Позывной 'Князь' 3 - Лев Котляров

Владимир Иванович, — хохотнул он. — Не будь вас, мы бы еще долго слушали его речь. Думал, еще минута и я ему врежу.

— Вы с ним редко пересекаетесь?

— Впервые видел, — признался Мишин. — Но этого мне хватило на всю жизнь. Вы уже освоились в новом статусе?

— Не совсем, — с улыбкой сказал я. — Стараюсь во все вникнуть и каждый раз поражаюсь, какой объем работы был у барона. У меня на столе кипа отчетов! Я не успеваю их читать.

— Хотите, раскрою вам секрет? — подмигнул мне Мишин. — Гласс не читал их вовсе. Он специально затеял эту канитель с отчетами, чтобы службы не сидели без дела.

Я как стоял, так и сел.

— Уберете половину, и сотрудники сразу же расслабятся, — пожал плечами Мишин.

— Теперь понятно, почему списки порой одинаковые, только названия разные.

Святые сферы наместников! Это же квинтэссенция бюрократии в ее худшем проявлении! Нет, нужно с этим что-то делать.

— Спасибо за очень ценные сведения, Влад Юрьевич. Вы дали мне пищу для размышлений.

— Всегда пожалуйста. По вам видно, что вы совсем еще новичок в таком огромном механизме. Еще раз спасибо за доставленное удовольствие, — Мишин поднялся и кивнул мне. — Когда Серебрянский принесет бумаги, мы с вами встретимся еще раз. Всего хорошего.

Он оставил меня одного и тяжелыми думами. Если большую часть времени сотрудники строчат эти отчеты, то когда успевают делать свою работу? И что это, вообще, за работа?

Нет, нужно обязательно пройтись по каждому отделу и узнать все подробно.

Этим я и занялся на следующее утро, после того как проверил Лерчика. Он уже вовсю шел на поправку и предпринял всего две попытки побега из палаты, но был сразу же пойман Левковым.

Через два часа разговоров, пяти кружек отваров и десяток методичек я понял, что сойду с ума. Аналитики, разведчики, центр координации и еще мелкие подотделы, которые состояли порой из одной-двух человек. Единственное, что я не нашел, это боевой отряд. Но, как подозреваю, им был я и мои маги.

Неприятное открытие, конечно. До моего появления ребята просто были приписаны к отделу, но толком ничего не делали. Ни тренировок, ни заданий. Они занимались какой-то ерундой!

Как мне сказал Левков, он попал к барону самым первым, Гласс чаще всего обсуждал с ним магическое сообщество. Святослав рыскал по библиотекам, ездил в исследовательский центр, чтобы получать у них информацию. И при этом барон ему ничего не объяснял, отдельно требуя, чтобы Левков не показывал свои способности.

Это меня весьма озадачило. Как и все остальное.

Гласс старый интриган, построил работу так, что никто не понимал, зачем, что делал. Я бы хотел искренне восхититься бароном. Но зачем такие сложности?

— Что ты скрывал от всех, Герман Гласс? — пробормотал я, возвращаясь в кабинет.

Голова была забита информацией, и я решил навестить Лерчика, а заодно и провериться.

Я подошел к двери и остановился, невольно подслушав часть разговора. Он болтал с Уколовым, обсуждали, конечно, девушек.

— Так можно ей хотя бы письмо написать? — с надеждой спросил Лерчик.

— Неужели так понравилась? — удивился Дмитрий. — Ты ее видел один раз всего.

Громко стукнув каблуком о пол, я распахнул дверь.

— Всем хорошего дня. Как наш пациент? — спросил я.

— А все прекрасно! — откликнулся Лерчик. — Отлично себя чувствую. Готов к труду и обороне.

— Дмитрий, оставишь нас?

— Да, конечно, мне как раз надо брату помочь.

Он немедля вышел из палаты. Я поймал заинтересованный взгляд Лерчика.

— Рассказывай. А то выглядишь так, будто ты руками работал от крыльца управления и до обеда.

— Ты отчасти прав, только не руками, а головой, — устало отозвался я. — Я сегодня изучал то, что осталось после Гласса, и никак не могу уложить это в голове. Такая хитрая схема!

— Тогда ты пришел по адресу. Я обожаю хитрые схемы.

Я коротко рассказал ему, что узнал, отдельно отметив объем отчетов и мудреность взаимодействия между отделами.

Субботин внимательно слушал, но не задал ни единого вопроса. Лишь к концу моей речи просиял, как начищенная монета, и выдал:

— Гениально.

В ответ на мое удивленное лицо он посоветовал искать дальше. И на все мои просьбы качал головой. Мол, сам должен узнать.

Пришлось вернуться и начать методично обыскивать кабинет. Перевернул каждую картину, проверил каждую рамку, облазил все ниши. Но никаких тайников там не было.

Я упал в кресло и стал размышлять. Если Гласс уже давно носил какую-то идею, то ее наброски всегда должны быть под рукой.

— Значит, стол? Двойные ящики? — пробормотал я и выдвинул первую полку.

Затем вторую, потом третью, седьмую. Ничего.

Странно. Неужели я ошибся?

Долгих десять минут я разглядывал стол и вдруг заметил, что вырезанный узор по краю идет чуть-чуть неровно. Каких-то пол миллиметра зазора.

Подцепив кончиками пальцев резной выступ, я аккуратно дернул и сразу увидел вторую неровность. Размер потайного отделения был чуть больше ширины листа бумаги. При этом никаких признаков замочной скважины. Значит, скрытый механизм.

Ради интереса я стукнул по узору кулаком, попытался просунуть в щель нож, даже пытался найти крепления. Опять ничего.

Устав ломать голову, я просто сел в кресло и придвинулся, расположившись так, как это делал барон, и уставился на бумаги. Заодно проверил каждый предмет на столе.

Разозлившись, я хотел уже бросить свои попытки и пойти заняться своими делами, но тут неудачно повернулся и стукнулся коленом о низ стола.

В ответ раздался тихий щелчок, и мне в живот мягко ткнулась деревянная панель.

Не веря своим глазам, я выдвинул ее сильнее. Там лежала небольшая стопка листов, исписанных мелким почерком.

Записи Гласса!

Глава 24

Петр Петрович смотрел на бегающего по кабинету Серебрянского и с трудом сдерживал улыбку. По-другому смотреть на этого круглого человечка было невозможно.

Шут гороховый. Но шут важный. Он единственный мог уживаться и с магами, и с людьми без способностей одновременно. Умел найти подход, вовремя закрыть рот и элегантно выкрутиться из сложных ситуаций.

Однако глядя сейчас на Михаила Андреевича, Лазарев вдруг осознал, что тот потерпел фиаско.

— Петр Петрович! Я не понимаю, как это получилось. Они меня просто в угол зажали и не оставили выбора, — в нем не было ни капли театральности, только одно сплошное недоумение. — Я речь свою обвинительную репетировал минут