Constanta - Марьяна Куприянова

повздорили, с кем не бывает? У меня был хреновый день, а у Довлатова так еще хуже. Жена подлила масла в огонь, мы оба сорвались друг на друге, каждый из-за своих личных проблем. А ведь я всегда вот так брыкаюсь, когда чувствую себя виноватой, но гордость не позволяет этого признать, вот и наорала на него.

Да, я ощущала вину за вчерашнее и собиралась извиниться: все-таки он препод, мой научрук, взрослый человек; он во многом помогал мне и не заслуживает такого отношения. Остатки уважения к нему заставят меня просить прощения, хоть я и считаю это постыдным.

Ночевала я у Валеры – с поиском ночлега проблем не оказалось, друг сразу предложил приютить меня под крылом. Он готов хоть месяц меня у себя принимать. Но я так долго пользоваться его дружбой не собиралась – решила на этой же неделе забрать вещи из общежития и уехать домой. С Ольгой так и не разговаривали, староста сторонилась меня, как бубонной чумы, Вова звонил несколько раз, но я сбрасывала, понимая, насколько он мне противен и как мужчина неинтересен.

– Весь универ уже шепчется о том, что у тебя роман с Довлатовым, – поделился Валера за обедом, после того как мы вернулись с занятий.

– Ты веришь этому? – обернулась я, моя посуду у раковины.

– Я верю только тебе. Слухи – пустое. Но я думаю, доля правды в этом есть. Что скажешь?

– Я не знаю, – пожала я плечами, внезапно испытывая потребность высказать соображения на этот счет.

Валера это почувствовал и отодвинул тарелку.

– Хочешь, поговорим об этом. Я не хуже Ольги умею выслушать.

– В таких личных вещах ты даже лучше. Я знаю, – я вытерла руки о полотенце и села за столик напротив него. – Я многим могу с тобой поделиться, но до этого момента думала, что Константин Сергеевич к этому списку не относится. Понимаешь… я влюбилась в преподавателя. Господи, как же просто, оказывается, сказать это вслух! Признаться не только самой себе.

Я совсем не знаю, как он ко мне относится; и то, что начало происходить, пугает меня по-настоящему. Мне кажется, я стою на краю пропасти, а он вот-вот толкнет меня вниз. Я не понимаю, о чем мне говорили староста и его жена, они несли какую-то чушь о том, что он меня любит. С такой уверенностью, будто он сам им это поведал. А мне рассказать просто не успел, потому что я пришла и разоралась, мол, не нужны мне такие проблемы, да и Вы у меня уже в печенках сидите.

– Ну вот, ты сама и ответила на свой вопрос. Скорее всего, так все и было. Подумай: сначала он разбирается со старостой и говорит ей что-то такое, что доводит ее до слез. Тебе неясно, почему она считает, что Довлатов влюблен в тебя? А, по-моему, все очевидно; и вариант тут один: он сам намекнул ей на это, если не сказал в лоб, чтобы отшить. И с женой та же история: что он мог ей такого сказать, чтобы она окончательно сдалась? Конечно, что любит другую, и только он, а не ты, в этом виноват. Думаю, она понимает: сердцу не прикажешь, он для нее уже потерян. Да и ее последние слова мою теорию подтверждают. Как она там сказала?

– «Да ты еще просто всего не знаешь», – по памяти процитировала я.

– Ну вот! А чего ты могла не знать? Того, что Довлатов собирался тебе сказать после ухода жены, но не успел! Почему не успел? Потому что ты его опередила. Ты пришла и высказалась в таком тоне, что он решил, тебе не нужны его признания. Вот и разозлился! Да неужели это так непонятно?

– Понятно, – ответила я ошарашенно, глядя, как завелся Валера. – Ты его защищаешь как мужик мужика, из солидарности?

– Да нет же, Яна! Я тебе говорю, как оно есть, следуя из понятий общей мужской логики. Я отреагировал бы точно так же: зачем говорить девушке о своих чувствах, если видишь, что ты ей не нужен?

– С чего ты взял, что у него ко мне чувства?

– Да с того, что я тоже мужчина, и как мужчина прекрасно его понимаю! Мужское внимание никогда, никогда не бывает просто так. Как тебе до сих пор не видно, что он стремится к тебе? Иначе бы просто не стал так настойчиво добиваться твоей компании, помогать тебе во всем, решать твои проблемы, ездить к тебе в общагу. Да он только и ищет способа, чтобы оказаться рядом. Вот, доклад этот как прикрытие себе придумал.

– Эти его поступки легко объяснимы с точки зрения преподавателя. Не надо преувеличивать, он ко мне ничего не чувствует.

Валера засмеялся в голос.

– Да зачем ты себя-то обмануть пытаешься? Сама себе проблемы создаешь, дура! Ой, женщины, ой, глупые… А еще нас толстолобыми называете, якобы намеков не понимаем. Да он добивается тебя, как только может, а ты закрываешь глаза, не замечая явного факта!

– Валера, я тебе говорю, это не так! Пока ничто не говорит мне об этом из его поведения.

– Ничто, говоришь? А как ты объяснишь тот случай, когда мы с тобой спускались, а внизу тебя ждал он и Вова? Ты хоть видела его взгляд? Да он чуть не взорвался, когда увидел тебя в мужском обществе! Это же самая обнаженная ревность из всех, которые я видел! А ты никак не можешь поверить в очевидное! Почему?

– Да потому что я не хочу в это верить! Не могу! Меня не могут любить, понимаешь?

– Кто тебе вбил такую глупость?

– Жизнь! Меня никогда не любили по-настоящему, только притворялись. Я не хочу даже верить в это, не хочу разочаровываться. Я не знаю, что такое любовь.

– А как же я? Ведь я тебя, как брата … – осекся Валера.

Через секунду мы рванулись друг к другу и крепко обнялись над столом. И мне стало так тепло, так хорошо, что от радости хотелось просить прощения у всего мира. Даже у тех, кто виноват. Я позвонила Ольге, но она не взяла трубку. Из гордости, – сказала я себе, решив подойти к ней в университете.

К пяти, как и было оговорено, я, полная смутных надежд от разговора с Валерой, поехала на консультацию. На кафедре мне сказали, в какой аудитории Довлатов заканчивает пару, и я отправилась туда, так как прибыла немного раньше. Дверь была открыта, изнутри доносился его сильный, серьезный голос, сочный и громкий; студенты молча слушали и впитывали каждое его слово, лекция близилась