Скандальная графиня - Джо Беверли

– Но Бог судил иначе, – вздохнул Том. – И пал он от руки человека, которого многие считают любовником его жены.

– С какой стати верить в эту дикость? Вот если бы… – Он чуть было не ляпнул «Энни», но тогда ход его мыслей был бы слишком понятен, и он выбрал иное имя – леди Суонсон, добродетельной девонской жены. – …если бы сэр Джеймс Суонсон был убит на дуэли – понимаю, такое трудно даже вообразить, – поверил бы хоть кто-нибудь, что поединок разгорелся из-за леди Суонсон? А поверили бы, что она блудила с победителем?

– Но леди Суонсон не выступала на театральных подмостках в мужском платье!

– Так леди Мейберри… Впрочем, не важно. Это совершенно различные материи.

– Возможно, ты и прав. А как насчет того, что она продавала свои поцелуи по гинее за штуку? А вдруг те, кто верит слухам, знают ее лучше, чем ты?

Дрессер был в бешенстве и сдерживался с превеликим трудом. В мужском костюме – на сцене! Поцелуи – по гинее штука! Да, ее стоит взять в ежовые рукавицы. Но он вовсе не желал становиться ее тюремщиком. Он хотел сделаться ее любовником, возлюбленным.

Следуя по Крок-лейн, он вспомнил вдруг собственные слова: «…свежий глаз порой замечает не замеченное прежде».

– Послушай, Том, та самая дуэль – дело в высшей степени странное. Ведь покойный Дикон Мейберри по характеру точь-в-точь наш сэр Джеймс. Говорили, что причиной ссоры послужили насмешки над неуклюжим управлением коляской, однако вскоре после происшедшего все стали шушукаться, что виной всему леди Мейберри. И мне предстоит выяснить почему.

Том удрученно покачал головой:

– Она тебя приворожила, обольстила, очаровала! Давай поскорее вернемся в Девон. Возможно, на свежем воздухе ты опомнишься.

– Нет, я вовсе не очарован ею, – солгал Дрессер. – У меня на самом деле есть дела в городе, но я скоро вернусь – максимум недели через две.

– Я взял бы с тебя честное слово, если бы видел в этом прок.

Еще две недели… а ведь уже столько прошло! Он никогда так надолго не оставлял поместье. Он не имел права столь беззастенчиво пренебрегать своими обязанностями!

– Я даю тебе обещание. Торжественно клянусь возвратиться в Дрессер по истечении двух недель.

– Хороший ты парень.

Дрессер расхохотался:

– Ты говоришь со мной так, словно берешь зарок не брать в рот ни капли джина! Поверь, я вполне контролирую и свой разум, и свои аппетиты. – И тут у него возник новый вопрос. Люди горячатся обычно, будучи в подпитии, но отчего пресловутая дуэль состоялась, когда все уже успели протрезветь? Не желая расстраивать добряка Тома, Дрессер сказал: – Не стыдно ли тебе сидеть у камелька в свою последнюю ночь в Лондоне? В таверне «Митра» нынче дают представление акробаты, и вдобавок там отменный эль!

Завтра в Лондон приедет Джорджия, и Дрессер от души радовался, что Том уезжает.

Глава 18

Джорджия ступила на борт суденышка, идущего в Лондон, думая о том, как была от этого счастлива еще несколько дней назад. Теперь же настало время испытания ее мужества.

Мать ее уехала в город накануне, чтобы заблаговременно начать борьбу с новым скандалом, поэтому Джорджию сопровождали лишь Джейн да один из лакеев сестры. Дрессер должен был встретить их у пристани Йорк-Гейт, так что она вполне могла чувствовать себя в безопасности. Нападения толпы можно было не бояться. Впрочем, бомонд был в ее положении ничем не лучше взволнованной черни.

У нее нет выбора, в который раз говорила она себе. Оставаться в доме Уинни она не могла, даже если бы захотела, – ведь там гостила Элоиза Кардус и Джорджия рисковала дать волю своему гневу.

Впрочем, некоторым образом она уже ей отомстила.

Элоиза попыталась увязаться за ними в Лондон, однако на этот счет Джорджия с матерью были совершенно единодушны. Ехать Элоизе, разумеется, никто бы не запретил, однако о том, чтобы дать ей приют в фамильной резиденции Эрнескрофтов на Пиккадилли, и речи быть не могло. И теперь Элоиза, разумеется, начнет слать жалобные письма Меллисент в Эрне, а та в ответ станет осыпать проклятиями злобных Эрнескрофтов. Но ведь на это вполне можно не обращать внимания.

А вот известное письмо из Колони, увы, нельзя было так легко сбрасывать со счетов. Кто, в который раз спрашивала себя Джорджия, может так ее ненавидеть, чтобы оклеветать? И чего от этого человека еще можно ждать?

Однако, невзирая на нависшую над ней скрытую угрозу, Джорджии непременно надо было оказаться в Лондоне – в противном случае ей следовало признать свое поражение и скрываться до конца своих дней. Ни за что! Справедливость должна восторжествовать, но река нынче текла лениво, словно не торопясь. Неужели и Темза ополчилась против нее?

Какая чепуха! Она знала, что все дело в отливе. Река порой почти пересыхала, превращаясь в грязный поток, так что нечего винить ее в человеческих слабостях! Рано или поздно Джорджия причалит к Йорк-Гейт, откуда тотчас направится в отцовский дом. А оттуда – в город, где станет весело проводить время в компании друзей, которые у нее еще остались. А потом, Бог даст, все уладится…

В конце концов, проклятое письмо в руках Дрессера. И никто его не опубликует, не выставит в витрине типографии. Плану Элоизы не суждено осуществиться, скандал угаснет сам собой. Злодейка явно не посмеет упорствовать – ведь она единственный человек, который знает о существовании грязного послания.

И все же Джорджия отчаянно нервничала – ровно до тех самых пор, пока не увидела Дрессера на причале. Ее надежный якорь в штормовом море. Опираясь на его руку, она сошла на берег:

– Благодарю вас.

Дрессер поцеловал ей руку:

– Ваш верный рыцарь. Пойдемте, портшез ждет.

Он заботливо усадил Джорджию в кресло – все так походило на их прошлую встречу в Лондоне и все же было совсем иначе. На улицах скверно пахло, тем более что нынешнее лето выдалось на редкость жарким. По мере того как они удалялись от реки, запах речной гнили слабел, но возникали иные миазмы, не менее отвратительные. Повсюду стоял запах канализации, конского навоза, возможно, даже дохлых кошек и крыс. Наверняка дело в том, что она слишком много времени провела в деревне, на свежем воздухе, и обоняние у нее обострилось.

Но вот слуги остановились, и Джорджия, опираясь на руку Дрессера, вышла из портшеза. В доме было даже прохладно, но лишь по контрасту с уличной жарой, а герб Эрнескрофтов вселял в нее силы и уверенность. Она была из рода Перриманов, ей всегда об этом напоминали, и потому не имела права на постыдные слабости.

Джорджия повернулась к Дрессеру: