Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стравинский Рериху, 19 июня 1910 года:
«Дорогой Николай Константинович,
Моя „Жар-птица“ пользовалась огромным успехом в Париже, но музыка оказалась настолько сложной, что ее больше нигде невозможно будет исполнить в этом году. Для ее исполнения потребовалось девять репетиций, что доказывает, насколько невероятно будет попытаться поставить ее с другими оркестрами. Из-за этого мы намеревались удвоить количество представлений здесь, но это оказалось сложно по ряду причин, и будет только два дополнительных представления 22-го и 24-го (в следующие вторник и четверг) между тремя чередующимися абонементными спектаклями. Полагаю, что успею приехать только на представление, которое состоится в четверг, как я уже говорил.
Естественно, успех „Жар-птицы“ вдохновил Дягилева на дальнейшие проекты, и раньше или позже нам придется рассказать ему о „Великом жертвоприношении“. Фактически он уже попросил меня написать новый балет. Я сказал, что пишу балет, но пока не хочу говорить о нем, что вызвало взрыв, как и следовало ожидать.
„Что? Вы держите что-то в тайне от меня? От меня, того, кто делает все возможное для вас всех? Фокин, вы, у каждого от меня секреты“ и т. д. и т. д. Мне, конечно, пришлось рассказать ему, но я просил никому пока не говорить. Когда я сказал, что начал работать с вами, и Дягилев, и Бакст обрадовались. Бакст счел нашу идею превосходной. Они явно испытали облегчение, узнав, что мой секрет никак не связан с Бенуа — Дягилев был бы ужасно оскорблен, если бы здесь оказался замешан Бенуа.
Позже. Мне приходится заканчивать это письмо в Ла-Боле, так как не нашел для этого времени в Париже, где мы провели только три дня. Снова „Жар-птица“ имела огромный успех, и я был очень доволен, но должен отметить, что не все в работе Головина и в освещении было удачным. С самого начала, как только я увидел костюмы и прекрасные декорации Головина, мне сразу показалось, что ему не удалось создать удовлетворительное обрамление для страшной сцены с Кощеем, мое мнение разделяли Андрей Римский-Корсаков и Коля Рихтер, пришедшие на последнее представление. Музыка и костюмы в этой сцене не соответствуют друг другу, и танцоры выглядят как ряженые на маскараде. Дягилев сам занимался освещением, но результат оказался несовершенным, в первую очередь из-за ошибок, допущенных порой в координации действий. Вдобавок к этим неудачам труппы администрация и дирекция „Гранд-опера“ делала все, чтобы помешать нам. Во-первых, они не хотели сдавать театр русской труппе, и только благодаря помощи графини Греффюль и еще кое-кого из друзей нам удалось получить его. Я не знаю истинных причин ссоры, произошедшей между Дягилевым и Фокиным из-за трудностей в постановке „Жар-птицы“. Сам я предпочитаю оставаться в стороне от всей этой неразберихи и сожалею, что Дягилев проболтался мне, заявив, что участие Фокина в „Великом жертвоприношении“ будет только вопросом денег. (Заметьте, Дягилев ни на секунду не задумался о том, что мы с Фокиным можем хотеть работать вместе!) Если разногласия с Фокиным не будут разрешены в ближайшее время, Дягилев считает, что нам придется работать с неким Горским, о котором я не знаю ничего. Может, этот Горский и гений, но Дягилев, видимо, блефует и действительно огорчен из-за Фокина.
Как видите, я живу сейчас в Ла-Боле у Атлантического океана. Это маленький городок, переполненный сейчас детьми всех возрастов. Я часто вспоминал вас по пути из Усть-Луги в Париж. Как правы вы были, когда советовали мне ехать через Варшаву и Берлин. Пожалуйста, извините за мой последний разговор по телефону.
А теперь следующее: я не могу найти бумагу, на которой записал либретто „Великого жертвоприношения“. Ради бога, пришлите мне его заказным письмом и вместе с ним небольшую страничку рукописи, которую я забыл у вас. Я пишу на петербургский адрес, так как вы не дали мне адреса в Хапсале. В ожидании вашего ответа жму вам руку и трижды целую.
С любовью, ваш Игорь Стравинский».
Благодаря хорошей административной работе Астрюка и популярности новых балетов сезон имел гораздо больший финансовый успех, чем предыдущий. Была достигнута договоренность, что в Опере состоятся дополнительные представления, но сначала нужно было выполнить контракт в Брюсселе, хотя он включал только два представления. Однако Карсавиной пришлось вернуться в Лондон, чтобы танцевать в «Жизели» в «Колизее», где в ее отсутствие труппа Козлова давала восточный балет «Саламбо». Гельцер репетировала вальс Карсавиной в «Сильфидах», а Фокин не без труда убедил Дягилева позволить Лопуховой, добившейся большого успеха в «Карнавале», заменить Карсавину в «Жар-птице». Обладая прекрасной элевацией, она успешно справилась с этим, но отличалась от Карсавиной, как колибри от феникса.
Чтобы предотвратить в дальнейшем конкуренцию с лондонским мюзик-холлом, Дягилев предложил Карсавиной двухгодичный контракт, по которому она должна была танцевать у него с 1 мая до конца августа во время закрытия Мариинского. Она колебалась, прежде чем отказаться от всего отпуска и от личной жизни. Дягилев злился за то, что она «проституирует свое искусство», выступая в мюзик-холле. С ревностью собственника он говорил: «Я ненавижу вашу семью, она отнимает вас у меня. Почему вы не вышли замуж за Фокина? Тогда бы вы оба принадлежали мне». С тем же пылом он принялся жаловаться на то, что хореография Фокина старомодна и принадлежит прошлому. У них возникли разногласия во время постановки «Жар-птицы». Ему не нравился Фокин, такой самоуверенный, сформулировавший свое новое творческое кредо без помощи Дягилева и его друзей. С присущей ему жаждой новизны, с возрастом становившейся все более и более заметной, Дягилев уже стал замечать ограниченность фокинского подхода, его страсть к местному колориту и стилю времени. Дягилев подумывал о том, чтобы заменить его кем-то другим, с более новаторскими идеями, или тем, кого он сможет сформировать сам. Кандидатами были Горский из Москвы и Нижинский. Карсавину поразила такая позиция. Прошел всего год и месяц с тех пор, как Париж был покорен новизной «Половецких плясок» и «Клеопатры», и вот уже Дягилев отстранял от себя
