Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм

которой была сделана закладная, место, на которое ссылается закладная, пластик стула, на котором он сидел, когда подписывал закладную, и так далее), остается сделать лишь небольшую интерпретационную работу. Все, что нам остается, - это нагромождение связей, которые сами по себе имеют очень мало объяснительной ценности. Сборка не дает ничего, кроме указания на то, что что-то представляет интерес для исследователя.

Новые материалисты часто утверждают, что говорят от имени нечеловеческих агентов, но делают это без регистрации своих собственных интерпретационных процедур. Это ясно видно на примере ахиллесовой пяты большей части нового материализма: его безудержного восхищения "агентностью". Проблема в том, что "агентство" - это в значительной степени бессодержательная кате- гория, которая получает большую часть своего пробега, будучи противопоставленной соломенному человеку. Например, когда новый материалист говорит, что "[камень] обладает агентностью не только в своей способности возбуждать человеческий разум, но и в энергии своих атомов, поддерживающих гору над головой", это равносильно утверждению, что камни и существуют материально, и могут быть восприняты человеком - тривизм, который мало кто отвергнет. Такое представление о материальном "агентстве" имеет смысл только в противоположность взгляду, согласно которому разум или дискурс производит мир, а для восприятия ничего не существует. Но, как отмечалось в главе 1, почти никто и никогда не утверждал, что мир существует исключительно в рамках разума или языка. Постструктуралисты действительно приостанавливали физический мир, но не отрицали его существования. В противоположность новому материализму, "способность" скалы поддерживать гору можно было бы лучше объяснить с помощью теории причинности, в то время как способность скалы вдохновлять предполагает ее функцию знака.

Приведем еще один пример: на первых страницах книги "Вибрирующая материя" Джейн Беннетт описывает свою встречу с "ассамбляжем", состоящим из перчатки, пыльцы, дохлой крысы, крышки от бутылки и деревянной палки. Вместо того чтобы рассматривать их как просто "пассивные" объекты, она поражена этим собранием вещей и его агентностью или "способностью заставлять вещи происходить, вызывать эффекты". Но Беннетт никогда не говорит нам, каковы эти эффекты или в чем заключается эта агентность, и не описывает ни один объект в деталях. Это всего лишь условные обозначения. Кажется, нет никакого интересного способа, которым "дохлая крыса" оказывает значимое "агентство" на крышку от бутылки или любой другой артефакт в ассамбляже Беннет. Но это типично, поскольку после того, как ассамбляж прослежен, часто больше нет никакой работы, которую можно было бы сделать.

Прежде чем мы продолжим, я хочу повторить тезис из главы 4, а именно: множественная реализуемость опровергает утверждение Барада и других, что "материя" и "смысл" идентичны и "не могут быть разобщены". Это все равно долото. Имеет ли значение для анализа совокупности, написана ли закладная на бумаге из хлопка или из целлюлозы? Была ли она подписана черной или синей ручкой? Хотя я могу представить себе необычные случаи, когда на карту поставлено любое из этих различий, в целом большая часть материи в "совокупности" не имеет значения для данного анализа. Не вся материя, инстанцирующая данный социальный тип, имеет для него решающее значение. Как я утверждаю здесь, решающее значение имеет та часть материала, которая имеет семиотическое содержание или функцию.

Не хочу затягивать с ответом, но новый материализм не может сделать гораздо больше с той встречей, с которой началась эта глава, чем сосредоточить наше внимание на недискурсивных характеристиках окружающей среды. Если мы действительно хотим понять сборку Беннета, или агентность камня, или даже моей снежной обезьяны, нам нужна теория того, как вещи, живые и неживые, действуют друг на друга - не только в своих материальных эффектах, но и в том, как они обретают смысл. В одной из будущих книг я намерен разработать новую теорию причинности, но здесь я предлагаю изложение смысла. Новые материалисты в основном не осознают, насколько их работа была ограничена наследием соссюровской семиотической парадигмы, которую они разделяют с постструктуралистами, и упускают из виду потенциал альтернативного подхода к языку. Тот самый лингвистический поворот, который они критикуют, способен решить проблемы их анализа.

В целом, лингвистический поворот был ценен тем, что многие проблемы, характерные для гуманитарных наук, действительно являются вопросами языка и интерпретации; но, особенно в своем постструктуралистском варианте, лингвистический поворот также привел к провалу теории смысла. Новый материализм, который стремился отказаться от обращения к языку в пользу акцента на материальности, просто перенес постструктуралистские предпосылки о языке в онтологию. Но его акцент на материальности, по крайней мере, был хорошо направлен. Таким образом, я утверждаю, что совместное рассмотрение лингвистического поворота и его позитивного противоядия - это ключ к движению вперед.

Минимальная метаонтология

Два первых открытия, которые делают возможной гилосемиотику, заключаются в том, что: 1) полуотика и онтология должны быть сделаны бок о бок, поскольку ошибочно пытаться сформулировать теорию языка, полностью отделив значение от физического мира, в котором оно возникает; и 2) мы должны нату- рализовать любую теорию языка, чтобы увидеть человеческое семиотическое поведение на одном уровне с другими видами животных.

Я хочу начать исследование первой из этих идей с того, что покажется очень странным с точки зрения временной философии языка, которая, в общем-то, неплохо справляется с задачей отделения онтологии от теорий смысла. Это приведет к двум, возможно, самым важным следствиям гилосемиотики - минимальной онтологии и счету смысла.

Начнем с вопроса: какие вещи люди и другие животные делают более или менее успешно? Мы по-разному ориентируемся в мире. Мы кормим себя. Мы размножаемся. У нас есть ожидания. Мы общаемся друг с другом. Тот факт, что мы можем делать эти вещи более или менее успешно, удивителен, и он имеет прямые онтологические последствия. Если бы мир действительно был совершенно непостижимым местом - если бы он был непознаваемым гипер-хаосом - мы не могли этого сделать.

Это говорит о том, что мир должен обладать как минимум двумя основными характеристиками:

1) мир должен состоять из грубых кластеров свойств (см. главу 4; я использую здесь свойства, а не силы, чтобы подчеркнуть физическую актуализацию); и 2) он должен обладать ограниченной кросс-временной стабильностью или минимальными каузальными закономерностями. Вероятно, это выглядит как натурализованная версия основного кантовского вопроса: как должен быть устроен мир, чтобы любое разумное существо могло иметь хоть какое-то знание о нем? И ответ может показаться дефляционным переформулированием кантовских "форм" интуиции (пространство, время/каузальность), но потерпите.

Физические свойства не распределены равномерно по всей Вселенной и не существуют в недифференцированном беспорядке. Местное окружение - по крайней мере, с точки зрения планеты Земля - состоит из вещей, которые можно представить как грубо очерченные кластеры свойств. Когда