Телохранитель ее величества: Точка невозврата - Сергей Кусков

— Кто из нас кого по логике в этой ситуации должен бояться? — не мог не заметить я

Она рассмеялась, затем нахмурилась.

— Хуан, я могу постоять за себя, поверь. Я прошла корпус, два долгих и тяжелых года до присяги, включая Полигон. И если ты думаешь, что можешь причинить мне вред, то ты зря так думаешь.

— Нет, конечно, не думаю!.. Даже в мыслях!.. — Мне стало не по себе: угрожать монарху, даже намеками… — Просто не кажется вам, что по протоколу ваша охрана…

— …Не должна оставлять меня? — Королева усмехнулась. — Мальчик, я — монарх, правительница этой страны. И я сама решаю, что будет идти по протоколу, а что нет. А в данный момент я приняла решение показать тебе кое-что наедине, без охраны, и даже без вездесущей Елены. Кстати, как она тебе? — Брови ее величества вопросительно выгнулись.

Я чуть не закашлялся от такого вопроса. Но он был задан, и надо отвечать.

— Грозная, — выдавил я, прислушиваясь к ощущениям. — И страшная. В смысле, как возможный противник. Не дай бог переходить ей дорогу! А еще ее все боятся.

— А ты? Ты боишься?

Я неохотно кивнул.

— Не стоит. Ужас и страх — ее имидж, она должна таковой выглядеть. Но в душе она хорошая. Просто исполнительная. Работа у нее такая… — Королева грустно вздохнула.

— Я знаю ее работу, — согласно кивнул я. — Я бы не смог так, ваше величество.

Она снисходительно пожала плечами.

— Каждому свое.

Затем лифт так же плавно, как и ехал, остановился. Створки начали разъезжаться.

Это было небольшое пустое помещение. Насколько небольшое и насколько пустое я не понимал, пока нога королевы не ступила на пол вне кабины. В этот момент вокруг нас пробежали искорки — встроенные под потолком лампы рассеянного света начали волнообразно включаться, набирая яркость, образуя концентрические световые окружности, которые расходились, расходились…

…И явили глазам большое круглое помещение, метров двадцати в диаметре, центром которого был мигающий в дежурном режиме терминал виртуальной станции управления. Низкий свод, нависающий и давящий на психику, держался на шести толстенных колоннах, расположенных правильным шестиугольником — казалось, еще чуть-чуть, и потолок раздавит тебя. И колонны, и пол, и потолок, были покрыты зеркальной плиткой, что создавало ощущение стерильной объемной пустоты.

Я вышел следом за королевой, и пока она вальяжно шагала к терминалу, пытался понять, куда же это нас занесло. Ехали мы вверх, и не долго — гораздо меньше, чем в подземелье. Но учитывая скорость лифта, а также высоту дворца, несравнимую с многосотметровыми подземельями, то…

— Мы в шпиле, внутри, — ответила она на мой невысказанный вопрос. Мысленно я присвистнул — ого! — Выше только технические помещения радиоэлектронщиков. Ниже — тоже, — усмехнулась она и завихрила панель главного меню, выводя терминал из спячки.

Прикосновение пальцем — и стены вокруг нас начали терять очертания, зал же резко залило ярким светом, ни капельки не похожим на рассеянные лучи стандартных встроенных ламп освещения. Этот свет отражался от потолка и пола и на мгновение даже ослепил. Я испуганно заозирался, пытаясь понять, что происходит…

И понял. Щиты, огромные крепкие покрытые золотом пластины обшивки, из которых состояла внешняя часть стены, поднимались вверх и опускались вниз соответственно, оставляя вместо себя лишь стену внутреннюю — прозрачную горизонтальную круговую бойницу-окно. Единую и монолитную, по всему периметру.

Раскрыв рот, я подошел к «краю», к ставшей прозрачной стене, и с восторгом смотрел на то, что предстало перед глазами: везде, со всех сторон, на меня взирал грустный облачный зеленоватый венерианский вечер. Вдалеке на востоке, справа от меня, виднелись пики Сьерра де Реал, Королевского хребта — я первый раз видел их целиком, да еще с такого ракурса. Внизу, уходя вдаль до самого горизонта, во все стороны тянулись купола — разнообразные конструкции, под которыми жило или ютилось население Альфа-Аделлины. Огромные сооружения, просто циклопические, с высоты они казались почти игрушечными. И над всем этим, даруя ощущение волшебства, царило вечно грозное небо Венеры, словно смеясь над бытием людей- букашек внизу, давя их своей первозданной мощью.

— Нравится? — Королева неслышно подошла сзади. У меня не хватило дыхания ответить, я лишь кивнул. — Это называется смотровой площадкой. Мы находимся на высоте около шестисот метров. Не много, но строить дворец выше неразумно. Шпиль тянется еще метров на двести, но там нечего делать.

Шестьсот метров. Не много в масштабах цивилизации, умеющей строить полуторакилометровые башни даже в условиях адской Венеры, но и немало. От высоты, что лежала у меня под ногами, на мгновение сделалось дурно: я представил, сколько придется падать, если оказаться снаружи. Ни один скафандр от такого падения не спасет.

— Обойди, осмотрись, не стесняйся, — усмехнулась она. — Восторг — нормальная реакция для пещерной крысы, каковыми все мы, без исключений, являемся, ослепленной светом неба.

Мне не понравилось сравнение с крысами, но оно выражало гораздо больше истины, чем хотелось бы. Я подавил в себе протест и принялся неспешно обходить периметр.

— А район космонавтов отсюда видно? Тот, где монумент пионерам космоса? — остановился я с северо-западной стороны, ориентируясь по месторасположению гор. Мой район должен находиться где-то здесь, но точной ориентировки я не знал.

Ее величество подошла и указала рукой вдаль.

— Да, вон там. Но не зная точно, что это он, ты его не найдешь.

Я усмехнулся: да уж, оказывается, нужный купол сложно найти, даже зная особые приметы. Слишком велико нагромождение бетонопластиковых конструкций, каждая из которых неповторимо отличается от другой, но вместе с тем похоже одна на другую. Вместе же все они составляли пестрый ковер с уникальным рисунком, который… Который… Господи, как же красиво!

Действительно, как мелки мы, букашки, забравшиеся под землю и под купола, думая, что спрятались от сурового внешнего мира. Крысы — хорошее определение, точное. А планете, большой и невозмутимой, просто плевать на нас: она жила без людей миллионы лет, ей нет дела до трепыханий пришлых козявок и сейчас.

— Я люблю сюда подниматься, — продолжила королева, голос ее дрогнул. — Именно это я и чувствую, когда открываю все щиты сразу. То же, что и ты.

— Красоту?

Она покачала головой.

— Мощь. Великолепие и мощь первозданной силы. И слабость человека. Этот вид говорит о том, что выжить здесь, на этой планете, можно только вместе, только копошась, вот так же, как они, — кивок на купола под ногами, — отстраивая норку за норкой, купол за куполом. Вместе, Хуан, — выделила она это слово. — Лишь организовавшись в огромную единую структуру с единым центром управления. Структуру, подавляющую тех, кто не хочет жить, как остальные, кто может разрушить жизнь муравейника изнутри, нарушив отлаженные механизмы его существования. Я говорю о государстве, Хуан. — В голосе королевы зазвенели стальные нотки. — Только создав его, мощное и сильное, мы можем выжить. Государство — та машина, что управляет полчищами людей-муравьев, организует их жизнь, контролирует действия.

Государство может быть суровым, грозным, несправедливым, но оно не может быть плохим. Потому, что главный критерий «хорошего» государства — его существование, а не строй и не жизненный уровень составляющих его муравьев. Только выживание в целом! Ставшее «плохим» государство тут же рушится, а на его месте появляются «хорошие». Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнул, осознавая, как она меня загрузила. Такого резкого перехода от красоты к сути не ждал. Ай-да ее величество!

Я учил социологию и политологию, не полный нуб в этом вопросе, но здесь, сейчас, разговаривая с ЭТОЙ женщиной, смотря на город ОТСЮДА, я осознал многое из того, что учил тогда, но что прошло мимо. Наглядный пример — великая вещь.

— Больше скажу, — продолжала королева, — государство должно быть жестоким и несправедливым. Справедливость — расплывчатый критерий, оно не может быть единым для всех. Государством же управляют не безгрешные боги, а составляют его не они тем более.

Вот так и я, каждый раз стою здесь, и понимаю, что от меня ничего не зависит. Ничего кардинального, Хуан. Я не могу позволить себе быть доброй, я не могу позволить себе быть справедливой, и я не могу быть вездесущей, чтобы лично отделять добро от зла, в каждом звене цепи управления. Мне приходится играть лишь ту роль, которую уготовила судьба, зная, что если захочу что-то изменить, я нарушу баланс, нарушу что-то в муравейнике, и как знать, не обернется ли это для него большими последствиями?

Вздох.

— Это называется власть, мальчик. Бремя власти. Ты должен быть таким, какого от тебя ждут. Ты должен быть способным выполнить те обязанности, что лежат на тебе. И поверь, доброму человеку невозможно исполнить их. Потому не суди.