Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин

голове в придорожный кювет. Джек отбежал от дороги в противоположную сторону и нырнул в какую-то яму под густые кусты. Почти сразу же в то место, где они только что шли, упала довольно большая бомба, раздался взрыв, и несколькими секундами позже на Бориса и его спутника навалилась груда земли, придавившая их ко дну канавы. Правда, в том месте, где находились их головы, довольно плотной массой, хотя и обломанный, стоял придорожный кустарник. Кусты прогнулись под тяжестью земли, но не дали ей осесть полностью и образовали над головами людей небольшой шатёр, в котором находилось немного воздуха. Тела их были так плотно придавлены землёй, что ни ногами, ни туловищем не получалось даже пошевелить. Руки оставались относительно свободными, они находились около голов, но, когда Иванов попробовал упереться руками в нависшие над ними кусты, как сейчас же посыпалась земля. Они поняли ужас своего положения, а также и то, что все попытки самостоятельно освободиться из-под земли бесполезны. Тот небольшой запас воздуха, который оставался, быстро загрязнялся дыханием.

Определить, сколько времени они так пролежали, было невозможно. Иногда им казалось, что прошло всего несколько минут, а иногда — несколько часов. Сначала они молчали, затем Иванов глухо проговорил:

— Ну, Борис Яковлевич, кажется, нам капут. Недаром я так не хотел ехать в медсанбат…

Борис не смог ему ответить, хотя слова Иванова и достигли его слуха. Он уже был почти без сознания. Одновременно с ним, задохнувшись выделяемой ими углекислотой, потерял сознание и Иванов.

Очнулся Борис от яркого солнца, бившего ему в глаза, находясь на мерно покачивающихся носилках. Первое его стремление было спрыгнуть с носилок, но попытка закончилась ничем, и он снова потерял сознание. Между тем, шедшая рядом медсестра заметила его шевеление и громко крикнула:

— Зинаида Николаевна, Борис Яковлевич очнулся!

Прошло ещё несколько мгновений, он опять открыл глаза и узнал склонившееся над ним озабоченное лицо Прокофьевой. Она пощупала его пульс и сказала:

— Лежите спокойно, лежите! Сейчас вас в ваш домик отнесём, а Иванова понесли в госпитальную.

Вскоре Борис уже настолько пришёл в себя, что разглядел идущую радом с ним Катю Шуйскую и Сангородского, которые о чём-то вполголоса разговаривали. Он не помнил, как его внесли в домик, как раздели и уложили в постель. Когда он снова открыл глаза, то стал с некоторым изумлением осматриваться кругом. Увидел Игнатьича, стоявшего в дверях, Джека, положившего голову к нему на кровать, и Шуйскую, которая сидела на табуретке и смотрела на него каким-то странным взглядом.

У Бориса было такое ощущение, как будто его сильно избили. В голове гудело и звенело, словно он выпил неимоверно большое количество вина. Почему-то и сердце то билось так сильно, что казалось, что оно выскочит из груди, то замирало совсем.

Посмотрев на девушку, он спросил:

— Что случилось? Почему я лежу? Где Иванов?

— Молчите, молчите, — почти умоляюще сказала Катя, — вам совсем нельзя говорить. Зинаида Николаевна сказала, чтобы вы молчали и не пытались вставать, а меня, как свободную от дежурства, посадили наблюдать за вами. Я вам сейчас всё расскажу.

И она рассказала, как часовой у въезда в медсанбат, спрятавшись при появлении самолётов в щель, вырытую около шлагбаума, успел увидеть, что одна из бомб, как он говорил, разорвалась на дороге — прямо там, где только что находились командир батальона и старший врач полка. Он поднял тревогу. На сигнал прибежали Сангородский и его санитары (сортировка была ближе всех к въезду), затем Сковорода и Скуратов с вооружёнными санитарами. Они решили, что часовой заметил группу фашистских разведчиков, нередко пробиравшихся в тыл, и поэтому поднял тревогу. Узнав, в чём дело, все бросились по дороге к воронке, даже не подумав о том, что фашистский лётчик мог вернуться и, увидев скопление людей на дороге (а там собралось уже человек пятьдесят) мог снова сбросить бомбы или расстрелять их из пулемёта.

Такая большая толпа собралась потому, что, кроме санитаров, к этому месту уже успели прибежать и свободные от дежурства медсёстры, дружинницы и врачи.

Обнаружив большую воронку, находящуюся почти посередине дороги, все окружили её. Никаких следов ни Алёшкина, ни Иванова не нашли. Собравшиеся молча смотрели внутрь, у всех была одна и та же мысль — прямое попадание, разнесло в клочья.

Санбатовцы горевали о такой нелепой гибели двух молодых врачей. Большинство особенно переживало гибель Алёшкина, ведь они находились с ним в медсанбате с первых дней войны. Медсёстры и дружинницы заплакали. Вдруг кто-то вскрикнул:

— Смотрите, смотрите, что Джек-то делает!

А Джек на самом деле выглядел странно: он усиленно рыл лапами с краю огромную кучу земли, наваленную взрывом на кювет дороги. Первым, кто опомнился, был Сангородский, он закричал:

— Они, наверно, там! Их засыпало, надо раскапывать!

Сковорода тут же послал несколько человек за лопатами, а все остальные санитары, медсёстры, врачи, стоявшие до сих пор неподвижно около воронки, не сговариваясь, бросились туда и стали руками разгребать и откидывать в стороны торф, песок, куски дёрна и мелкие камни. Джек, не останавливаясь, продолжал свою работу и только тихонько поскуливал. Вскоре усилия увенчались успехом. Часть кучи удалось разгрести, и все увидели чей-то сапог. Джек радостно залаял.

В это время прибежали санитары с лопатами, дело пошло быстрее, и через несколько минут тела Алёшкина и Иванова уже лежали на обочине дороги. Во время раскопок кто-то сбегал за Прокофьевой, и после освобождения Бориса из земляного плена, расстегнув ему гимнастёрку, она выслушивала сердце. Подняла голову и радостно объявила, что слышит слабое биение. Она приказала делать ему искусственное дыхание. Этим занялись Дурков и Картавцев.

Оказавшуюся поблизости Шуйскую она послала в госпитальную палату за шприцом и сердечными средствами. После этого Прокофьева занялась Ивановым. Он был моложе, здоровее, сердце его работало лучше, но и он нуждался в помощи.

Прошло около получаса, пока у обоих пострадавших восстановилось дыхание. Алёшкин окончательно пришёл в сознание у себя в домике, а Иванов — в госпитальной палатке.

— Таким образом, — закончила свой рассказ Шуйская, — вы, Борис Яковлевич, своей жизнью обязаны верному другу Джеку.

Кстати сказать, это был первый раз, когда Шуйская назвала Бориса по имени и отчеству.

В это время в домик зашла Зинаида Николаевна. Она слышала последнюю фразу Кати и заметила:

— Да, Борис Яковлевич, ваше счастье, что с вами был Джек. Не будь его, вряд ли бы я имела удовольствие с вами разговаривать. Правда, и эта девчурка вовремя его заметила и подняла крик.

Катя смутилась:

— Ну, я тут ни при чём, мог бы кто-нибудь и другой заметить.

— Верно,