Нэпман 1. Красный олигарх - Алим Онербекович Тыналин

Елена тем временем разложила на столе документы:

— И вот что еще странно. Я проверила старые сводки поставок металла. В прошлый раз, когда Крестовский получил заказ в обход Коломенского завода, было несколько аварий. Разрушение конструкций при испытаниях. Но все документы об этом куда-то исчезли.

Она устало опустилась в кресло у печки. В соседней комнате тикали старинные часы.

— Знаешь, — девушка вдруг встала и прошлась по комнате туда-сюда. — Когда я узнала о решении комиссии, я не могла поверить. Ведь это просто нелепо, отвергнуть настоящую инновацию ради… — она махнула рукой.

— Ради денег и связей, — закончил я ее мысль.

— Да. И самое обидное — ведь все понимают, что это ошибка. Даже те, кто голосовал против нас. Но почему-то получается иначе, — она замолчала.

Я подошел к окну. В свете фонаря кружились снежинки, где-то вдалеке слышался гудок паровоза.

— Мы еще поборемся, — сказал я тихо. — Теперь у нас есть доказательства.

Елена подошла и встала рядом:

— Я знаю. Просто иногда становится так горько… Столько работы, столько надежд…

В голосе девушки звучала неподдельная боль. Я повернулся к ней — в полумраке поблескивала брошь-молекула, глаза казались особенно большими.

Она подняла голову, встретившись со мной взглядом. На мгновение повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в печи. Затем губы дрогнули в легкой улыбке:

— Знаешь, я давно хотела сказать…

Я не дал ей договорить, осторожно привлек к себе. Первый поцелуй был почти невесомым, второй — уже увереннее. Она ответила с неожиданной страстью…

…Утро пробивалось сквозь морозные узоры на окнах. Из кухни доносился аромат свежесваренного кофе — настоящего, довоенного, из отцовских запасов. Елена в шелковом халате колдовала над старинной кофейной мельницей «Пежо».

— Проснулся? — она обернулась, улыбаясь. В утреннем свете лицо казалось особенно нежным. — Сейчас будет кофе.

Я сел в кресло у печки, наблюдая, как она колдует над туркой. Каждое движение исполнено грации — сказывалась старая гимназическая выучка.

— О чем думаешь? — спросила она, подавая чашку тонкого фарфора.

— О том, как странно все складывается, — я принял чашку. — Еще вчера утром мы обсуждали документы и доказательства, а сейчас пьем кофе.

— Жалеешь? — она присела на подлокотник кресла.

— Нет, что ты. Просто… — я помедлил. — В такие моменты начинаешь понимать, что не все в жизни сводится к заводам и контрактам.

Она легко коснулась моей руки:

— Знаешь, я давно наблюдала за тобой. Такой собранный, всегда деловой… Но я видела, как ты говоришь с рабочими, как заботишься о людях. Ты не такой, как Крестовский. Для него существуют только деньги и власть.

За окном послышался звон трамвая. Начинался новый день.

— Который час? — спросил я.

— Почти восемь, — она вздохнула. — Мне через час нужно быть в наркомате.

— А мне на заводе, — я поднялся. — Нужно проверить, как Сорокин справился с испытаниями

— Вечером увидимся? — в голосе девушки прозвучала надежда.

— Обязательно, — я притянул ее к себе. — Только сначала заеду к Величковскому. Он обещал подготовить полный анализ дефектов в стали Крестовского.

Елена серьезно посмотрела на меня:

— Будь осторожен. Крестовский не из тех, кто легко признает поражение.

— Знаю, — я поцеловал ее. — Именно поэтому нам нужны неопровержимые доказательства.

Уже в дверях она окликнула меня:

— Леонид… Спасибо за эту ночь.

Я обернулся. В утреннем свете она стояла у окна — строгая и нежная одновременно. Такой я и запомнил ее в то утро.

На улице морозно и свежо. «Бьюик» ждал за углом — верный Степан уже прибыл. Я запрыгнул в салон, готовый к новой борьбе.

Глава 24

Высокий кабинет

Я в третий раз проверил содержимое потертого кожаного портфеля. Папка с техническим заключением Величковского, финансовые документы от Котова, справка по испытаниям стали, заверенная военной приемкой. Все на месте.

Утренний свет едва пробивался сквозь заиндевевшие окна кабинета. Английские часы «Хендерсон» на стене показывали семь утра. До встречи в ЦКК оставалось три часа.

Я поймал свое отражение в оконном стекле. Простой темный френч полувоенного покроя из добротного, но недорогого сукна, явно отечественного производства. Такие сейчас носят многие инженеры и руководители среднего звена.

На рукаве следы машинного масла, оставшиеся после вчерашнего обхода цехов. Я специально не стал их выводить, пусть видят, что директор сам бывает у станков.

На груди — потертый значок «Ударнику производства», полученный еще в первые годы революции прежним Красновым. Хромовые сапоги начищены, но видно, что они не новые, много поработали в заводских цехах.

Вместо модного галстука — простой черный шелковый шарф, повязанный по-рабочему. Таким манером повязывают шарфы кадровые пролетарии, чтобы не мешал у станка. Никаких излишеств, ничего, что могло бы напомнить о нэпманской роскоши.

Я ведь решил теперь не шиковать. Больше соответствовать веяниям эпохи. Никакого ложка, никакого гламура. Рабоче-крестьянский дизайн. Большевики оценят.

В дверь деликатно постучали. Вошел Головачев, как всегда аккуратный в своем потертом пиджаке:

— Леонид Иванович, товарищ Бауман на проводе. Говорит, срочно.

Я взял трубку никелированного «Эриксона». Голос Баумана звучал напряженно:

— Доброе утро, Леонид Иванович. Произошли изменения. Серго примет вас не в десять, а в девять. И там будет кто-то из военного ведомства.

Я мгновенно отметил, как он назвал Орджоникидзе уменьшительным именем, значит, информация из первых рук, через близкий к наркому круг. При этом легкая неуверенность в голосе, сам Бауман явно нервничает перед этой встречей.

— Спасибо, Карл Янович. Я буду готов.

— Только помните, я официально не имею отношения к организации встречи, — торопливо добавил он.

Перестраховывается. Не хочет, чтобы его связывали со мной, если мы все-таки провалим визит к Орджоникидзе.

— Разумеется. Все понимаю.

Повесив трубку, я быстро перестроил план. Присутствие военных меняет расклад. Значит, начинать надо не с финансовых махинаций, а с технических проблем стали Крестовского. Это их заинтересует в первую очередь.

В приемной послышались голоса, пришли Величковский и Сорокин. Профессор, как всегда в старомодном сюртуке, выглядел необычайно возбужденным. Его седая бородка подрагивала от волнения.

— Леонид Иванович! Мы провели дополнительные испытания ночью. Результаты просто убийственные для Крестовского!

Я внимательно посмотрел на старого ученого. За внешним энтузиазмом явно скрывалось напряжение, он прекрасно понимал важность момента. Сорокин рядом с ним нервно протирал очки, бумаги в его руках слегка подрагивали.

— Спокойно, господа. Давайте по порядку.