Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии - Эмиль Абрамович Паин

успели подписать до тех радикальных политических и общественных перемен, которые произошли в российском обществе к концу 1994 года.

11. «Обратная волна»: этнополитические факторы реверсивных процессов в российском обществе (1994–1996)

Критические настроения по отношению к КПСС, социализму и советской политической системе недолго удерживались в России в качестве доминирующей тенденции. Уже в 1993 году стали проявляться признаки психологической реабилитации советской системы и более половины россиян полагало, что советская система была «не так уж плоха — плохи были ее лидеры»[507]. К 1995 году моральную реабилитацию стали получать и коммунистические лидеры. В это время Сталин занял в социологических опросах третье место среди самых важных и авторитетных фигур российской истории[508].

Для националистов ярко выраженного имперского направления образ Сталина ассоциировался не столько с коммунизмом, сколько с империей, для них он был «новым собирателем империи, новым Петром Великим, новым супергосударственником, которому прощалось народом многое»[509]. Между тем в 1991 году демократическая мобилизация, направленная против союзной номенклатуры, на время пригасила имперские сантименты и помогла российскому обществу адаптироваться к распаду СССР, обусловив поначалу сравнительно спокойное его восприятие, которое сохранялось до начала 1993 года. Об этом свидетельствует опрос ВЦИОМ марта 1993 года (табл. 2).

Таблица 2. «Связана ли лично ваша сегодняшняя жизнь с другими республиками бывшего Союза?» (В % к количеству опрошенных по строке)[510]

Тогда всего около 16 % россиян заявляли, что их жизнь в значительной мере связана с другими республиками бывшего СССР, при этом у этнического большинства актуальные связи с другими республиками были ниже, чем у респондентов других национальностей, многие из которых, возможно, были выходцами из других республик бывшего Союза. Свыше 2/3 русских респондентов отмечали, что их повседневная жизнь практически не связана с другими республиками бывшего СССР, тогда как среди представителей других национальностей таких было меньше половины. Лишь 9,3 % русских и 12,9 % представителей других национальностей заявляли, что они ощущают «свою общность с людьми и историей этих республик»[511].

Со временем, уже к концу 1990‐х, восприятие целостности единой советской страны как значимой ценности стало возрастать, а распад единого государства — восприниматься куда более болезненно. Существенное влияние на это оказала массовая миграция населения из новых независимых государств. Ж. А. Зайончковская отмечает, что к 1997 году мигранты из стран СНГ и Балтии составили в России 1 миллион 114 тысяч человек, из них 70 % пришлось на долю этнических русских, прибывших в Россию преимущественно из зон конфликтов в Средней Азии и Южного Кавказа (ранее для характеристики этого региона использовался другой термин — Закавказье)[512]. Всего же с начала 1990‐х до второй декады 2000‐х годов Россия приняла на постоянное жительство более 9 миллионов человек — бывших граждан союзных республик СССР, из них 8,6 миллиона человек получили статус граждан Российской Федерации с 1993 по 2013 год[513].

Многомиллионный приток мигрантов в Россию стал вызовом для россиян. С одной стороны, мигранты, даже и русские, воспринимались как проблема для принимающего населения, а с другой — они вызывали сочувствие в том смысле, что не по своей воле вынуждены были уехать из «своих» республик. Факт неожиданного превращения в иностранцев около 25 миллионов русских людей, граждан вновь образованных государств республик бывшего СССР, вызывал нарастающее недовольство россиян, активно разогреваемое национал-патриотическими силами. Так или иначе, к концу 1990‐х распад СССР стал восприниматься в массовом сознании русских людей как «большая потеря» или даже трагедия[514].

Маятник недовольства

Если в начале 1990‐х годов основные недовольства своим положением в России исходили от лидеров национальных движений этнических меньшинств, то ко второй половине 1990‐х все большую актуальность приобрел «русский вопрос», в его этнической редакции. И на то были свои основания. Известный политолог Сергей Перегудов отмечает, что в постсоветской России, в которой доля русского этноса составила свыше 80 %, тогда как в СССР едва превышала половину населения (51 %), «притязания русских на ведущую роль либо были поставлены под вопрос, либо стали отрицаться в принципе»[515]. Более того, Перегудов отмечает не только тенденцию принижения статуса русских как этнического большинства, но и попытки

оттеснения и даже прямого вытеснения русского населения, принявшего особо жесткий и даже жестокий характер в ряде республик Северного Кавказа. Происходило оно и в некоторых других республиках, причем вытеснение это, как правило, имело место в рамках более тонкой «кадровой политики» <…> Лишь в ряде республик Средней России — Марий Эл, Удмуртии, Мордовии, а также в Хакасии и Адыгее доля русских остается неизменной[516].

В целом по всем республикам, по подсчетам автора, общая убыль русского населения составила 1 миллион 20 тысяч.

Только одну лишь Чеченскую Республику накануне и во время первой чеченской войны покинули 250 тысяч человек, в основном русских[517]. Вытеснение русских из бывших советских и бывших автономных республик оценивалось общественным мнением России как самое неблагоприятное следствие распада Советского Союза, и такие настроения с каждым постсоветским годом все больше эксплуатировались политическими силами, оппозиционными политике Ельцина и реформам, которые проводило его правительство. Именно эта тема стала основой для объединения антиельцинской оппозиции.

К концу 1993 года сложились практически все основные разновидности политической ностальгии по СССР:

— коммунисты живописали распад СССР, сравнивая его со страданиями калеки: «…нынешняя Российская Федерация — это еще не вполне Россия, а обрубок с кровоточащими разорванными связями»[518];

— сторонники Жириновского завлекали народ перспективами воссоединения великой державы: «Россия — это страна в границах как минимум СССР, либо Российской Империи»[519];

— радикальные русские националисты из партии «Российское национальное единство» призывали к насилию: «…представитель Русской Нации, обязан восстанавливать справедливость в отношении Русских людей своей властью и своим оружием, не обращаясь в судебные и иные инстанции»[520].

В период обострения борьбы президента и Верховного Совета (1993) лагерь оппозиции еще больше расширился. В это время к критике внешней политики и гайдаровских реформ добавились упреки в адрес федеральной власти в «развале России», в поддержке сепаратизма республиканских элит.

Рост этнического самосознания наблюдался во всех постсоветских государствах. Если что и выделяет Россию, так это запаздывание интереса у русских к своей этнической идентичности. В начале 1990‐х, когда национальные фронты пришли к власти во многих постсоветских странах, когда десятки национальных движений, партий и группировок появились в автономиях Российской Федерации, уровень этнического самосознания русских все еще оставался таким же низким, каким он предстает по материалам этносоциологических исследований в СССР в 1980‐х годах.