Философия достоинства, свободы и прав человека - Мучник Александр Геннадьевич

В полном соответствии с логикой политической жизни Российской империи на смену кишиневскому погрому пришло ставшее впоследствии знаменитым на весь мир «дело Бейлиса». Речь идет о проходившем в Киеве с 25 сентября по 28 октября 1913 г. судебном процессе по обвинению еврея Менахема-Менделя Бейлиса (1874–1934) в совершении ритуального убийства 12 марта 1911 г. двенадцатилетнего мальчика — Андрея Ющинского (1898–1911). Это дело стало жалкой российской пародией на «дело Дрейфуса», ибо в его основе лежали те же чувства, те же мотивы и те же приемы следствия и поведения верховных жрецов отечественной юстиции. На ход следствия в значительной степени оказало влияние нескрываемое предубеждение ко всему еврейскому племени императора Николая II.

Предварительное следствие по обвинению Бейлиса тянулось более двух лет, однако никаких доказательств вины этой очередной жертвы кровавого навета найдено не было. Вместе с тем на кону оказался престиж державы. Империя в лице своих первоблюстителей черносотенного порядка просто не могла подбросить евреям такой козырь, как справедливое правосудие. Это было бы равносильно отказу от коренной природы российской державности. Посему в состоянии полного отчаяния министр юстиции Российской империи Иван Григорьевич Щегловитов (1861–1918) летом 1913 г. пригласил в Петербург одного из корифеев имперского сыска, начальника московского уголовного розыска Аркадия Францевича Кошко (1867–1928) и поручил ему установить «возможно выпуклее все то, что может послужить подтверждению наличия ритуала». После месячного изучения материалов уголовного дела российский «Шерлок Холмс» честно заявил министру: «Я бы никогда не нашел возможность арестовать и держать его (Бейлиса) годами в тюрьме по тем весьма слабым уликам, которые есть против него в деле». И далее многоопытный криминалист и блестящий знаток судебной психологии пояснил министру, почему версия о ритуальном убийстве невероятна: «…евреи прекрасно осведомлены о юдофобских настроениях, что пышным цветом расцвели за последнее десятилетие. Они не забыли и той страшной волны погромов, что еще так недавно прокатилась по России. Как при таких условиях предположить, что евреи, убивая Ющинского, выбрали бы для этого город Киев с его многочисленными монархическими организациями… Как предположить или, вернее, как объяснить, что выбор жертвы пал не на бездомную сироту, а на мальчика, многим хорошо известного. Наконец, как согласовать противоречие: страх перед погромами, с одной стороны, и оставленной чуть не визитной карточки (в виде обескровленного тела и 13 ран на виске и темени), с другой».

Несмотря на отсутствие каких-либо достоверных улик, уголовное дело по обвинению Бейлиса всё же было передано в Киевский окружной суд. Объясняя мотивы этого уголовно-процессуального решения, Щегловитов в беседах с членами судебного присутствия приводил доводы такого рода: «Во всяком случае, дело получило такую огласку и такое направление, что не поставить его на суд невозможно, иначе скажут, что жиды подкупили меня и все правительство». И это при всём том, что на скамье подсудимых очутился бедный приказчик местного кирпичного завода, отец многодетной семьи. Отдавая себе отчёт в происходящем, председатель Киевского окружного суда отказался рассматривать столь грубо состряпанное дело. Но, как известно, свято место пусто не бывает: быстро нашелся другой слуга отечества и 25 сентября 1913 г. судебный процесс покатился своей чередой. Правда, здесь приключился ещё один казус: прокуроры Киевской судебной палаты отказались поддерживать обвинение. Не беда: прислали прокурора из Петербургской судебной палаты.

Начало судебного процесса ознаменовалось подлой статьей в печатном органе «Союза Русского Народа» — газете «Земщина» от 26.09.1913 г. В полном соответствии с духом времени и настроением в высоких кабинетах империи, она в частности, писала: «Милые, болезные вы наши деточки, бойтесь и сторонитесь вашего исконного врага, мучителя и детоубийцу, проклятого от Бога и людей, — жида! Как только где завидите его демонскую рожу или услышите издаваемый им жидовский запах, так и мечитесь сейчас же в сторону от него, как бы от чумной заразы». Оно и понятно, православные подданные империи, в том числе и члены суда присяжных, должны были знать: жизни их малолетних детей угрожает смертельная опасность. Это было право на свободу слова, но в весьма специфическом толковании этого священного права в Российской империи.

Суд над Бейлисом в общественном мнении страны с первых же мгновений из уголовного превратился в политический процесс. Российская партия этнической нетерпимости — черносотенцы — не жалела сил, чтобы уголовное дело над одним евреем превратилось в «суд над еврейством». Ведь центром процесса было не столько обвинение Бейлиса в убийстве, сколько обвинение всего еврейского племени «в склонности к жестокому проявлению фанатизма». В последний день процесса члены монархической организации «Двуглавый орел» отслужили панихиду по невинно убиенному отроку Андрею в Софийском соборе, который располагался как раз напротив здания суда.

Надо отметить, что сей процесс стал подлинным индикатором на порядочность для деятелей российского общества. И тут необходимо воздать должное многим представителям российской интеллигенции, которые буквально ринулись в бой за торжество справедливости и Права в этом со всех сторон позорном и крайне неприглядном деле. Исключительную роль в деле мобилизации общественного мнения лучшей, честнейшей и порядочнейшей части России сыграл писатель В.Г. Короленко. По сути, в России он повторил общественный подвиг Золя в «деле Дрейфуса». Именно В.Г. Короленко стал непосредственным автором знаменитого обращения «К русскому обществу», которое увидело свет 30 ноября 1913 г. в петербургской газете «Речь». Это обращение по просьбе В.Г. Короленко подписали лучшие представители думающей и страдающей за судьбу своего народа интеллигенции Российской империи: Александр Александрович Блок (1880–1921), Алексей Максимович Горький (1868–1936), Владимир Иванович Вернадский (1863–1945), Максим Максимович Ковалевский (1851–1916), Михаил Иванович Туган-Барановский (1865–1919), Петр Бернгардович Струве (1870–1944), Павел Николаевич Милюков (1859–1943), Александр Иванович Куприн (1870–1938), Александр Николаевич Бенуа (1870–1960), Дмитрий Сергеевич Мережковский, Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945), Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858–1943), Алексей Николаевич Толстой (1882–1945) и десятки других творцов, тем самым проявивших себя в качестве подлинной элиты России. При этом надо отметить, что тогда в стране действительно была элита в высоком нравственном смысле этого слова. Как здесь не привести потрясающие слова Исайи Берлина, полные глубокого уважения к лучшим представителям российской литературы того времени: «Каждый русский писатель воспринимает себя так, как если бы он находится на сцене перед публикой, держа экзамен; а посему самое мельчайшее упущение с его стороны, ложь, обман или приступ самодовольства, отсутствие рвения к правде являются отвратительнейшими преступлениями… Если вы обращаетесь к публике, будь вы поэтом, романистом, историком, или выступаете в какой-либо другой общественной роли, то тогда вы берете на себя полную ответственность за руководство и направление народа. Если это — ваше призвание, то вы связаны «клятвой Гиппократа» — говорить правду и никогда не изменять ей, самоотверженно посвящая себя своей цели».

Конечно, среди оных были люди разных политических убеждений, нередко не раз остро полемизировавших друг с другом по болезненным вопросам российской действительности. Но их всех объединила одна страсть — безграничная любовь к России. От её имени они должны были дать бой её злейшему врагу — традиции невежества, столь ярко заявившей о себе в личине великодержавного шовинизма. Этот бой они и дали, подписав упомянутое обращение к народу. Этот пронзительный памфлет начинался словами: «Во имя справедливости, во имя разума и человеколюбия мы поднимаем голос против вспышки фанатизма и темной неправды. Исстари идет вековечная борьба человечности, зовущей к свободе, равноправию и братству людей, с проповедью рабства, вражды и разделения. И в наше время, как это было всегда, — те самые люди, которые стоят за бесправие собственного народа, всего настойчивее будят в нем дух вероисповедной вражды и племенной ненависти. Не уважая ни народного мнения, ни народных прав, готовые подавить их самыми суровыми мерами, они льстят народным предрассудкам, раздувают суеверие и упорно зовут к насилиям над иноплеменными соотечественниками». А заканчивался сей поразительный документ эпохи призывом: «Бойтесь сеющих ложь! Не верьте мрачной неправде, которая много раз уже обагрялась кровью, убивала одних, других покрывала грехом и позором!». Как видим, в этом страстном обращении деятелей российской культуры к народу самым выразительным местом являлся призыв к защите европейских правовых ценностей: свободы, справедливости, равноправия, братства и прав человека, которые противопоставлялись традиционным российским реалиям: предрассудкам, суеверию, бесправию, вражде, ненависти, насилию над иноплеменными соотечественниками.