Истина - Эмиль Золя

Оба прямо пріѣхали въ училище и рѣшили сперва взглянуть на жертву преступленія, а потомъ уже собирать показанія.

Симонъ и Даррасъ проводили ихъ въ комнату Зефирена, а Маркъ, мадемуазель Рузеръ и Миньо остались въ залѣ, ожидая ихъ возвращенія; вскорѣ къ нимъ присоединились отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій. Прокуроръ и слѣдственный судья вернулись, составивъ подробное описаніе мѣста преступленія и положенія несчастной жертвы; они уже были освѣдомлены обо всемъ, что было говорено по поводу случившагося событія. Въ рукахъ прокурора находились номеръ «Маленькаго Бомонца» и листокъ прописей, которымъ и онъ, и слѣдователь, казалось, придавали большое значеніе. Усѣвшись за столъ, они начали подробно осматривать эти бумаги, разсуждая и разспрашивая присутствующихъ, особенно относительно прописи; они обращались къ Марку и Симону, къ учительницѣ и къ духовнымъ отцамъ, спрашивая ихъ мнѣніе. Весь допросъ, впрочемъ, пока велся въ формѣ разговора, такъ какъ не было еще писца, который записывалъ бы показанія.

— О, — замѣтилъ Маркъ, — эти прописи употребляются во всѣхъ школахъ, и въ свѣтскихъ, и въ церковныхъ.

— Да, совершенно вѣрно, — подтвердилъ его слова братъ Фулъгентій: — у насъ употребляются такія же прописи, и въ этой школѣ, вѣроятно, тоже.

Ла-Биссоньеръ пожелалъ получить болѣе точныя свѣдѣнія.

— Не помните ли, — спросилъ онъ Симона, — давали вы точно такія прописи вашимъ ученикамъ? «Любите другъ друга». Эти слова вы должны были запомнить.

— Такія прописи никогда не употреблялись въ моемъ классѣ,- рѣшительно заявилъ Симонъ. — Я непремѣнно запомнилъ бы ихъ, какъ вы изволили замѣтить.

Прокуроръ задалъ тотъ же вопросъ брату Фульгентію; послѣдній слегка замялся,

— Вмѣстѣ со мною занимаются еще три брата: Исидоръ, Лазарь и Горгій, — и я не могу дать точнаго отвѣта.

Потомъ, послѣ небольшого молчанія, онъ вдругъ рѣшительно произнесъ:

— Нѣтъ, нѣтъ! Никогда такая пропись не выдавалась нашимъ ученикамъ, — я непремѣнно замѣтилъ бы ее.

Слѣдователь и прокуроръ не настаивали; они не хотѣли слишкомъ подчеркивать то значеніе, которое придавали этому листку прописей.

— Странно, что не нашли оторваннаго угла, — сказалъ, немного погодя, слѣдственный судья Дэ. — А что, у васъ нѣтъ обыкновенія ставить штемпель школы въ уголкѣ прописей? — прибавилъ онъ, подумавъ немного.

— Иногда, — сознался братъ Фульгентій.

Но Маркъ запротестовалъ:

— Что касается меня, то я никогда не ставлю клейма школы на прописяхъ. У насъ нѣтъ такого обычая.

— Простите, — перебилъ его Симонъ своимъ покойнымъ голосомъ, — у меня есть прописи, на которыхъ поставленъ штемпель. Но я ихъ ставлю вотъ здѣсь, на этомъ мѣстѣ.

Отецъ Филибенъ, который все время молчалъ, слегка засмѣялся, видя замѣшательство судебной власти передъ такими разнородными показаніями.

— Это лишь доказываетъ, какъ трудно установить истину. Напримѣръ, это пятно, которое вы теперь разсматриваете, господинъ прокуроръ, — его считали за иниціалы, за надпись; я полагаю, что это просто чернильный кляксъ, размазанный пальцемъ ученика.

— Развѣ учителя помѣчаютъ прописи заглавными буквами фамиліи ученика? — снова спросилъ слѣдователь.

— Да, — опять сознался братъ Фульгентій, — у насъ это дѣлается.

— А въ нашихъ школахъ никогда! — воскликнули въ одинъ голосъ Маркъ и Симонъ.

— Ошибаетесь, — замѣтила мадемуазель Рузеръ, — если я и не ставлю штемпеля, зато обыкновенно выставляю свои иниціалы внизу прописи.

Ла-Биссоньеръ движеніемъ руки прекратилъ этотъ споръ; онъ зналъ, что подобное обсужденіе второстепенныхъ подробностей создаетъ иногда серьезную смуту и сбиваетъ съ толку. Слѣдствіе должно разъяснить это обстоятельство и установить, какія школы ставятъ штемпель, и какія просто помѣчаютъ листки иниціалами. Онъ ограничился тѣмъ, что просилъ разсказать ему, какъ открыли преступленіе. Миньо сообщилъ о своемъ удивленіи по поводу открытаго окна и свой ужасъ, когда увидѣлъ несчастную жертву. Мадемуазель Рузеръ объяснила, какъ она услышала крики Миньо и прибѣжала, чтобы узнать, въ чемъ дѣло; она разсказала также подробности о вчерашней церковной службѣ и о толъ, какъ она проводила домой Зефирена до самаго окна, въ которое онъ вскочилъ. Отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій разсказали о томъ, какъ случайно проходили мимо и узнали про убійство; они передавали, въ какомъ видѣ застали жертву и обстановку комнаты, указали то мѣсто, гдѣ лежалъ комокъ бумаги, который они позволили себѣ развернуть, прежде чѣмъ положить на столъ. Маркъ, въ свою очередь, сообщилъ свои впечатлѣнія, когда подоспѣлъ на мѣмто происшествія.

Прокуроръ, обратясь къ Симону, началъ его разспрашивать.

— Вы говорили, что вернулись вчера безъ двадцати минутъ двѣнадцать и застали весь домъ погруженнымъ въ полную тишину… Ваша жена спала?

Слѣдственный судья позволилъ себѣ перебить его:

— Господинъ прокуроръ республики, не найдете ли вы нужнымъ вызвать сюда госпожу Симонъ?

Ла-Биссоньеръ выразилъ согласіе кивкомъ головы; Симонъ отправился за женою и вскорѣ появился вмѣстѣ съ нею.

Въ простомъ домашнемъ платьѣ изъ небѣленаго холста, Рахиль поразила всѣхъ своею красотою и возбудила къ себѣ общую симпатію. Это была еврейка въ полномъ расцвѣтѣ красоты: чудный овалъ лица, великолѣпные черные волосы, нѣжный золотистый цвѣтъ кожи, большіе ласковые глаза и красиво очерченный ротъ съ красными губами и бѣлыми, красивыми зубами. Любовь къ мужу и дѣтямъ такъ и сквозила во всѣхъ ея движеніяхъ; это была преданность восточной женщины, немного лѣнивой, исключительно занятой своими семейными обязанностями. Симонъ уже закрывалъ дверь, когда въ комнату ворвались его дѣти, Іосифъ и Сара, здоровые, красивые ребята; они проскользнули за матерью, хотя имъ запретили слѣдовать за нею, и забились въ складки ея платья; прокуроръ сдѣлалъ знакъ, чтобы ихъ оставили въ покоѣ. Онъ былъ пораженъ красотою Рахили, и его голосъ принялъ какой-то нѣжный, музыкальный оттѣнокъ, когда онъ приступилъ къ допросу.

— Сударыня, вашъ мужъ вернулся безъ двадцати минутъ двѣнадцать?

— Да, господинъ прокуроръ. Онъ посмотрѣлъ на часы, прежде чѣмъ лечь спать, и мы еще бесѣдовали, затушивъ свѣчу, чтобы не разбудить дѣтей; мы слышали, какъ пробило двѣнадцать.

— Но вы сами, сударыня, до прихода мужа, отъ половины одиннадцатаго до половины двѣнадцатаго, ничего не слышали — ни шума шаговъ, ни сдавленныхъ криковъ, ни стоновъ?

— Нѣтъ, ничего рѣшительно. Я спала, пока въ комнату не вошелъ мужъ и не разбудилъ меня… Мнѣ въ послѣднее время нездоровилось, и онъ былъ такъ счастливъ, видя, что мнѣ немного лучше; онъ смѣялся и шутилъ, цѣлуя меня, такъ что я просила его не шумѣть и не нарушать тишины, которая царила въ домѣ; я боялась, какъ бы онъ кого-нибудь не побезпокоилъ… Ахъ, могли ли мы знать, что надъ этимъ домомъ разразилось такое ужасное несчастье!

Несчастная женщина казалась совсѣмъ разстроенной, слезы катились у нея по лицу, и она обратилась къ мужу, какъ бы ища у него защиты и утѣшенія. Онъ также заплакалъ, видя ея слезы, и, забывъ о томъ, гдѣ онъ находится, страстно прижалъ ее къ своей груди и осыпалъ нѣжными поцѣлуями. Дѣти подняли свои испуганныя личики, и вся эта грулпа представляла собою трогательную картину безконечной взаимной любви.

— Я нѣсколько удивилась, что онъ вернулся въ такое время, когда нѣтъ поѣзда, — объяснила госпожа Симонъ, не дожидаясь разспросовъ. — Но мужъ разсказалъ мнѣ все, когда легъ спать.

— Да, я не могъ не ѣхать на собраніе, — продолжалъ Симонъ объясненіе жены: — мнѣ было ужасно досадно, когда, пріѣхавъ на станцію, я увидѣлъ, что поѣздъ десять тридцать отходитъ, и я не успѣлъ вскочить въ него. Дожидаться двѣнадцати-часового поѣзда мнѣ не хотѣлось, и я отправился пѣшкомъ. Шесть километровъ не Богъ знаетъ какой длинный путь… Въ часъ ночи, когда разразилась гроза, я все еще болталъ съ женою; она не могла уснуть; вотъ почему мы такъ проспали сегодня утромъ, ничего не подозрѣвая объ ужасной драмѣ, которая свершилась здѣсь.

Рахиль снова принялась плакать, и онъ цѣловалъ ее, какъ нѣжный любовникъ, стараясь утѣшить.

— Успокойся, дорогая: мы любили мальчика отъ всей души, какъ родного сына; наша совѣсть спокойна, и мы ничѣмъ не виноваты въ этомъ ужасномъ событіи.

Такъ думали и всѣ присутствующіе. Мэръ Даррасъ очень уважалъ Симона и цѣнилъ его, какъ прекраснаго преподавателя. Миньо и мадемуазель Рузеръ, хотя и не любили евреевъ, все же были того мнѣнія, что своимъ безупречнымъ поведеніемъ онъ заставлялъ другихъ забывать о томъ, что онъ — еврей. Отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій, видя общее настроеніе, не позволили себѣ никакого замѣчанія; они хранили упорное молчаніе, и только ихъ пронырливые взгляды старались проникнуть въ суть вещей. Представители судебной власти не имѣли передъ собою никакого слѣда, который могъ бы направить ихъ къ раскрытію истины; имъ оставалось одно: предположить, что какой-то таинственный злоумышленникъ прыгнулъ въ окно и опять въ него выпрыгнулъ; допросъ не далъ имъ матеріала для какихъ-либо иныхъ предположеній. Былъ установленъ только часъ совершенія преступнаго дѣянія, — отъ половины одиннадцатаго до одиннадцати часовъ; что же касается самого преступленія, то оно скрывалось въ совершенной неизвѣстности.