Любить и беречь (Грешники в раю) - Патриция Гэфни

О, Кристи, если бы ты знал!

– Хорошо, – медленно произнесла Энни, как бы раздумывая. Он наклонился ближе. – Во-первых, ты мне можешь показать все остальное в доме. Я не видела второй этаж. Я не видела комнаты, где ты спишь.

– Итак, ты, может быть, выйдешь за меня, если тебе понравится моя спальня?

– Никогда заранее не знаешь. – В ее голосе послышалось призывное воркованье.

Откуда только берется это бесстыжее поведение?

– Я думаю, что должен использовать свой шанс, – сказал он серьезно, но его глаза наполнились весельем. – Сразу после этого попьем кофе.

– Лучше прочти «Отче наш» пару раз, преподобный. Для твердости духа.

– «Отче наш» не поможет. Лучше устрою крестный ход.

Кофе они взяли с собой.

По дороге Кристи показал Энни свою бывшую детскую комнату, чьи несравненные достоинства он не мог обойти вниманием, явно намекая на то, что их собственные дети могли расти здесь в довольстве и безопасности, но вслух ничего не сказал, явно опасаясь новой отметины на плече.

Когда они пришли в спальню, Энни взяла подсвечник и начала обходить комнату, оставив его подпирать дверь. Стены были покрыты обоями в бело-зеленую полоску с изображением какого-то весело вьющегося растения. На полу лежал толстый ковер, ярко-зеленые шторы висели на окнах – на двух окнах, комната была угловая и выходила на юго-восток. Мебель была старая и темная, но не мрачная. Массивная кровать с балдахином была накрыта белым покрывалом поверх разноцветного стеганого одеяла; солидная, прочная, устойчивая, нерушимая – идеальная кровать для Кристи. Она могла прожить всю жизнь, ложась отдыхать каждую ночь на эту кровать. Что это ей в голову взбрело: она же не собирается за него замуж? Иногда она об этом забывала. Ей пришлось собраться с силами; если это обольщение, то надо было догадаться с самого начала, кто кого обольщает.

– Слишком роскошное ложе, тебе не кажется? Я полагала, ты спишь на голых досках, а для украшения служат только иконы.

Кристи воздел руки и терпеливо улыбнулся, приподняв бровь. Он был в черном, не в сутане, а просто в черном сюртуке и брюках и простой белой сорочке. У нее появилась неодолимая привычка любоваться его сильным, стройным телом, широкоплечим и поджарым, его золотистыми волосами, чертами лица, серьезными глазами.

– Ты смешиваешь священников англиканской церкви с римско-католическими монахами, – объяснил он терпеливо. – Как видишь, у нас тут есть все мыслимые удобства.

– Мм. – Энни отвела глаза и осмотрела комнату еще раз. Дверь его гардероба была приоткрыта. – Можно? – спросила она лукаво, и он дал разрешение, махнув рукой.

У него было еще три пальто, четыре плаща, две пары брюк – все чистое и тщательно выутюженное. Заслуга миссис Ладд, подумала она. Башмаки и сапоги для верховой езды ровно стояли на полу гардероба, с вешалки свисало несколько галстуков. Она рассмотрела бюро, еще одно массивное изделие из темного красного дерева; на его чистой поверхности лежали гребень и щетка, стопка чистых носовых платков и маленькая шкатулка со скромным набором ювелирных изделий: серебряные запонки; две булавки для галстука (одна с жемчужиной, другая с гранатом) и массивное кольцо с печаткой.

– Твои родители?

Энни указала на две акварельные миниатюры в рамках, и Кристи кивнул. Она наклонилась ниже. Так вот он, знаменитый старый викарий, о котором она не слышала ни одного недоброго слова. Она думала, что он будет похож на Кристи, но нет; он был темноволосый, хрупкий на вид, на портрете выделялись только его глаза, светло-карие, проницательные и удивительно добрые. Кристи испытал сильное влияние этого человека, может быть, даже стал викарием из-за него. Глядя на портрет, Энни подумала, что понимает почему.

«Она была красивая», сказал он сегодня о своей матери. Энни решила, что это мягко сказано. Она была прекрасна, у нее были такие же, как у сына, светлые волосы и голубые, как льдинки, глаза, и выражение лица одновременно ласковое и слегка ироничное. Ей явно нравился художник, но выражение ее лица говорило, что ему бы следовало поторопиться и поскорее закончить рисунок.

У нее мелькнула мысль.

– Это ты нарисовал?

– Да.

– Мне бы следовало догадаться. О, Кристи, они очаровательны. Сколько тебе было, когда ты их нарисовал?

– Двадцать, двадцать один.

– Я хотела бы увидеть все твои работы. Ты их сохранил, правда ведь? – Он кивнул. – Можно мне посмотреть?

Он улыбнулся, пожал плечами.

– Когда-нибудь. Если захочешь.

– Я захочу.

Она прошла по комнате к его ночному столику, заваленному книгами и бумагами. Копаясь в бумагах и умышленно громко шурша, она увидела, что в них содержатся заметки по одной из предстоящих проповедей. Энни сделала вид, что шокирована.

– Ты пишешь проповеди в постели?

– Когда не хватает времени. То есть почти всегда.

– О, – воскликнула она, – ты и в самом деле это читаешь!

Одна из книг на столе называлась «Курс философии агностицизма»; эту книгу она оставила для него на прошлой неделе в их тайнике.

– Ты думала, я не стану это читать?

Сама она этой книги не читала и теперь почувствовала себя дурочкой. Вера Кристи была основана на изучении и размышлении, на долгих часах богоискательства, а ее отрицание, если говорить правду, вообще ни на чем существенном.

– Что ты об этом думаешь? – спросила она тихим голосом.

– Еще не дочитал. Больше всего меня поразила убогая картина мира, лишенного Бога.

– Давай не будем вести богословских споров сегодня вечером, – сказала она торопливо. Он улыбнулся своей терпеливой улыбкой.

– Хорошо.

Энни вспомнила (никогда не забывала), зачем в первую очередь пришла сюда и села посреди кровати, поглаживая рукой покрывало.

– Мягко, – сказала она нежно, улыбаясь самой неотразимой из своих улыбок. – Присоединишься?

Она подняла брови, бросая ему вызов. Он молча смотрел на нее в течение долгих, долгих секунд. Потом покинул свой пост у дверей и, не улыбнувшись, пошел к Кровати. Энни затаила дыхание. Он запустил пальцы в ее волосы и запрокинул ее голову.

– Энни, – сказал он и поцеловал ее так крепко, что она едва не задохнулась. Она усадила его на кровать рядом с собой и обняла за шею, и вот они уже прижались друг к другу, обмениваясь нежными, радостными ласками.

– Я весь вечер ждал этого, – признался он, и она в ответ прошептала:

– Я тоже.

Она запустила руки под его сюртук, чтобы погладить широкую спину и крепко прижать его к себе, наслаждаясь ощущением твердого, мускулистого тела. Он целовал ее, шепча ей на ухо слова, которые заставляли ее поджимать пальцы ног, лишали дыхания. Она чувствовала, как ее сердце по-воровски покидает ее и уходит к нему. Теперь его не поймаешь: об этом даже и думать нечего.