Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Бенедикт Сарнов

(Григорий Чухрай. Моя война. М., 2001)

В разговорах наших – тогда, у Манделя – он так не высказывался. Понимал, что в нашей компании, сплошь состоявшей их тех самых «правдолюбов» и «диссидентов», сочувствия этим своим мыслям не найдет. Только однажды проговорился, подведя итог одному из наших разговоров на эту тему такой грустной репликой:

– Вы, диссиденты, хотели разрушить советскую власть, а разрушили Россию.

– И поэтому, – поддел я его, – вы будете голосовать за Зюганова?

– Нет, – покачал он головой. – За Зюганова я голосовать не буду.

И после короткого раздумья (говорить, не говорить?) решил все-таки признаться.

– Я, – сказал он, – буду голосовать за генерала Лебедя. Знаю, вы сейчас скажете, что он – полковник Скалозуб…

– Ну что вы, – сказал я. – Какой он Скалозуб! До Скалозуба ему еще расти и расти. Он – тот фельдфебель, которого Скалозуб собирался дать «в Вольтеры» московским «либералистам» (по-нашему, по-сегодняшнему говоря, диссидентам): «Он в две шеренги вас построит, а пикнете – так мигом успокоит».

А насчет Горбачёва мне случилось тогда

вступить в более бурную и развернутую дискуссию. Чуть ли даже не с ним самим. Во всяком случае, в его присутствии.

Вышло это так.

Мне надо было передать какой-то мой текст Олегу Хлебникову. Мы с ним хорошо сработались еще в ту пору, когда он был заведующим отделом литературы в «Огоньке», главный редактор которого Виталий Коротич на заре перестройки охотно меня печатал. Коротичевский «Огонек» к тому времени уже давно прекратил свое существование, но мое сотрудничество с Олегом продолжалось в разных других изданиях, в которых ему случалось работать. (Продолжается оно и сейчас в «Новой газете».)

Сговариваясь, где бы нам пересечься, мы с Олегом быстро установили, что одинаково удобным для нас обоих местом встречи может стать здание Фонда Горбачёва, располагавшееся неподалеку от моего дома: чтобы добраться до него, мне нужно было только перейти подземным переходом через Ленинградский проспект. А почему Олегу удобно было встретиться со мною именно там, я не спросил.

Оказалось, что на будущих, по срокам уже вплотную приблизившихся к нам президентских выборах Олегу предстоит выступить в роли доверенного лица Михаила Сергеевича Горбачёва. И как раз вот сегодня, сейчас, в то самое время и в том самом месте, где он назначил мне встречу, намечалось провести какое-то важное предвыборное мероприятие. Михаил Сергеевич будет встречаться… С кем? Со своими доверенными лицами ? Нет, не только… Ну, в общем, с общественностью. С самой влиятельной частью своих… Единомышленников?.. Нет, не только… Ну, в общем, всех, кто захочет с ним встретиться и от него самого услышать, с какой программой он идет на выборы, зачем и почему решил выставить свою кандидатуру.

Отдав Олегу свою рукопись, я собрался уходить, но Олег уговорил меня остаться. Уговорить меня ему было нетрудно: мне и самому было любопытно увидать Михаила Сергеевича вблизи и послушать, что он скажет.

Когда я вошел в зал заседания, странная открылась моему взору картина. Доверенные лица, или представители общественности, или… не знаю, как их следовало называть, сидели по обе стороны длинного заседательского стола. Было их там не менее полусотни, но – «узок был круг этих революционеров». Узок не потому, что их было мало, а потому что все они были мне хорошо знакомы. И все – все до одного – были «из нашего профсоюза», то есть, по моим понятиям, должны были, как и я – деваться некуда! – голосовать за Ельцина. (Как вскоре выяснилось, так оно и было.) Какая же нелегкая их сюда занесла?

Но самым странным в той открывшейся моему взору картине было не это.

На председательском месте, естественно, восседал Михаил Сергеевич. А бок о бок с ним одесную – мой друг Эмка, а ошуюю – Андрей и Марья Синявские.

Тут, впрочем, правильнее было бы сказать не «Андрей и Марья», а «Марья и Андрей», потому что Андрей сидел тихий как мышь, а речь – и от своего, и от его имени – держала Марья. Так это у них было заведено. Андрей, когда кто-нибудь выражал ему по этому поводу свое недоумение, а нередко даже и недовольство, неизменно отвечал давно заготовленной на этот случай репликой: «Если человек завел себе собаку, это избавляет его от необходимости самому лаять». Такая вот была у них «шутка юмора».

Итак, Андрей помалкивал, а Марья… Марья бушевала.

Когда я вошел, она схлестнулась с Манделем, который имел неосторожность сказать, что в России народ искони привык уважать генералов и поэтому, чтобы к власти не пришли опять коммунисты, не лучше ли всем нам отдать свои голоса генералу Лебедю.

– Ну да! Ну да! – саркастически отвечала ему Марья. – Я люблю Ваню, но замуж выйду за Петю… И что это вы все так боитесь коммунистов? Я жила при коммунистах и не вижу в них ничего страшного… Ну, придут коммунисты… Ну и что? Опять заведут страну в тупик и через четыре года, на следующих выборах, провалятся и вынуждены будут уйти.

Уже с порога я углядел себе свободное место за тем длинным столом – не слишком далеко от председательского, но и не очень к нему близко – и уютно на нем пристроился, твердо решив, что ни в какие дискуссии влезать не буду.

Но, услышав эту Машину речь, не выдержал и с ходу ввязался в драку. Сказал, что если коммунисты на этих выборах возьмут власть, то не для того, чтобы через четыре года опять отдать ее. Если уж они придут, то не на четыре года. Мы, чай, тут не в Европе живем, знаем, как с ними это бывает.

И – тоже не без сарказма – добавил: хорошо, мол, тебе, Маша, так рассуждать, живя в Париже. А мы, живущие здесь, такую роскошь позволить себе не можем.

Ну и, поскольку моя реплика поневоле превратилась в маленькую речь, в заключение сказал, что, при всем моем уважении к Михаилу Сергеевичу, голосовать за него я не буду, потому что, отдавая ему свои голоса, мы тем самым ослабляем и без того слабую позицию Ельцина и усиливаем и без того достаточно прочную позицию Зюганова.

Как тут же выяснилось, эту нехитрую мысль уже до меня, а потом и после меня высказывали многие, чуть ли не все сидящие за тем длинным столом. И после каждого такого выступления Марья повторяла эту свою, видимо, очень понравившуюся ей реплику:

– Ну да! Ну да! Я люблю Ваню, но замуж выйду за Петю.

Эту же шпильку воткнула она и в меня после той моей маленькой речи.

И тут я разозлился и сказал, что не люблю ни Ваню, ни Петю и замуж не собираюсь ни за того ни за другого. И уже в более раздраженном и даже агрессивном тоне посоветовал Михаилу Сергеевичу уже сейчас сойти с беговой дорожки, то есть самому снять свою кандидатуру.

Михаил Сергеевич на это ничего не ответил, сказал только, что сперва всех послушает, а уж потом, как он выразился, даст свой анализ.