Телохранитель ее величества: Точка невозврата - Сергей Кусков

— Как думаешь, Хуан, сколько времени пройдет прежде, чем я отдам приказ его убить и до того, как этот приказ будет исполнен? Я не собираюсь никого убивать, это просто вопрос.

— Не знаю, ваше величество, — меня покоробило от такого «просто вопроса». — Час. Может, два. Это же не глава клана, это простой человек.

— Простой человек… — потянула она. — Вот именно, простой. Я могу приказать схватить этого простого человека, доставить любое место планеты и пытать его. Или делать что-то другое. Теоретически я могу сделать с ним ВСЁ, Хуан, и мне это сойдет с рук.

Она развернулась и раскинула руки в стороны:

— Я всемогуща для каждого из них! — Визор вновь подернулся рябью, и вместо досье на Мигеля Джузеппе вновь неспешно поплыли буквы имен подданных Золотой Короны. — Вольна решать вопросы их жизни и смерти! И в отличие от глав кланов, никто, НИКТО не сможет помешать мне! Ты можешь представить себе такую власть, Хуан? Ведь ты, так же, как и он, можешь не выйти из этого дворца просто потому, что мне захочется.

Меня вновь передернуло — таковая ситуация обрисовывалась, когда мы спускались в подземелья.

— Да, ваше величество. Могу.

— Ни суд, ни гвардия, ни даже журналисты не спасут от моей воли. Как не спасли того человека в подвале. Это не будкт тайной: об этом будут знать некоторые службы да и просто сведущие люди, но никакого шума не возникнет.

Потому, что я — королева, — закончила она. — И вольна наказывать нерадивых подданных, переступивших черту.

— Ты возразишь, скажешь про закон? — Она кисло скривилась. — Закон есть. Но есть то, что находится над законом, что контролирует его исполнение. Контролирует правила игры…

— И потому вы не сделаете этого, — отрезал я, вновь перебивая монарха. — Никогда и ни с кем, кроме таких, как ваш Рамуальдо…

— Раймундо, — автоматически поправила она. Я сделал вид, что не заметил.

— Потому, что то, что «над» законом, не может клониться ни на одну из чаш весов, ни на «праведную» сторону, ни на «неправедную». В этом ваша функция, как монарха и королевы. При нарушении этой функции вас свергнут, плевав на традиции.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты понимаешь, но не до конца. Я говорю не про функцию, а про отношение. Отношение к людям. Я не сделаю этого, но не сделаю Я. Но я МОГУ сделать это, и никто мне не запретит. Во всяком случае, кто-то другой на моем месте сделал бы. Перешагнул через людей, наплевав на них, как на несущественную мелочь. Понимаешь?

— Как ваш сын, сбивший десяток человек на машине, и которому ничего за это не было, — огорошил я, внезапно поняв, к чему она так долго и нудно клонила. — На его месте могли быть и вы.

Есть, попал — королеву аж передернуло. Но я озвучил именно то, что она пыталась сказать, потому возражений не последовало — она лишь лаконично вздохнула и прошлась вдоль одной из колонн.

— Да, как мой сын. К сожалению, таких, как он, много, особенно, среди детей тех, кто правит этим миром.

Пауза.

— Эдуардо — моя проблема, моя ошибка, головная боль. Я упустила его сама и не дала отцу в нужное время воспитать его. Теперь расхлебываю. Но пример удачный — я могла быть на его месте и нисколько не раскаиваться. Потому, что я — повелительница. Богиня для каждого из них. Богиня, имеющая право быть жестокой и беспощадной. Это власть, Хуан, власть немаленькая.

Она жестами отключила все экраны, все визоры.

— Я - плохая правительница, это не секрет. Я недостаточно умная, чтобы придумать, как можно выйти из надвигающегося кризиса, как укрепить королевскую власть. Я недостаточно смелая, чтобы воспользоваться идеями других людей, разрабатывавших подобные сценарии, и недостаточно доверчивая, чтобы доверить эту реализацию кому-то другому. А еще я пытаю людей, ты это видел. Необходимость — это отговорка, на самом деле это устоявшаяся задолго до меня процедура, а я, как королева, не пошевелила пальцем, чтоб ее исправить. И кроме нее я НЕ сделала много вещей, которые не характеризуют меня с хорошей стороны…

…Но я никогда не сделаю так, как поступил Эдуардо, — закончила она с жаром. — Я никогда не прикажу убить кого-то вроде сеньора Рамоса или Октавио Феррейра. Не потому, что боюсь — не боюсь. А потому, что главное, Хуан, самое главное для правителя, быть мудрым. Не умным, не сильным, не добрым, а мудрым. И первая мудрость, заключается в том, что правитель должен ЛЮБИТЬ своих подданных.

Взмах руками. Вновь активировался визор, и на нем лихорадочно замелькали, но теперь уже не строки с именами подданных, а раскрывающиеся картинки, накладывающиеся одна на другую. Сотни мелькающих лиц реально существующих живых людей.

— Мигель Джузеппе может быть республиканцем, быть противником королевской власти, а соответственно, и меня. Он может не любить меня лично, считая глупой развратной шлюхой. Он может просто так ненавидеть меня, без причины, или презирать. А может и любить меня, уважать. Таких, как он — десятки миллионов, и все они разные. Я же должна всех их только любить. Любить и заботиться. Защищать. Несмотря ни на что.

Я глупая стерва, использующая на полную катушку свое окружение, но стерва мудрая. И пока я люблю свой народ, свою планету, каждого, кто живет здесь, я непотопляема. Это главный закон власти, Хуан, главный ее постулат. Любовь. Можно быть суровой и несправедливой, но нельзя быть не любящей.

— Мать не всегда хорошо относится к детям, но всегда любит, — зачем-то добавил я прочитанную где-то ранее мудрость. — Даже самая жестокая и суровая.

Королева выдавила улыбку.

— Достаточно, Хуан. На сегодня с тебя хватит. Думаю, это не последняя наша беседа, остальное позже.

Она картинно задумалась.

— Мне нужны люди, верные и преданные. Но главный критерий, по которому я отбираю, ты теперь знаешь. Иди.

Я развернулся и медленно побрел к лифтовой кабине, словно придавленный. Она права, далеко не все на планете хорошо о ней отзываются. Но даже те, кто не считает ее идеалом правительницы, встанут за нее горой. Потому, что ЭТА любовь взаимна.

Итак, я дорос до главного постулата власти. Мне приоткрыли ставни, показали мир с высоты, причем совсем не столько в прямом смысле, сколько в переносном. И я все больше и больше приходил к мысли, что умереть за ТАКУЮ королеву — не так уж и плохо. В случае, если показанное мне — истина, а не хорошо поставленная комедия, конечно же, а в последнем мне придется разбираться весь оставшийся вечер и, возможно, ночь. Д-а-а-а-а!

Кабинка. Палец без участия мозга нажал цифру «6», затем «Закрыть». Створки медленно встали на место. Кабина плавно отправилась тот же путь, что прошла каких-то двадцать минут назад, но в обратном направлении.

Есть, не ошибся, тот самый зеленый коридор. Меня встречали сеньора Гарсия, четверо хранителей и Мишель, взволнованная, с хмурым лицом.

— Все в порядке? — спросила она, когда я вышел. Главная наказующая проводила меня оценивающим взглядом и шагнула в лифт, створки за ней начали смыкаться.

— Да, — выдавил я через силу.

Мишель взяла меня за рукав и потянула прочь, туда, где по моим расчетам были ступени — спуск вниз, на первый этаж.

Я и не заметил, как все вошли и начали рассаживаться по местам. Я сидел на столе председателя, этой невозможной сеньоры, в поведении и целях которой не разобрался, и под ее сухим взглядом поднялся. Она села и указала рукой на «точку».

— Прошу.

Я неохотно вздохнул и выполнил требуемое — церемониал нужно соблюдать.

— Мы тебя слушаем, Хуан, — услышал я ее мягкий елейный голос. Сама доброжелательность. Но обмануть им меня было нельзя — за каждым словом, как и прежде, пряталась сталь.

— Я готов, сеньора, — начал я с жаром, которого не ожидал от себя сам. — Готов служить ее величеству. Вы правы, у нее есть изъяны, и их не может не быть, пока она — человек… Но я…

— Готов, — перебила она. — Что ж, понятно. А готов ли ты, Хуан Шимановский, к тому, что тебя могут бросить, подставить? Пожертвовать тобой ради «Великой Цели?» — скривилась она.

Мне стало не по себе. Эта сеньора занималась тем, что вскрывала нарывы со своего заведения. Сдирала подсохшую кожицу, выпуская гной, выставляя его напоказ. Она вела себя неадекватно с точки зрения логики: как председателю Совета ей нельзя ни поступать так, как она обошлась со мной, ни устраивать акты антирекламы. Но она преследовала какую-то четкую иную цель, более важную, и все ее эксцентричные выходки четко вписывались в общую схему. Вопрос — что за цель?

— Тебя ведь УЖЕ предали, — продолжала бить она. — Уже сдали. Человек, которому ты верил. И тоже ради «Великой Цели». И ты все равно хочешь идти?

— Да… — прошептал я. Тихо-тихо. Но в помещении царила гробовая тишина и все меня прекрасно слышали.

— Почему, Хуан? — разочарованно воскликнула она. — Ты что, дурак?