Синдром Glamoura - Лидия Новоселецкая

Через несколько часов мой друг отключился прямо на ковре, а я лежала и плакала навзрыд, как маленькая. В последний раз я так плакала в третьем классе, когда мне поставили двойку по литературе, за то, что я подсказывала подружке. Но я ведь знала все ответы на отлично, а мне поставили двойку, это же так несправедливо! Из носа непрерывно текла кровь, несколько капель упало на пушистый светлый ковер моего очередного друга. Я увидела себя со стороны: поломанная кукла с растрепанными волосами, и черными тенями под глазами из-за размазанного макияжа.

Ну, надо же! Это уже не двойка по литературе, это жизнь, жизнь просыпается сквозь пальцы. Необратимый процесс морального разложения и физического распада. Зачем я сейчас об этом думаю? Нельзя об это думать, иначе с ума сойду. Изо рта потекла тоненькая струйка крови, я случайно прокусила губу. Мне так больно, меня тошнит. Я потрогала за руку моего друга, но он ничего не почувствовал.

Сильный порыв ветра распахнул окно и сорвал тонкую ажурную занавеску. В комнату ворвался влажный холодный воздух. Мне стало так холодно, может, я умираю? Я не чувствую свои пальцы ног, меня тошнит. Не могу поднять голову, она такая тяжелая. Все плывет, становится так красиво. Хочу, чтобы всегда было так красиво. Этой рай или просто не качественная видео пленка? Кино без звука. Люблю кино без звука, оно наивное. Кто-то трогает меня за руку и что-то кричит, ну зачем вы кричите? Мне так больно, холодно, больно, холодно, больно. Замолчите! Я не могу больше этого слышать! Трудно шевелить губами, они такие сухие, как же попросить замолчать этих людей? Что они делают? Не трогайте меня! Меня рвет. Ну ладно, трогайте, если Вам так угодно. Я все равно не могу пошевелиться, все мышцы сковало. Яркий свет. Может это, действительно рай? Значит скоро чистилище? Какой-то седой человек с бородой, это Бог? Жаль, что раньше я в Него не верила, теперь как оправдаюсь? Белая лестница, столько дверей. Что я здесь делаю? Куда мне нужно зайти? Где указатели? Почему никого нет? Где же все? Да это же мой школьный двор, а вот и я, с чешским малиновым рюкзаком. Я плачу? Не плач, это же ерунда. Услышь меня! Двойки всем ставят, забудь. У меня кровь из носа, почему тушь размазана? Почему я накрашена, мне же девять лет, или сколько? Я сижу на качелях, легко раскачиваюсь, отталкиваясь ногой о землю. Мне хочется летать! Остановись! Ты можешь разбиться. Раскачиваюсь все сильнее, соскальзываю с качели и падаю на землю, мое лицо в крови, мне больно, мне холодно, очень тошнит, внутри все болит. Ну, где же все? Кто-то трясет меня за плечи. Оставьте меня, мне и так плохо, все болит. Простите меня! Больше не хочу. Хватит. Сколько одежды, сколько обуви! Какой огромный шкаф! Это все мое? Какой восторг! Все в грязи, почему вся одежда такая грязная? Больше не могу, больно, внутри все болит, ноги мерзнут, укройте меня! Дайте одеяло! Роскошный синий автомобиль с бежевым салоном, да он же мой! Я лечу на огромной скорости, меня никому не догнать. Сильнее давлю на педаль газа, картинки за окном превратились в сплошную разноцветную ленту… красиво. Так красиво! Мне очень холодно. Почему я в одном нижнем белье? Где моя одежда и обувь? Белая простынь… пустая кровать рядом. Я еду на огромной скорости. На пассажирском сидении валяется выпуск журнала Glamour, черная шелковая сумочка Dior на золотой цепочке и рядом чешский малиновый рюкзак с утятами. Откуда он здесь? Я ходила с ним в школу, когда была маленькой. Темно… Так темно, свет удаляется, превращается в белую точку, больше нет холода и боли, ничего не чувствую… конец.

Глава 28

Потрескавшийся потолок, грязно-желтые стены, старая деревянная дверь, многократно окрашенная белой краской, треснувший умывальник, сломанная прикроватная тумбочка и стул без спинки. Я лежала под простыней, одетая в рваную больничную пижаму. Рядом стояла застеленная кровать с подушкой-парусником.

В палате был полумрак. Я не могла определить, сколько сейчас времени — то ли светает, то ли смеркается. Что я здесь делала? Темно…

— Ты могла умереть, тебя еле спасли, — послышался знакомый голос, — я принес твою одежду.

Я открыла глаза, и увидела Андрея.

— Что ты здесь делаешь? — предложение далось мне с огромным трудом. Голосовые связки ослабли и болели от каждого мизерного напряжения.

— Вопрос лучше поставить иначе: что ты здесь делаешь?

Андрей присел на предмет, некогда напоминавший стул, и закурил. Я отвернулась к окну, оно оказалось очень грязным. За окном становилось темнее, значит, смеркалось, пронеслось у меня в голове. На фоне серого неба проносилась стая ворон. Черные птицы громко каркали, кружа над соседним домом. Мне не хотелось ни о чем думать — лень. Зачем он сюда пришел? Что ему нужно? Мне холодно, почему меня не укрыли одеялом?

— Вадим попросил забрать тебя, — снова послышался голос Андрея.

— Вадим? Зачем?

— Не хочет, чтобы в прессу просочилось, — Андрей глубоко затянулся сигаретой, длинный кончик пепла отвалился и упал на старый больничный линолеум.

— М-м-м-м, это весомая причина. Я не хочу никуда идти. Оставьте меня в покое.

Андрей подошел к окну и выбросил недокуренную сигарету.

— Кира, потрепи еще немного, я прошу.

Я перевела взгляд на Андрея, это движение тоже далось с трудом. У меня не было сил задавать вопросы или строить гипотезы. Я просто хотела оказаться нигде и прямо сейчас. На узкий подоконник моей палаты приземлилась ворона и застучала длинным клювом в треснувшее стекло. Я закрыла глаза. Какой сегодня день недели?

— Сколько я здесь нахожусь? — последнее предложение я произнесла шепотом.

— Около недели, — Андрей заламывал себе руки, и выглядел виноватым.

— Долго, а почему Вадим решил забрать меня только сейчас?

— Раньше врачи не разрешали, а теперь опасность жизни миновала, слава Богу.

— Опасность миновала, говоришь? Это, наверное, хорошо, — я прикрыла глаза, они стали уставать от слабого света настенного светильника.

— Я помогу тебе одеться, мы поедем домой.

— Домой? Куда домой?

— К Вадиму. Его сейчас нет, но он нанял тебе сиделку, она будет помогать.

— Сиделку… Нанял сиделку. Будет помогать, — зачем-то повторила я.

Андрей помог мне одеться, закутал в зеленый плед и повел прочь из палаты. На этаже, возле лифта седая старая баба в грязном рваном халате махала шваброй и смотрела на меня с ненавистью.

— Умирать она вздумала. Ишь, ты подумай, несчастные какие! — ворчала баба себе под нос, — пожила бы с мое в однокомнатной квартире всемером, на зарплату уборщицы, — посмотрела бы на нее.

Андрей завел меня в лифт и закутал плотнее в плед.