Нэпман 1. Красный олигарх - Алим Онербекович Тыналин

я улыбнулся. — Теперь знаем, с какой стороны зайти. Степан, в ЦКК!

Автомобиль тронулся. Впереди уже виднелся купол здания на Ильинке. Теперь я точно знал, с чего начать разговор с Орджоникидзе.

Здание ЦКК-РКИ на Ильинке выглядело внушительно. Бывший особняк Купеческого общества сохранил свою дореволюционную монументальность. У входа дежурили красноармейцы с винтовками, тщательно проверяя документы.

В вестибюле нас встретил молодой человек в гимнастерке, помощник Орлова:

— Товарищ Краснов? Прошу за мной. Товарищ Орджоникидзе ждет.

Я заметил, как нервно сжал папку с чертежами Сорокин. Молодой инженер явно робел перед предстоящей встречей.

— Спокойно, Александр Владимирович, — тихо сказал я на ходу. — Помните: вы лучший специалист по этой технологии. Просто излагайте факты.

Пока поднимались по широкой мраморной лестнице, я отметил характерные признаки партийного учреждения. Красные ковровые дорожки, портреты вождей на стенах, суровую деловитость сотрудников. Как же это отличалось от купеческой роскоши прежних хозяев здания.

В приемной уже ждал Орлов. Подтянутый военный инженер лет пятидесяти, с седеющими висками и характерной военной выправкой.

На кителе поблескивали ромбы военно-технической службы и знак военной приемки. Его цепкий взгляд за стеклами пенсне выдавал человека, привыкшего замечать мельчайшие технические детали.

Я сразу узнал этот тип, такие инженеры старой школы и в моем времени составляли костяк военной приемки. Педантичные служаки, для которых качество важнее любых связей.

Рядом с ним сидел незнакомый человек в штатском. Видимо, тот самый представитель комиссии Куйбышева.

— А, Краснов, — Орлов привстал. — Вовремя.

Я отметил, как он внимательно оглядел мой простой френч и особенно задержал взгляд на следах машинного масла на рукаве. В глазах промелькнуло одобрение, военный инженер оценил близость к производству.

Массивные двери кабинета открылись.

Серго Орджоникидзе встретил нас, стоя у огромного стола красного дерева. Коренастый, крепко сбитый, с характерной южной внешностью.

Черные с проседью волосы, густые брови, живые темные глаза. Простой военный китель, никаких знаков различия, только орден Красного Знамени. В его облике чувствовалась какая-то особая энергия старого большевика-подпольщика, прошедшего тюрьмы и ссылки.

Движения резкие, порывистые, но без суеты, чувствовалась привычка командовать. Пронзительный взгляд из-под густых бровей сразу оценивал собеседника, словно просвечивал насквозь. На столе перед ним раскрытая папка с документами, очки в простой металлической оправе, карандаш с обгрызенным концом.

Я отметил характерную деталь: руки с въевшейся типографской краской. Значит, лично работает с документами, не перекладывает на помощников. Такие руководители внушали мне уважение и в будущем, те, кто сам вникает в детали, а не просто подписывает бумаги.

— Проходите, товарищи, — его голос с характерным грузинским акцентом звучал приветливо, но с явной командной ноткой.

Я сразу отметил детали кабинета, огромная карта индустриализации на стене, простой письменный прибор, стопки документов на столе. Никакого былого купеческого шика, строгая рабочая обстановка.

— Значит, будем разбираться с вашим заводом, — Орджоникидзе сел за стол, жестом пригласив всех садиться. — Орлов, что там у военных?

— Серго Константинович, — Орлов достал папку, расправляя аккуратно подшитые листы. — Мы провели повторные испытания образцов на полигоне в Кунцево. Могу доложить, результаты крайне неоднозначные.

Он говорил четко, по-военному, постукивая карандашом по ключевым цифрам:

— В стали Крестовского обнаружены микротрещины в структуре металла. При длительных нагрузках это приведет к разрушению. Для оборонного заказа это неприемлемо.

Орджоникидзе нахмурился:

— Конкретнее. Какие последствия?

— При использовании в бронетехнике, — Орлов достал схемы испытаний, — металл начнет разрушаться через три-четыре месяца эксплуатации. В условиях боевых действий срок еще меньше. А в артиллерийских системах… — он покачал головой. — Это просто опасно.

Я заметил, как человек из комиссии Куйбышева что-то быстро записал в блокнот.

— Что с заказом? — Орджоникидзе подался вперед.

— Заказ на сто двадцать тонн специальной стали для Ижорского завода и еще восемьдесят тонн для Мотовилихинских заводов, — Орлов сверился с бумагами. — Если использовать сталь Крестовского… — он помедлил. — заказ в итоге будет провален.

В кабинете повисла тяжелая тишина. Было слышно только тиканье настенных часов.

— А образцы Краснова? — нарком повернулся ко мне.

— Разрешите доложить, — Орлов достал второй комплект документов. — Полное соответствие техническим требованиям. Структура металла однородная, испытания на разрыв и усталость показали превышение нормативов на тридцать процентов. И главное, полная стабильность при длительных нагрузках.

Он разложил на столе документы:

— Вот сравнительные таблицы структуры металла. Разница очевидна даже неспециалисту.

Я внимательно следил за реакцией наркома. Его пальцы слегка постукивали по столу, признак напряженного внимания. Значит, вопрос действительно его интересует.

— Покажите результаты, — он повернулся к Сорокину. — Вы ведь главный специалист по этой технологии?

Молодой инженер чуть побледнел, но справился с волнением. Четко, по-военному начал раскладывать графики:

— При температуре свыше тысячи шестисот градусов в стали конкурента начинается разрушение структуры. Вот данные со всеми подтверждающими расчетами.

Я отметил, как изменился голос Сорокина, исчезла неуверенность, появились профессиональные интонации. В своей стихии, технических деталях, он чувствовал себя увереннее.

— Посмотрите на характер кристаллической решетки, — он ловко менял бумаги. — Вот здесь и здесь микротрещины. При остывании металла они превращаются в очаги разрушения. А теперь сравните с нашими образцами, разница, повторяюсь, очевидна невооруженным глазом.

Орджоникидзе внимательно разглядывал документы. Его цепкий взгляд выхватывал детали, о чем-то сосредоточенно размышляя.

— В нашей технологии, — Сорокин уверенно развернул графики испытаний, — мы добились полной гомогенности структуры. Смотрите: даже при температурах выше двух тысяч градусов сохраняется стабильность.

Он достал образцы металла:

— Вот результаты испытаний на разрыв. Прочность выше требуемой на тридцать два процента. Совершенно полная воспроизводимость результатов, что и требуется по техническим стандартам. Мы провели серию из пятидесяти плавок, отклонение не превышает двух процентов.

Я заметил, как Орлов одобрительно кивнул, военный инженер оценил точность и методичность исследований.

— И еще один важный момент, — Сорокин разложил экономические расчеты. — При нашей технологии расход топлива снижается на двадцать пять процентов. А время плавки сокращается почти вдвое.

Он говорил уже совсем свободно, увлеченный любимым делом:

— Мы разработали специальный режим термообработки. Вот график зависимости структуры от температуры охлаждения…

Орджоникидзе поднял руку, останавливая поток технических деталей:

— Ясно, товарищ инженер. — В его голосе прозвучало уважение к профессионализму молодого специалиста. — А почему комиссия приняла другое решение?

Наступал ключевой момент. Я видел, как напрягся человек из комиссии Куйбышева, сейчас все зависело от правильно выбранного тона и тщательно подобранных аргументов.

Глава 25

Подтолкнуть к решению

Я