Путешествие Иранон (СИ) - Альсури Мелисса

— Так они хотели создать нового бога?

— Может быть, применений у древа множество. Оно может стать основой для новой магии, земель, пространства и божества, а также… вратами для чего-то большего.

— Например?

— Собрав достаточно силы, эльфийский король может открыть проход в иной мир и привести свой народ в благостные земли, призвать из бездны миров защитника и источник жизни, но для этого нужна очень сильная, а самое главное добровольная жертва. Полагаю, ни один эльф или человек не ушел к Каро с открытым сердцем и душой, большинство смирялись с участью и питали корни своим телом и кровью. Так древо ни за что не сможет помочь, а лишь продолжит паразитировать. Да, точно, огромный мерзкий паразит, выпивающий остаток ресурсов из мира, где магия и так закрыта от большинства существ.

Отставив чашку, я вытянула руку и обняла попутчика, утянув его к себе на гамак. Места стало совсем мало, но тревога, заполнившая мое сознание, отступила, оставив за собой огромное море печали и чувство покоя, какое бывает только рядом со всезнающим божеством. Уткнувшись в полупрозрачное плечо, я съежилась на груди Мундуса, тщетно надеясь услышать мерное биение сердца.

— Серые земли и оборотни, это его работа?

— Я думаю, что да, и, к сожалению, ничего не могу с этим сделать. Эта дрянь выпьет меня, окончательно погубив всё вокруг, стоит только Луне освободить мое настоящее тело из заточения.

— Тогда, может быть, лучше Софи не спасать тебя?

— Увы, тогда магии в этой части света не останется совсем, ее ресурс не восполняется сейчас, моя сила остается на твоей родине, скапливаясь в телах человеческих кристаллами.

Свесив одну ногу, Мундус оттолкнулся от земли, позволив гамаку немного раскачаться. Меня отчаянно потянуло в сон, но мысли, всё еще тормошили сознание, хотелось узнать как можно больше.

— Панцирей из кристаллов тоже станет больше?

— Возможно. Наверное, всё придет к тому, что вы с рождения будете иметь чешую или отростки из камня.

— Какая гадость.

— Понимаю.

— Получается, кто-то должен уничтожить Каро, жаль нельзя дать объявление или пустить клич, установив цену за сгоревшее древо, я бы не пожалела даже рогов.

Попутчик неожиданно засмеялся, обняв меня и прижав к себе.

— Ох, я бы на это посмотрел, честное слово. Ты бы еще заметку в газете написала, мол, нужно сжечь священное древо эльфов, плачу дорого, срок выполнения три месяца. Король был бы в шоке от такой наглости.

— Зато исполнитель точно нашелся бы, я уверена.

— Ну да, ну да, какой-нибудь пропойца, которому море по колено, и вместо Каро он бы спалил весь лес ненароком.

— Я всё же больше надеюсь на алчность людей.

— Конечно, и, избавившись от древа, он бы вернулся к тебе и сказал, что только твоих рогов маловато будет и ему нужно в оплату больше.

— Если это для спасения мира надо…

— Иранон, я тебя выпорю за такие мысли.

— В сравнении со спасенными жизнями, не такая уж и большая цена на самом деле.

— Не скажи, тебе даже твой вредный маг говорил: Иранон, ты стоишь дороже целого корабля с командой.

— Но его трубка всё равно больше.

— Да нет, тут он настоящую глупость ляпнул, трубка совсем ничего не стоит, просто он это не успел еще понять.

— Она дорога как память.

— Я знаю, что такое настоящая память, Иранон, ведь именно на мне лежит обязанность забирать ее у мертвецов, отдавая чистые души на перерождение, так что поверь мне, трубка — это не память и даже не какая-то ее часть, трубка — это кусок дерева и ничего больше, а всё, что нужно сохранить о прошлом, должно храниться тут, в голове, а в твоем случае — в рогах на ней.

Мундус протянул свободную руку и легонько ткнул меня пальцем в лоб. Стало безумно неловко, будто я была лишь маленьким ребенком, слушающим, как его отчитывает взрослый. Спрятав лицо на груди попутчика, я зажмурилась, ощущая мягкое поглаживание по волосам.

— Ты еще так наивна и так мала, хоть и прожила почти три десятка лет. Может быть, стоит вернуться к истокам и еще раз посмотреть, куда ведет тебя твой путь?

— Не надо…

— Надо-надо, не бойся, это лишь еще одна возможность отдохнуть и восполнить силы.

Расположившись удобнее, Мундус подоткнул простыню и почти невесомо поцеловал меня в макушку. Голова потяжелела, сонливость, и без того тормозившая меня, накрыла словно плотным одеялом. Сопротивляться не было никаких сил, и, сдаваясь на милость грёзам, я успела услышать лишь тихое напутствие попутчика.

— Сладких снов, Иранон. Воспользуйся этим моментом.

— Селена сказала свое слово, Мелисса. Мы не можем принять ее в семью, она не одна из нас, и ее покровителем не может стать Среброликая.

— Тагве, но сама подумай, где это видано, чтобы ребенок рос совсем без родственников, как перекати-поле в пустыне.

— Я понимаю твои чувства, мне тоже жаль это дитя, но тайны есть тайны.

Солнце клонилось к горизонту, отбрасывая длинные темные тени на плиты песчаника под ногами. Дневная жара уже спала, давая вдохнуть полной грудью и посидеть на улице дольше пяти минут без ощущения, будто с тебя заживо зажаривают. Камни на крыльце главного храма приятно нагрелись, сидеть на них было одно удовольствие, но даже это спустя полчаса бессмысленных препираний уже надоело. Я подняла голову, осматривая размазанные остатки облаков по оранжевому небу, они, словно остатки каши в тарелке, небрежно скопились у кровавого ядра заката.

Зачем мне ваши тайны, если я даже себя не помню? Какой смысл в этих пустых спорах?

Иранон, ты Иранон, не забывай, это самое важное.

Вытянув губы трубочкой, я постаралась достать верхней до носа, как это делали другие дети в городе. Ничего не получилось, и, быстро заскучав, я оставила это занятие. Нужно было развлечь себя как-то иначе.

Ты приплыла сюда из очень дальних мест.

На корабле?

На корабле и не одна.

А с кем?

С родственницей.

А где она?

Погибла в шторме.

А, ясно.

В груди почти ничего не отозвалось, кроме какого-то полузабытого, невнятного недовольства. Когда-то эта родственница меня подставила или навредила, или сделала что-то неприятное, кто знает. Думать о ней не хотелось, я ощущала это напрасной тратой времени.

— Не может она быть связана с иным богом, вот иди сюда!

На длинные ступеньки перед входом в храм вылетела полноватая тетушка в красном балахонистом платье и вычурно синим тюрбаном на голове. Каждый раз смотря на него, я задавалась вопросом: а у Мелиссы вообще есть волосы? Такое чувство, будто нет, и вообще, она никогда не появляется без этого куска ткани. По пятам за тётей, но уже намного спокойнее вышла старая-престарая женщина с сухими, жилистыми руками, покрытыми рисунками. Она сжала губы, став похожей на вяленую рыбину, впалые глаза впились в меня взглядом.

— Дитя, ты находишь в мире особые знаки, видения или, может быть, голоса?

— Нет, не нахожу.

— И тебе не приходят чужие мысли извне?

— Нет, не приходят.

— Хм…

Матриарх кочевников расстроенно выдохнула, о чем-то задумавшись. Ее длинные пальцы застучали по коже, когда руки скрестились на груди. Мелисса торжествующе всплеснула руками, браслеты на ее запястьях отчетливо звякнули, будто поддакивая хозяйке.

— Во-от! Видишь? Я же говорила, что не слышит она никого и не болтает ни с кем в одиночестве, а ты…

— Болтаю, только если Он меня спрашивает или хочет о чем-то рассказать, — подтянув колено к груди, я обняла его, опустив голову и шевеля пальцами в сандалиях. — Он не всегда со мной, но Ему часто интересны всякие глупости.

Мелисса и старая женщина замолчали, буравя меня взглядом. Они стояли, словно судьи надо мной, пока тетушка не вздохнула тяжело и не прикоснулась пухлой ладонью к моей голове, мягко погладив по волосам.

— Мое бедное дитя.

Передернув плечами, я поморщилась, ощущая внутреннее неудобство. Мне не казалось, что я «бедная», потерянная — это да, но не «бедная». Просто мне нужно найти место, где я должна быть, там, где я могла бы отыскать себя, свою память и, может быть, родных.