руку, чтобы положить ее ему на грудь, но он отстраняется и раздраженно смотрит на меня.

– Я возвращаюсь искать Еву. Ты остаешься здесь. На случай, если она вернется. – Харт забирает свое ружье и фонарик. – И запри двери. Потому что твой приятель все еще где-то близко.

Харт рывком открывает парадную дверь и захлопывает ее за собой. Весь дом дрожит от его гнева.

И я остаюсь одна.

В ушах у меня звенит оглушительная тишина.

А потом – звяканье ветряных колокольчиков.

* * *

Я выпускаю из рук сваю дощатого настила и устремляюсь навстречу ветру. Он меня оглушает. Я пригибаюсь и беспорядочно цепляюсь за доски, чтобы не закончить свою жизнь в воде. Но мне удается удержаться, и я продолжаю пробиваться вперед.

25

Эта вспышка видения об Элоре накрывает меня сразу после ухода Харта. Я стискиваю зубы, стараясь противостоять ужасу этого момента. Моя родственная душа борется со штормом, чтобы устоять на ногах.

Я встаю и запираю дверь, затем сажусь и смотрю на пустую комнату. Кондиционер по-прежнему жужжит на окне, но кажется, будто в запечатанном доме совсем не осталось воздуха. Слышно, как в кухне диктор передает последние новости.

До выхода урагана на береговую черту остается двадцать четыре часа.

Ураган Элизабет по-прежнему движется к северу, нацеливаясь на побережье Луизианы. Метеорологический буй в заливе уже показывает пятидесятифутовые волны.

Страх сжирает меня острыми зубами.

А если транспортно-буксирное судно не сможет подойти к берегу?

Я твержу себе, что оно уже в безопасности в одной из нижних речных проток, стоит на якоре, готовое с первыми лучами солнца взять курс сюда.

Но невозможно знать это наверняка.

Я чувствую, что мне делается все хуже, и, не понимая, чем еще заняться, выуживаю из рюкзака «Бурю» и читаю до полуночи. Когда последний акт заканчивается всеобщим спасением и прощением, я швыряю книгу через всю комнату и пронзительно кричу, обращаясь к стенам.

Потому что это ощущается как обман.

И не остается ничего, кроме как ждать.

Мерить шагами кухонный пол. Пересчитывать маленькие выцветшие яблоки на кухонных обоях. И задаваться вопросами. Сходить с ума от беспокойства. Снова ждать. Пока наконец я не засыпаю на холодном линолеуме.

Просыпаюсь я лишь через несколько часов. 4:32 утра.

Интересно, нашел ли Харт Зейла?

В темных дебрях байу?

Я думаю о Еве. Как страшно ей должно быть. Если она вообще жива.

Я встаю, чтобы немного размяться, и внезапно радио умолкает. Слышится только трескучий шум.

Лампа на потолке моргает. Тускнеет. Ярко вспыхивает. И тускнеет вновь.

Волосы на моих руках встают дыбом, и я слышу, как в ушах гулко колотится сердце.

Я подкрадываюсь к задней двери, приоткрываю ее и выглядываю в ночь. Но во мраке не видно горящих пламенно-ледяных глаз.

В кухню влетает шквал ветра. Он вырывает у меня из рук дверную ручку и распахивает дверь настежь.

Колокольчики Евы вызванивают мое имя. Они зовут меня наружу. Как будто приглашают.

Я ступаю на дощатый настил за домом. Все это похоже на сон.

Харт велел бы мне этого не делать. Но его здесь нет.

На задней ступеньке лежит молоток, забытый там с тех пор, как мы забивали окна фанерой. Я подбираю его. Останавливаюсь, чтобы снова вглядеться в темноту в поисках сияния голубых глаз. Словно выискиваю аллигатора в черном пруду. Крепче сжимаю в руке молоток. Однако по-прежнему не вижу ледяного сияния глаз, которые смотрели бы на меня с края болота. Но я знаю, что он близко, поэтому обхожу на цыпочках вокруг дома и, выглянув из-за угла, смотрю в сторону пристани.

И вижу, что он стоит там, с развевающимися в лунном свете волосами, меньше чем в пяти футах от того, что осталось от его отца.

Зейл оборачивается, и меня буквально захватывает его пламенно-ледяной взгляд. Он машет мне рукой, и это движение как бы перечеркивает все мои опасения. Страх ускользает, и спокойствие