Избранное - Нора Георгиевна Адамян

— Андрюша, я могу на тебя положиться? — спросила Ксения. — Ты будешь у больницы через двадцать минут?

— Да он в десять обернется, — Шевырев застонал. — Вы не беспокойтесь, это же близко…

Андрей выскочил из машины с сознанием, что ему предстоит выполнить ответственное дело. У него сердце стучало сильнее, чем обычно.

Его даже разочаровало, что действительно сразу за углом открылся пустырь и наискосок стоял вытянутый некрасивый дом.

Ему хотелось, чтобы дом был далеко и путь к нему был прегражден трудностями. Но все оказалось просто. Лестница и длинный коридор, заставленный хозяйственной утварью, никаких опасностей не представляли. Перед дверью с номером «28» Андрей остановился и отдышался.

Ему открыла женщина — низенькая, полная, в пестром платье с короткими рукавами. Она что-то жарила, и ее красные щеки блестели.

Своими острыми глазами Андрюша, еще стоя в дверях, увидел, что за столом сидит человек в меховой безрукавке, а у двери, под вешалкой, лежит вещевой мешок и чемодан.

— Тебе чего, мальчик?

— Шевыревы здесь живут?

— Здесь.

— Ваш муж просил передать, чтоб вы пошли в детский сад за ребенком. А он задержится.

— Как это? — спросила женщина. — Где же это он задержится?

Она уже испугалась. Андрей вошел в комнату, снял фуражку и провел ладонью по лбу к макушке.

— Вы понимаете, у него случилась небольшая авария…

— Авария? — крикнула женщина. — Что с ним? Вася, да что же это такое?

Мужчина вскочил из-за стола. На нем были длинные сапоги — выше колен. Они назывались унты.

Мужчина положил руку Андрею на плечо и приложил палец к губам.

— Что с ним? — спросил он тихо, и Андрюша понял. Мужчина боялся, что случилось страшное несчастье, и предупреждает, чтоб он не ляпнул об этом сразу.

И тогда Андрею сделалось легко, оттого что он может сказать чистую правду, которая в конце концов не так уж страшна:

— Честное слово, он совсем живой! Машина забуксовала, и трехтонка сплющила радиатор. А у него только нога повредилась. Вот тут внизу. Честное слово, только нога.

Женщина заметалась по комнате, натягивая на себя кофточку и пальто.

— Вася, мне придется за Милочкой пойти. Ты ведь не знаешь где, да и не дадут ее незнакомому. А ты в больницу сбегай. Она здесь близко. Тебе каждый покажет, узнай, что там.

— Я провожу, — вызвался Андрюша.

Мужчина накинул большое меховое пальто с капюшоном.

— Вы издалека приехали? — спросил Андрей, когда они сбегали по лестнице.

— Что ты? — переспросил мужчина в унтах. — Да вот прилетел час тому назад в командировку, а с братом, понимаешь, несчастье…

— Ничего. Только нога. Машину, конечно, жалко.

По улице они бежали. Один раз передохнули, когда Шевырев вытащил из кармана измятую пачку сигарет и закурил.

— А откуда, собственно, ты появился?

— Я из «скорой помощи».

Потом они снова побежали. Их еле догнала какая-то девушка, протянула Шевыреву деньги и сердито сказала:

— Обронили. Я вам кричала, кричала и бежала за вами целый квартал.

Он сказал «спасибо», и Андрей тоже сказал девушке «большое спасибо».

Во дворе больницы им показали, где приемная. Они вошли, в коридоре их встретила Ксения Петровна. Она сказала: «Ах, как я рада, Андрюша, что ты уже здесь!»

Шевырев долго расспрашивал у Ксении Петровны про своего брата. Потом сказал:

— У вас замечательный мальчик, умный, тактичный.

Андрюша думал, что Ксения Петровна скажет: «Это не мой сын», но она ничего не сказала. А Шевырев все ее благодарил:

— Вы нам очень помогли. Я только час как приехал, и вот все это свалилось, но я никогда не забуду, что вы для нас сделали…

Потом они снова уселись в машину, и Сема говорил:

— Вот сейчас приедем, чаю напьемся.

А Володя отвечал:

— Напьемся да опять поедем.

Андрею очень хотелось ехать с ними на подстанцию и снова на вызов, но его высадили у метро «Белорусская». Ксения Петровна спросила: «Есть у тебя пять копеек?»

И сразу стало грустно и жалко, что все уже кончилось — езда, и мужчина в унтах, и Сема. Неожиданно для себя Андрюша вдруг потянулся к Ксении Петровне. Она прижала его голову к груди. Тогда Андрей попросил шепотом:

— Вы ему… ну, отцу, ничего не говорите, что я с вами был и про все. Хорошо? Не надо.

Они уехали. Все машины пропускали их вперед.

8

Нет, они не успели выпить чаю. На подстанции не было ни одной бригады. Их вызвали почти сразу. Наверное, это лучше. Ехать, работать, не думать, не разговаривать.

Один из строгих законов «скорой» гласил: «В первую очередь внимание травме. Все остальные впечатления потом».

Рана была неглубокая. Рассечена только кожа головы, но потеря крови большая, особенно для пожилого человека. И кто их знает, эти травмы головы, они всегда могут иметь нежелательные последствия.

— Йод, давящую повязку, — распорядилась Ксения, протирая пальцы спиртом.

Запыленная, прокуренная каморка автобусного парка быстро превратилась в маленькую операционную. На колченогий стол легла стерильная салфетка, ножницы, пинцеты, шприц.

Потерпевший сидел на табурете. Кровь густо стекала по его лицу. Струйки ее лиловыми сгустками наслоились на лацкане пиджака. Тяжелые капли падали на брюки.

В двери заглядывали кондукторши и фыркали.

— Подбили человека и, хорошее дело, смеются, — сурово сказал Сема.

— И ничуть мы его не подбивали! — возмущенно зашумели кондукторши. — И совсем мы ни при чем. Нам его с улицы привели такого. Он пьяней вина. Милиция привела.

— На инсинуации не отвечаю, — хрипло сказал мужчина. — Медицина, прошу меня не трогать! Пусть все доказательства насилия будут налицо. Пусть кровь моя вопиет!

Ксения взяла ножницы.

— Не подходите! — закричал пьяный. — Требую протокола с подробным описанием увечий, мне нанесенных…

Володя подошел сзади и крепко взял его за локти. Пьяный метнулся.

— Оставьте его, Володя. А ну, сидеть спокойно.

Ксения стиснула зубы, чтоб не выкрикнуть с гневом эти слова.

— Немедленно! — сказала она еще тише и еще внушительней.

С ножницами в руках, отмахнувшись от Володи, делающего предостерегающие жесты, она вплотную подошла к человеку, остро пахнущему винным перегаром, застарелым табачным дымом и кровью.

Он вдруг затих, ссутулив плечи, и покорно отвечал на вопросы Володи, пока Ксения выстригала слипшиеся пряди редких седых волос и накладывала повязки.

— Пеньков, сорок пять лет, бухгалтер…

Сорок пять лет, только сорок пять. А уже склеротические красные жилки на щеках, нечистые желтые белки, вялые ткани, хриплое дыхание. Взять бы тебя в специальную клинику, обмыть сосуды, провентилировать легкие, прочистить печень, вставить новые зубы, укрепить мускулы. И потом выпустить в жизнь молодым, здоровым, каким и должен быть человек в сорок пять лет. Сказать: «Не губи себя, дурак,