Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - Татьяна Илларионовна Меттерних

пыли, оставленной Вашим Сиятельством». Павел, смеясь, говорил, что однажды Танхофера найдут повесившимся в парке на дереве с табличкой на груди: «Из любви к господам».

Как близка к действительности была эта шутка!

Ещё раньше, когда Меттернихи в основном жили на Рейне, Кёнигсварт был тесно связан с их другими владениями; со временем это поместье стало их любимым.

Прадедушка Павла, канцлер князь Клеменс Лотар Меттерних, около 1800 года перестроил здание в полном соответствии со своим безукоризненным вкусом и превратил его в привлекательный сельский дом в стиле того времени. Со временем всё разрослось и оформилось в единое целое. Парк, казалось, сливался с домом. Всё было тщательно спланировано, но не без доли стихийности, не без ощущения случайности, непреднамеренности. Равновесие было столь совершенно, что если бы было срублено какое-нибудь дерево или перевешена картина, то оно было бы нарушено.

Дом в виде подковы окружал широкий обрамлённый цветущим кустарником двор, в центре которого – три ступеньки вверх – находился фонтан. С парадной стороны широкая ниспадающая лужайка вела к пруду. В южном флигеле находились комнаты для гостей, окна которых выходили в сад и далее – до теннисной площадки. Все так называемые парадные комнаты находились на втором этаже, по обе стороны большого Среднего зала, с широкими балконами на фасаде и на задней стороне дома. Зал, несмотря на большие размеры – статуи Кановы казались поэтому уменьшенными, – был устроен так уютно, что им часто пользовались. Огромные букеты цветов оживляли его в течение всего года.

Столовая рядом вела в церковь и в музей с большой библиотекой канцлера и его интереснейшими коллекциями. Его сын приобрёл письменный стол Александра Дюма, его неопубликованный роман, который был свернут рулоном вокруг деревянной палки. Внешняя оболочка была потом полакирована. Это представляло собой пример терпения даже в том неторопливом столетии, когда поезда ещё едва ли могли перегнать лошадь.

Последующие поколения отдавали в музей те предметы, что им не слишком нравились, а оттуда брали себе что-нибудь из мебели или ещё какие-нибудь вещи, пришедшиеся по вкусу.

На хорах в церкви висели три картины Бернхарда Штригеля. Незадолго до конца войны я решила их снять, имея целью куда-нибудь переправить, чтобы надёжно сохранить, как вдруг мой отец заметил самым неподходящим образом, что забирать предметы, посвящённые церкви, нехорошо, что это приносит несчастье. Так как я не хотела испытывать судьбу, то с сожалением повесила их снова на прежнее место.

В праздничные дни старый дворцовый священник надевал облачение, сшитое из парадного костюма канцлера, в котором тот был изображён на портрете Лоуренса.

Комната, которой мы больше всего пользовались, находилась в юго-западном углу и называлась Красной гостиной. Прелестный портрет Антуанетты Лейкам, второй жены канцлера, в рост, кисти Эндера висел над камином. Моя свекровь подарила мне шаль цвета красной киновари и пряжки от золотого пояса, которые изображены на картине. Все гостиные в одном направлении замыкались на этой гостиной, а все спальни – на моей маленькой рабочей комнате в другом. Так, дом мог всегда приспособиться к числу присутствующих в нём, и никто никогда не чувствовал себя подавленным его величиной.

В 1911 году был продан венский дворец. Вся библиотека, стенная обшивка, паркет и осветительные приборы были перевезены в Кёнигсварт, где их частично встроили в комнату рядом с угловой гостиной. Возникло очаровательное помещение, и когда мы с Павлом были одни, мы часто обедали там, сидя за маленькими столиками у камина, где в прохладные вечера горел уютный огонь. При нажатии на кнопку потаённого механизма рядом с камином открывалась потайная дверь в виде высокой книжной полки, через которую можно было попасть прямо на лестничную площадку.

Мое французское воспитание достаточно сильно настроило меня против канцлера Меттерниха. Когда я потом жила в его личных владениях среди его вещей и его коллекций, его письменного наследия, это мнение изменилось полностью.

Личность Меттерниха осталась, вероятно, для узколобых историков XIX века полностью непонятой. Они, как правило, находились под влиянием подъема идей национализма и либерализма. Он в свою очередь не придавал большого значения их оценкам, считая их преходящими, временными. Канцлер утверждал, что он родился либо слишком рано, либо слишком поздно, чтобы быть понятым ими. Всё-таки было не так легко, как думали эти люди, сохранить на европейском континенте мир почти в течение целой человеческой жизни.

Как и многие государственные деятели своего времени, Меттерних относился к важнейшим делам с кажущейся легкостью и, наоборот, посвящал делам светским – устройству бала, например, – преувеличенное внимание. Он питал глубокое недоверие к абстрактным политическим теориям и считал политическое развитие длительным процессом. Он также утверждал, что слишком часто многими политиками упускаются из виду два элементарных фактора: история и география. Его семья была родом с земель по реке Мозель, но длительная служба членов семьи – из поколения в поколение – на высоких церковных должностях и при императоре Священной Римской империи привела их к более широкому, всеобъемлющему пониманию европейской политики, чем это было свойственно обыкновенно подданным мелких княжеств.

Он испытывал отвращение к постоянно проявляющейся немецкой страсти к «ясным положениям», которая вела к катастрофическим «конечным результатам»: к бесцеремонности и беспощадности власть имущих и к презренной покорности лишённых власти. Его способность убеждать других помимо их воли порождала, вероятно, недовольство, так как он сам с гордостью говорил, что «никогда не прекращал убеждать, пока не слышал собственных слов из уст противника».

Хотя его дальновидные взгляды 1815 года в 1848 году были устаревшими, Меттерних оставался последовательным, никогда не теряя из виду свою цель: бывшую габсбургскую власть во главе германской империи заменить влиянием Австрии в Германском союзе в качестве противовеса Пруссии. Он считал это равновесие основой мира в Европе.

В отличие от некоторых его современников, которые вызывают у сегодняшних историков большое понимание, он не нарушал своей верности принципам и не брал взяток.

Его терпение и работоспособность были, по-видимому, столь же ошеломляющими, как и широта и многосторонность его интересов. В музее содержалась библиотека с тридцатью тысячами великолепно переплетённых книг, многие снабжены замечаниями, сделанными его рукой, и книги эти касаются любой из мыслимых областей знаний, включая естествознание, историю и археологию. Там находились также коллекции офортов, медалей, монет, оружия, а также различнейших редкостей – от кольца и молитвенника Марии-Антуанетты и крошечной туфельки мадам Тальони до женского волоса длиной в три метра. Императрица Мария-Луиза, вторая супруга Наполеона, после смерти своего сына, герцога Рейхштадтского, послала канцлеру некоторые памятные вещи: трость умершего, его умывальник, кольцо.

Меттерних использовал, вероятно, любую возможность для написания писем, а поскольку