Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Бенедикт Сарнов

Михаил Сергеевич на это ничего не ответил, сказал только, что сперва всех послушает, а уж потом, как он выразился, даст свой анализ.

Этим же словом он потом и заключил свою – не очень длинную – речь, повторив еще раз:

– Таков мой анализ.

Ничего, кроме этой заключительной реплики, я из той его речи не запомнил.

Хотя – нет, запомнил еще одну. О Ельцине.

– Вы, – сказал он, – Бориса Николаевича только теперь увидали во всей его красе. А мне пришлось узнать его раньше.

Но тут же добавил, что, если выборы состоятся, если президент их не отменит (такой вариант тогда рассматривался как вполне вероятный), то он этим заслужит (или вернет себе – точно не помню) наше уважение.

Когда заседание кончилось, я подсел к Андрею и высказал ему свое возмущение по поводу заявления Марьи о том, что ее ничуть не страшит опасность коммунистического реванша. И снова повторил: легко так рассуждать, имея квартиру и даже собственный дом в Париже.

Говоря ему все это, я надеялся, что он ответит в том роде, что ладно, брось, что ты, Марью не знаешь? На самом деле ни она, ни я так, конечно, не думаем.

Но он ничего такого не сказал. Отреагировал только на мою реплику про дом в Париже, церемонно и даже с некоторым пафосом произнеся: «Двери моего дома для тебя всегда открыты». А от обсуждения существа дела – уклонился.

Я все-таки остался тогда при убеждении, что, случись ему самому всерьез и публично высказаться на эту тему, ничего похожего на то, что тогда брякнула Марья, он бы нипочем себе не позволил.

Но оказалось, что это не так.

Не только позволил, но и развернул крикливую Марьину реплику в целую политическую программу:

Меня часто спрашивают: «Почему вы не боитесь Зюганова? Вы же сами пострадали при коммунистах. Неужели вы забыли про то, как сидели в лагере за свои литературные произведения?»

Я ничего не забыл, и коммунистическая доктрина мне так же чужда, как тридцать лет назад, и за Зюганова я голосовать не намерен. Но товарищ Ельцин мне не менее отвратителен, и я убежден, что для России сегодня это еще большее зло, чем нынешние коммунисты. Почему? Да потому что когда 30 процентов населения в результате ельцинско-гайдаровских реформ оказались за чертой бедности, им ничего не оставалось, как потянуться к оппозиции, то есть к коммунистам. Они-то и составили основной электорат Зюганова. Таким образом, именно ельцинская политика привела к росту прокоммунистических настроений в России, которые будут только расти, если Ельцин останется на второй срок. А теперь рассмотрим систему запугивания.

РЕПРЕССИИ. Кого могут репрессировать коммунисты? Чахлого интеллигента за вольное слово? Но ельцинский режим так девальвировал это слово, так наглядно показал, что вы можете кричать о чем угодно, а мы все равно будем делать что хотим (Чечня, например), что вряд ли скоро вернется его стоимость.

ПЕРЕДЕЛ СОБСТВЕННОСТИ. Да какой криминалитет это позволит? Ведь реальная власть в стране – это не президент, а неизвестные молодые (или не очень) воровские авторитеты, которые стоят за этой фикцией. В стране слишком много оружия, чтобы передел награбленного при Ельцине стал вероятным.

КОММУНИСТЫ. Нынешние коммунисты давно уже не фанатики, готовые погубить себя и других за высокую идею, а резвые ребята, рвущиеся к государственному пирогу, которым очень нужны все вольности последнего десятилетия: и поездки за границы, и порнофильмы, и циркуляция денег туда-сюда, и дети в Гарварде, и виллы во Флориде. И вряд ли они обменяют сегодняшние возможности ВЛАДЕТЬ на когдатошнее право только УПРАВЛЯТЬ.

ВОЗВРАЩЕНИЕ СТРАХА. С начала перестройки прошло 11 лет. Тем, кому в 85 году было 10–12 лет, сегодня 21–23. Они выросли уже достаточно свободными от страха политических репрессий. И я не верю, что эта молодежь так просто откажется от права думать и говорить.

Более того, победа коммунистов на выборах заставит ту часть интеллигенции, которая не пойдет им служить, сплотиться в оппозицию, и наконец-то в России появится широкая оппозиция, а не только ничтожная группка смельчаков-диссидентов. К тому же не следует забывать, что за любым шагом зюгановцев будет следить с опаской весь мир, тогда как Ельцину все прощается – и расстрел Верховного Совета, и Чечня.

Стариков, правда, жалко. Тех, кто от обездоленности, от нищеты отдаст голоса Зюганову, а хлеба все равно не получит.

Мы только что провели три недели в Москве, где встречались с представителями и поклонниками разных кандидатов, и даже приняли участие в предвыборной поездке Горбачёва в Волгоград. Наш сын, когда узнал, что мы едем с Горбачёвым, кричал по телефону из Парижа: «Мама! Если будут стрелять, не вздумай прикрывать его собственным телом – для этого есть охрана в бронежилетах!» До стрельбы не дошло, но встреча с избирателями начиналась грозными криками, которые через 5 минут перешли в острейший разговор, а еще через 10 минут разговор стал спокойным и доброжелательным, а потом Горбачёва не отпускали и хотели говорить с ним еще и еще. Самое характерное, что все беды ельцинского правления народ перекладывает на Горби – и гайдаровскую реформу, и роспуск Союза, и Горбачёву все время приходилось доказывать, что он не Ельцин, а совсем наоборот. <…>

А Горбачёв мне понравился. Я люблю смелых людей, и меня привлекает человек, который не побоялся раскачать свое тяжелое генсековское кресло (а мог сидеть в нем долго-долго), осмелился вернуть Сахарова из ссылки, а диссидентов из лагерей, рискнул дать стране свободу слова и выборы, а главное – не боится сегодня выходить на выборы под крики старых коммунистов («Иуда!») и презрительные смешки некоторых интеллигентов: дескать, отработанный пар, пройденный этап. Как человек западного склада, Горбачёв понимает, что политик – это навсегда, чего не могут осознать наши русские умы, для которых политик – это пока не скинули.

Пока что это единственный лидер, уже сделавший что-то доброе для страны и для всего мира.

(Андрей Синявский. Предвыборные страхи и ужасы России. Нью-Йорк таймс, 1996. Май)

Высказанное в этой декларации отношение Андрея к Горбачёву я с грехом пополам еще мог бы понять.

Я не меньше, чем он, ценил (и ценю) все, что сделал М. С. Горбачёв для страны и мира. Я тоже считал (и считаю) его фигурой исторической. Именно ему мы в первую очередь обязаны тем, что наконец-то рухнула, развалилась ненавистная нам окаянная, насквозь прогнившая, тупая советская система.

Но Горбачёв в какой-то момент стал тормозом на пути им самим развязанных перемен. И именно Ельцин, как к нему ни относись, сделал следующий шаг. Именно он – и призванный им для этого и до поры поддерживаемый им Гайдар – сделали все, что было в их силах, чтобы довершить то, на что Горбачёв оказался не способен: похоронить экономику сталинско-брежневского социализма, сменив ее другой, хоть и уродливой, но все-таки тяготеющей к рынку формой собственности.