Тростниковая птичка - Ольга Смайлер

Всю дорогу от Мунирской ярмарки я продремала, уютно свернувшись на заднем сиденье, то проваливаясь в сон, то всплывая в реальность, чтобы осмотреться вокруг и снова закрыть глаза. Сай вел машину ровно, без рывков или резких остановок, мотор мерно урчал, из динамиков тихо мурлыкало что-то из непривычных местных мелодий. Иногда, в очередной раз кидая взгляд на мужа в зеркало заднего вида, я ловила Сая за ответным быстрым взглядом, и видела, как поднимаются уголки его губ в мягкой улыбке. Один раз я вскинулась на странный звук, оказавшийся шумом фольгированного блистера из которого Сай, поморщившись, вытряхнул таблетку и закинул её в рот. Я расстроенно вздохнула, снова закрывая глаза, и поставила еще одну галочку в мысленном списке "что мне обязательно надо узнать о мужчине, который стал моим мужем". С этой мыслью меня окончательно сморило в сон.

Я проснулась с ощущением праздника, и некоторое время озиралась по сторонам, пытаясь понять — где я, и как тут оказалась, потом пригладила растрепавшиеся волосы и выбралась из машины. Оказалось, что пока я спала, Сай припарковался на уютной полянке, и успел не только поставить палатку, но и обустроить стоянку, а сейчас деловито кашеварил. Я огляделась вокруг, втянула запахи еды и дыма от костра и только вздохнула: мой последний (и единственный, если не считать пары выездов с классом в организованные кампусы и жизнь в поместье) опыт жизни на природе пришелся на прошлое лето, проходил в рамках очередной практики и был весьма неудачен. Нет, выжить наша группа детей, избалованная цивилизацией и налаженным городским бытом, выжила — но, скажу честно, такой отвратительной еды, что мы готовили по очереди, я не ела ни до, ни после. Практику нам зачли, но инструкторы, удаленно наблюдавшие за нашими мучениями, повеселились всласть. Сейчас же от костра пахло настолько умопомрачительно, что в животе у меня заурчало, а ноги сами понесли меня поближе к еде. Сай улыбнулся мне беззаботной улыбкой, казалось, что тут, на лесной поляне, он стал на несколько лет младше, словно в лесу он снял одну из своих масок, и стал самим собой.

— Проголодалась? — понятливо усмехнулся он, — скоро будет готово. Поужинаем, пока совсем не стемнело, потом на берег пойдем, смотреть закат, у меня там и место есть. Ты пока вооон тот желтый тюбик возьми, и намажься — скоро мошкара появится, кусается больно, да и потом сильно укусы чешутся.

Я сосредоточенно принялась втирать в руки, шею и другие участки тела мазь, поглядывая на мужа, стоящего в футболке.

— А сам чего не мажешься?

Тот лишь отмахнулся, мол его шкуру мошке еще прокусить надо. Но когда я, довольная, отложила мазь в сторону, сердито окликнул и показал глазами на палатку:

— Забирайся внутрь и заканчивай.

— Что заканчивать? — растерялась я

Сай закатил глаза, потом вздохнул и принялся объяснять, будто ребенку.

— Ты в туалет ходить до дома Уны не собираешься?

— Ну… — замялась я, совершенно не понимая, к чему этот вопрос.

— А куда ты собираешься ходить?

Я беспомощно оглянулась по сторонам и ткнула в наиболее понравившийся кустарник:

— Туда например.

— А почему ты думаешь, что в этих кустах твоя нежная… кхм… кожа будет в безопасности от маленьких кровососущих гадов?

Я наконец-то поняла, о чем именно говорит Сай, почувствовала, что у меня запылали уши, и стремительно (насколько позволяли "липучки", "молнии", сетки и пологи), уединилась в палатке.

После сытного ужина, во время которого я, наплевав на калории и борьбу за фигуру, дважды просила добавки под смеющимся взглядом Сая, а потом долго выбирала чего-нибудь повкуснее в пакете от "Дядюшки Гарифа" к пахнущему дымом и травами чаю, идти куда-либо было откровенно лень. Но Сая охватило такое радостное предвкушение, что я сделала над собой усилие, и пошла, куда повели. Сай уверенно вел меня по лесу, ориентируясь по видным только ему меткам, пока мы не вышли к старым, но ухоженным деревянным мосткам. Сай заметил мой удивленный взгляд и негромко объяснил что порядок на землях рода поддерживается силами и средствами рода. У территории вокруг озера есть свой смотритель, который поддерживает в порядке и мостки, и несколько беседок для пикников, и общую купальню.

Услышав про общую купальню я забеспокоилась: купальников в моем керимском гардеробе не было, и меньше всего мне хотелось лезть в воду в одежде, или же, наоборот, при полном её отсутствии. Дело осложнялось еще и тем, что неожиданно для себя утром я выбрала довольно провокационное белье, которое больше показывало, чем скрывало. Вопрос про одежду для купания поставил Сая в тупик. Он никак не мог понят мои сбивчивые объяснения, а когда уловил причину моего беспокойства — приобнял за плечи и повел по мосткам. Оказалось, что и этот уединенный наблюдательный пункт, и небольшая заводь с удобным входом в воду, поросшая смешным керимским тростником (синим, с серыми метелками соцветий), были чем-то вроде частной территории.

— Ну, должна же быть хоть какая-то польза от того, что мой отец глава рода, — улыбнулся Сайгон, только улыбка у него вышла грустной.

Мы, словно два подростка, сидели на самом краю мостков, свесив ноги над водой серо-стального цвета, покрытой мелкой рябью. На моих плечах была куртка мужа, бусины с которой он то ли не захотел, то ли не успел спороть, а поверх куртки, в которую меня закутали не смотря на все возражения, лежала тяжелая Саева рука. Я, почувствовав себя школьницей, проказливо потянулась к мужу, и быстро поцеловала его в шею. Сай в ответ сжал пальцы на моем плече, но голову не повернул. Я, раззадорившись, потянулась снова и слегка прихватила зубами место предыдущего поцелуя. Сай мгновенно повернулся, нагнулся к моему лицу, быстро скользнул языком по моим губам и тут же отстранил меня подальше.

— Потом, Птичка моя, потом… А пока просто смотри, сейчас очень быстро темнеет, отвлечешься — и зря только через лес шли.

Я удобней устроилась у него под боком, прижалась щекой к плечу, и перевела взгляд на раскинувшееся перед нами озеро. Оно было таким огромным, что другой берег лишь угадывался в легкой дымке на горизонте.

Закатное керимское солнце раскрасило небо и воду как слегка безумный художник, дорвавшийся до красок и кистей после долгой разлуки. Несколько широких и крупных ярко-желтых мазков над горизонтом, переходящих в нежно-розовые штрихи облаков и небо сиренево-лиловых тонов, и седая вода, отражающая в себе это буйство красок, чуть приглушая его и делая более нежным, так, что у берега вода оставалась прежнего, серо-стального цвета. Радостный желтый неохотно сдавал свои позиции, как ребенок, которому уже давно пора спать, но он никак не может оторваться от программы по галавизору, и идет в свою комнату, поминутно оглядываясь, и останавливаясь сразу же как только придумает мало-мальский весомый повод. Но розовый и лиловый были неумолимы, как строгие, но любящие родители, которым утром предстоит разбудить невыспавшееся чадо, и желтый сдавал свои позиции, пока, наконец, не исчез совсем. "Строгие родители" сплелись в объятьях, разливаясь по небу нежным сиреневым цветом. Сумерки вступали в свои права, приглушая дневные звуки и краски, вот над ухом зажужжала местная мошкара, вот вздохнул лес за моей спиной, с тихим плеском билась об опоры мостков вода, ровно дышал Сай… Отвыкнув от какофонии мегаполиса я с каждой минутой различала все новые и новые звуки и шумы, стараясь не шевелиться, и не вздыхать, словно боялась спугнуть этот удивительный миг гармонии с окружающим миром. Мы так и сидели, замерев рядом, пока ночь не упала на озеро так неожиданно, будто кто-то там, наверху, щелкнул выключателем. Я подняла глаза к звездам, вспоминая, как мы в первый раз заговорили с Саем на крыльце отеля, и повернулась к мужу, когда Сай насторожился, и прижал палец к губам. Мы замерли. И тут я услышала звонкое: "тьвить — твить". Губы Сая растянулись в счастливой улыбке, он наклонился ко мне поближе, шепнул: "Тростниковая птичка поет на счастье", — и потянулся к моим губам.