Железная хватка графа Соколова - Валентин Лавров

— И что было дальше?

— Я благополучно исполнил волю партии — совершил акт революционного возмездия. Но дело неожиданно осложнилось. Когда выходил из подъезда, столкнулся с Клавкой, которая меня знала. Клавка сказала, что Хорек назначил свидание, ждет ее. Что оставалось делать? Следствию она укажет на меня. Моя мысль работала быстро и, признаюсь, совершенно гениально. — В голосе Сильвестра звучало самодовольство. — Я, конечно, мог сказать Клавке и потом повторить дознавателю: заходил, дескать, к Хорьку, но никто дверь не открыл. Но все равно на меня пало бы подозрение. Счастливая мысль осенила меня. Я понял: надо сделать так, чтобы подозрение в убийстве пало на проститутку. Я сказал: «Клавка, хочешь заработать двадцать рубликов? Проведи со мной полчасика». У той глаза алчно загорелись — за такой капитал она обслужила бы саперную роту. Спросила: «Куда пойдем? В меблирашки?» — «Нельзя, половые донесут, нам запрещено по девицам ходить. Поехали в Сокольники! Там лес густой». — «В Сокольники, на природе — сладко! Да нет возможности, много время займет, а меня Хорек дожидается. Опоздаю, страсть как рассердится, вдруг драться начнет. Давай на скорую руку? Сарай в соседнем дворе — милое дело! Вот, у меня ключи от него, я хожу туда собаку кормить».

— И ты послал ее вперед, а сам осторожненько пошел за ней?

— Вы, граф, сообразительны! Именно так. Незамеченным проник в сарай — двор там пустынный. У меня в кармане, помните, оставался кусок провода. Я выбрал удобный момент, совершил еще один акт революционной справедливости — второй за полчаса.

— После этого отважился на рискованный шаг — вернулся на квартиру Хорька?

— Это была конгениальная мысль! Я рассуждал: «До наступления холодов в дровяной сарай никто не заглянет. Следствие уверится, что преступление совершила Клавка». Я срезал с головы мертвой Клавки пук волос, вынул несколько головных шпилек, достал из сумочки губную помаду и ключи от квартиры Хорька. Мне вновь повезло: никто не заметил, как я пробрался к Хорьку. Помадой я помазал край бокала, из которого якобы пила Клавка, оставил на подушке ее волосы, бросил на пол шпильки. Более того, я разорвал фото певицы Вевер: пусть следствие решит, что это Клавка сделала, как и само убийство, из-за ревности. Итак, полное впечатление злодейства, совершенного проституткой.

— Тогда понятно, почему ты послал Мурзаева электрическим проводом давить меня в «Астории» — запутывал следы, земля уже горела под твоими ногами. Сильвестр, ведь это ты дал наводку Чукмандину — направил его вскрывать кассу Шапиро?

— Разумеется! И больше того — ха-ха! — его сообщником был... я сам. — Сильвестр загоготал. — Этого никто не мог подозревать. А Чукмандина жаль, ловкий был мужик.

Ленин, внимательно слушавший эти откровения, нравоучительно произнес:

— Это великая честь — отдать свою жизнь за освобождение рабочих!

Соколов с иронией произнес:

— Ваша беда только в том, что эти «рабочие» вас не просят освобождать их. Да и сколько этих рабочих в России? В «Развитии капитализма...» вы сами называете цифру — три процента! Как же можно устраивать великие потрясения ради ничтожно малой части населения? Всякий, кто на Руси честно трудится, живет в полном довольствии. А мутят воду и устраивают революции всякого рода аферисты, любители опасных приключений и одержимые бесовской манией властвовать над людьми. А лодыри и бродяги при любой власти свой порченый характер не изменят.

Ленин возражал:

— Количество рабочих быстро растет. Сейчас труд подневольный. Когда орудия производства перейдут в руки пролетариев, он станет радостным! Все будут жить богато.

— Но блага ведь станут распределять те, кто захватит власть. И если прежде «пролетарии» трудились на хозяев, которые все-таки заботились о них, строили больницы, общежития, столовые, то теперь начнется рабство государственное. Народ обязан будет сытно кормить того, кто сядет на трон. Этому новому властелину и верхушке его партии достанется львиная доля всех благ. Так что равенства не получится! И все ваши партийные сказки о «светлом будущем» — наглая, сознательная ложь, направленная на одурманивание глупейшей части населения.

Ленин махнул рукой:

— Лично вам выгодно настоящее положение вещей! С вами спорить бесполезно. Лучше сдержите ваше дворянское слово, верните агентурные списки.

Соколов швырнул на стол бумаги. Насмешливо взглянул на Ленина:

— А где чек на тридцать миллионов?

Ленин схватил бумаги, пересчитал страницы — все ли на месте? — торопливо сунул их в боковой карман кургузого пиджачка и бросил на ходу:

— Гм-гм, понимаю, что эти капиталы принадлежат российской охранке? За такую сумму вы решили приобрести нашу революционную сеть? Не вышло, господа! Вам теперь никакие деньги не помогут! У вас чек все равно полиция отберет, а мы деньги используем на нужды революции. — Взглянул на Сильвестра и Штакельберга. — Товарищи, в оба смотрите за этим врагом трудового народа, я — в полицейский комиссариат.

Женский гнев

В дверях Ленин лоб в лоб столкнулся с Верой Аркадьевной. От хозяйки дома она узнала, что ее возлюбленный направился с Лениным в трактир. И она поспешила к предмету своей бурной страсти.

Ленин с возмущением выпалил:

— Какого черта вас тут носит? Вам, сударыня, нельзя сюда ходить.

Вера Аркадьевна отвечала:

— Тебя, черта лысого, спросить забыла!

Ленин сплюнул на землю и заспешил дальше.

Вера Аркадьевна вошла в полутемный трактир. Картина, которую она застала, вначале ее ошеломила, потом возмутила. Какой-то хлыщ размахивал оружием и угрожал ее возлюбленному! Нет, такого нежное женское сердце снести не могло.

Вера Аркадьевна без лишних слов схватила со стола большую посудину шнапса, сзади подошла к Сильвестру и что было силы хватила его по голове.

Толстостенная бутылка разлетелась на осколки, а череп явно не выдержал. В нем что-то громко хрустнуло, Сильвестр грохнулся на пол, заливая его черной густой кровью.

Вера Аркадьевна азартно ткнула пальцем в Штакельберга, с ужасом глядевшего на эту фурию в юбке:

— Этот тоже тебя обижал?

Соколов не успел ответить. Его защитница, подобно заправскому футболисту, словно мяч, с разбега стукнула Штакельберга точно между ног. Тот испустил сдавленный звук и покатился на пол.

Дама была полна решимости истребить всех врагов возлюбленного. Она подскочила к испуганно сжавшейся Юлии, звонко съездила ей по уху.

— Вот и тебе!

Соколов поцеловал в нос свою избавительницу и сказал:

— Какая ты горячая, дружок! Прощай. Свидимся ли? Мне надо догнать одного типа...

Сыщик громадными скачками устремился за Лениным. Тот, не подозревая для себя беды, бодро семенил ножками саженях в ста впереди.

Преступление и наказание

Соколов нагнал пролетарского вождя на мостике, переброшенном через горную речушку Белый Дунаец, набухшую по случаю осенних дождей.

Услыхав за собой шаги, Ленин оглянулся. От ужаса он обомлел. Широко расставленные монгольские глаза смотрели со страхом и недоумением. Мозг заговорщика не вмещал, каким образом Соколову удалось освободиться.

Сыщик схватил Ленина за грудки, приподнял, грозно нахмурился:

— Отдавай, подлый шпион, списки агентов! Или я тебя...

Мысли вихрем понеслись в голове Ильича: «Не убьет же! Вон, невдалеке людишки какие-то движутся! А списки отдавать нельзя, только бы чек обратно не потребовал». И гениальный ум осенило. Ильич прохрипел, болтая ногами в воздухе:

— Отдам, отдам! Только отпустите... К чертовой матери, берите бумажки...

Ленин суетливо полез в боковой карман, достал бумаги и вдруг с неожиданной резвостью швырнул листы в быстрые воды Белого Дунайца.

— Ах, сукин ты сын! — заорал Соколов. Он изловчился, поймал два из шести листков, закружившихся на ветру, засунул в боковой карман. Сверху вниз презрительным взором резанул Ильича:

— За всю твою подленькую натуру, за все гнусности — получай!

Сыщик сграбастал большевистского вождя и со всего маха швырнул его через ограждение в ледяную реку.

— А-а!.. — отчаянно завопил Ленин, плюхаясь в ледяную воду. Но шум мутного горного потока, напоенного осенними дождями, заглушил человеческий голос.

Соколов перегнулся через перила. Быстро сносимый водой, Ильич панически размахивал руками. И все же среди громадных речных валунов и перекатывавшихся через них потоков Ильич не пропал, пробрался к близкому берегу.

Со стороны полицейского комиссариата, угрожая револьверами, уже бежали стражи порядка, вызванные, видать, аборигенами.

В это время на вокзале раздались звук колокола и два коротких гудка паровоза. Поезд, с которым должен был уехать сыщик, отправлялся без своего главного пассажира.