Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

взялся за складывание стола. – Неудобно и прочее… Забирайтесь на свой диван. Сейчас мы с вами выпьем еще хорошего вина – а вино хорошее он привез, плохого у него не бывает…

И снова ни в интонации Егора, ни в выражении его лица не было ничего, что, казалось мне, должно было бы быть… Вообще все вокруг были так ровны в своем поведении, так убедительны, милы, что в конце концов я стал ругать себя за то, что дурно думаю о людях, и сдался.

– …и «поплывем». Фильмец, я вам скажу… Трейлер, по крайней мере, замечательный и многообещающий. Да и Нелька говорит: классный.

Пространство уже приняло знакомый и привычный мне облик: собрали громоздкий обеденный стол, снова, почти вплотную примкнув к журнальному, на своих местах угнездились глубокие кресла. Засветилась плазма, Егор, плеснув мне и себе из бутылки, оставленной нам девушками, уселся на полу. Везде побывавшая, из всех рук получившая лакомство, довольная и счастливая Фанни, как всегда, взобралась на горку подушек, которыми, по обыкновению, снабжала меня Нелли, пристроила мне на колени лохматую обаятельную морду и подставила розовое пузо для чесания. Плазма мигнула, пошли обязательные рекламные ролики…

И мы «поплыли». Словно после камня, брошенного в озеро, постепенно по поверхности угасли круги ряби, замерли посторонние звуки, вернулась и улеглась вокруг привычная «герметичная» уютная тишина. Ее не портило даже доносящееся из кухни едва слышное жужжание женских голосов…

На экране маленький мальчик, невесть откуда взявшийся в квартире, цепко держа за руку, вел взрослого, повидавшего виды главного героя по изгибам замысловатого прошлого… Егор то и дело подливал нам вина, от которого не наступало опьянение, лишь приятная легкость во всем теле…

Покой… И снова безмятежный, драгоценный душевный покой обнял меня своими мягкими лапами, обволок и расслабил, отстранив, осадив и похоронив под собой все странности этого вечера.

Сознание того, что до утра еще далеко, что вся моя суетная жизнь где-то там, за стенами этой квартиры, что она пока не может достать меня своими царапающими лапами, окончательно похоронило во мне все сомнения. Понимание того, что еще никто и ничто долго не отнимет у меня этого тихого уюта, что часов двенадцать мне не надо думать ни о том, чтобы не сгорел на плите чайник, ни о том, что хорошо бы договориться с А. о подработке, ни о походе в магазин, ни о готовке осточертевших мне макарон, что пока можно не думать о забарахлившем холодильнике и вызове мастера, что все это далеко-далеко от меня сейчас и подступит ко мне когда-нибудь потом, завтра, опьяняло и умиротворяло.

Где-то посреди фильма уехали девицы, заходила и говорила Нелли, то исчезала, то появлялась Фанни… А я все плыл и плыл в волнах вновь убаюкавшей безмятежности и немудрящего сюжета, который в конечном итоге вдруг увлек меня настолько, что я стал путать его перипетии и собственные воспоминания.

Когда фильм окончился, мы долго молчали. Что-то такое было в этой семейной мелодраме, что, глубоко задев, отбросило меня в юность… В которой все было так, как в этом доме, и совсем-совсем не так, как за его стенами… Тоска подступила внезапно, затормошила острой душевной болью… вдруг всплыли воспоминания, возвращаться к которым я давно себе запретил…

– Спать хотите? – осторожно спросил Егор.

– Нет.

– Тогда пошли на кухню перекусим, чайку попьем…

Из спальни доносилось мерное дыхание Нелли. По пути на кухню мы «потеряли» проснувшуюся Фанни, которая сперва удивилась, что мы вообще куда-то пошли, а потом, поколебавшись и сладко зевнув, решила, что ей с нами не по пути, свернула в приоткрытую дверь и беззвучно вспрыгнула на кровать, свернувшись клубком в ногах хозяйки.

Не зажигая верхнего света, а лишь включив тот, что над плитой, мы проговорили всю ночь, до серенького дождливого рассвета, зачеркавшего окна прозрачными кометами капель. Вернее, чуть не впервые за все наше знакомство с Егором говорил я… Моя первая встреча с Ниной, все перипетии нашего с ней долгого и трудного пути к тому, чтобы жить вместе, поднялись во мне и неожиданно для меня самого вылились на его голову.

Егор, как оказалось, умел слушать. Он лишь согласно кивал или изредка подбрасывал мне аккуратные, короткие вопросы…

Я не думал в этот момент, надо ли рассказывать то, что хоронил от самого себя – но… так уж получилось, так сложилось в ту странную ночь, что я выговорился и внезапно ощутил облегчение, даже своеобразный прилив сил жить… Словно давно-давно вызревавший где-то в глубине души гнойник прорвало и сквозь боль проступило близкое выздоровление. Болтая ложкой в утренней чашке сваренного Егором кофе, я вдруг даже подумал, что не так уж унизителен и страшен разговор с А., не так досаден приход мастера по ремонту холодильников, да и черт с ним, с чайником, который я все время забываю на плите – сгорит, куплю новый…

– Да-а-а-а, – после некоторого молчания протянул Егор, дослушав мои откровения. – Жизнь-то какая… Какой бы сценарий получился… Какое кино!

И он тут же начал фантазировать, как бы это написал тот или иной голливудский сценарист, отснял тот или иной режиссер, сыграл тот или иной артист, тонко подмечая разницу почерков, стилей и подходов, показывая мне, под какими разными ракурсами смотрелся бы у того или иного мастера тот или иной эпизод моей исповеди… И я словно еще раз увидел свою жизнь, но уже как-то независимо от самого себя – отраженную, преломленную через воображение Егора. Действительно как в кино, как жизнь чужую.

– Егор! Ты так хорошо разбираешься в кино. Так все это любишь. Отчего ты не пишешь или не снимаешь? Такому увлеченному человеку, как ты…

– А деньги кто зарабатывать будет? – улыбнулся Егор.

– Но ведь кино тоже не бесплатно снимают. Это же профессия…

– Которой у меня нет. И пока буду ее приобретать, мы с Нелькой сдохнем с голоду. – Егор ударил ладонью по столу, словно прихлопнув тему. – А вот теперь, Вадим Петрович, мы идем спать!

– Да нет, – взглянул я в окно, – пожалуй, поеду. А ты иди ложись, отдыхай, я тебе всю ночь перековеркал…

– Не страшно! Зато как поговорили… Душевно!

Странным образом мне стало еще легче. Я словно выздоравливал от тяжелой лихорадки этого года, отнимавшей все мои силы, выпивавшей, высасывавшей меня изнутри. И несмотря на бессонную ночь, выйдя из подъезда дома Нелли и Егора, впервые ощущал уже не привычную тоску. Это был не тяготящий меня путь в бесприютность и заброшенность. Я ощущал бодрость и силу настолько, что, приехав домой, незамедлительно позвонил А., разговор с которым оттягивал уже несколько недель, вызвал мастера, навел порядок в своем кабинете и с желанием, которого лишен был все эти месяцы, сел работать.

Заряда этой ночи мне хватило на всю неделю. Зная, что в конце