Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

Киран задрал голову и внимательно посмотрел на небо:

– Если налегке идти, то не больше часа, господин. Тут как раз по бережку удобно будет. Но вот с такой тушей… Может, к полудню и дойдем.

– Если только жилы себе не порвем и спины не переломаем. Хотя бычок того стоит,– улыбнулся своей жутковатой улыбкой Мицан, проведя рукой по спине мертвого зверя.

– К полудню значит…– задумчиво протянул полководец.

– Вы совсем не обязаны идти с нам, господин,– сказал Киран.– Мы же вас только задерживать будем…

– Плохим я буду командиром, если брошу своих солдат. Тем более посреди леса и с щедрой добычей. Да и от провожатых я бы тоже не отказался. И не ухмыляйся так Сэги.

Киран и Лиаф тут же заспорили между собой о способах доставки туши. После нескольких отвергнутых вариантов, они сошлись на том, что проще всего будет соорудить полозья, связав вместе молодые деревца, потом уложить на них быка и тащить за собой по берегу.

Пока они спорили, Фолла ходил кругами, внимательно осматривая деревья, кусты и землю. Мицан с блаженным видом прогуливался по берегу реки, иногда трогая воду кончиком сапога, а Лико с рабом отошли в сторонку, что-то негромко обсуждая.

Скофа же присел возле туши быка, откинувшись на нее спиной, и закрыл глаза, подставив лицо под лучи наконец-то прорезавшего небесного светила. Тут, на берегу, уже чувствовалась весна. Она ощущалась в запахах, в слабом тепле, которое дарило солнце, изредка пробивавшееся сквозь серые, словно вымазанные густой грязью, облака. И даже первая травка, что росла то тут, то там, говорила о скором преображении мира.

В его родной провинции, в столичном Кадифаре, в это время года было уже не просто тепло, а временами даже жарко и все покрывала свежая густая зелень. И солнце там было совсем другим… Ярким, большим, зависшим в бесконечной синеве неба. Оно согревало и обжигало одновременно, словно строптивая, но страстная женщина. А это блеклое светило больше напоминало доживавшую свой век старуху, что куталось в выцветшие лохмотья облаков.

Воин задумался, как давно уже он не был в Кадифаре. Получалось, что четыре года. Сначала их отправили укреплять границу в Дикую Вулгрию, вечно страдавшую от набегов харвенов, а потом они два года воевали с варварами уже на их земле. Не то чтобы в родном городке его кто-то особо ждал, но Скофа скучал по самим родным местам. Он тосковал по цивилизованной жизни и ее удобствам. По жаркому солнцу. По мягким кроватям. По терпким винам, слегка пощипывающим язык. По вкусу тайларских блюд… По всему тому, что было недоступно здесь, у самого края цивилизованного мира…

И единственное что грело ему душу, так это то, что вскоре его служба окончится. Он и так отдал своей тагме больше лет, чем положено, и этот поход был для него последним.

– Дождь будет.

– Что-что? – переспросил прошедшего Мицана Скофа.

– Говорю, дождь собирается,– он показал пальцем на небо.– Вон смотри, как все серостью затянуло. Так что жди сегодня помывки. Может вечером, а может и днем. Как раз когда мы твоего крошку-бычка потащим.

Солдат задрал голову и убедился в правдивости предсказаний Мертвеца.

Когда армия только перешла границу, многие удивлялись, почему харвены строятся либо на холмах, либо вдали от крупных рек. Ведь куда удобнее возводить поселки именно у воды: тут и рыбалка и судоходство. Но потом, столкнувшись с весенними паводками и наводнениями, тайлары поняли, в чем дело. А еще они поняли, почему местные называют раннюю весну временем безумства речного бога.

Весенние дожди в этих краях были настоящим проклятьем. Сильные, продолжительные, они могли длиться часами и днями, смывая палатки и превращая дороги в потоки булькающей грязи. Но хуже всего после таких ливней дело обстояло с реками – они выходили из берегов, разливаясь порой на четверть версты, и сметали возведенные тайларами мосты и укрепления. Их бурные воды постоянно разбрасывали и разбивали лодки и плоты, приготовленные для перевозки войск, от чего многие в войсках считали, что сама местная природа ведет войну с захватчиками.

– А мы ведь тебя и вправду потеряли,– Мицан присел рядом с ним и откинулся на тушу.– Шли, шли, а потом бац, смотрим по сторонам – а тебя как и не было. Уже думали: хрен с ней, с добычей, своего бы Бычка вернуть, пока совсем не разминулись. Думали кричать начать. Да только тут ты со своим туром сам шума наделал. Так куда ты пропал-то? Нужда в кусты завела?

– Да нет, я так. Отстал просто…

– Опять землю щупал? – рассмеялся Мертвец.– Заканчивал бы ты с этим делом Бык, а то не ровен час – по-настоящему заблудишься. И что нам тогда делать прикажешь? Искать харвенов и спрашивать у них: «дорогие покорённые дикари, не видели ли вы тут случайно заблудившегося двуного быка? Он такой большой, крупный, и тайларский доспех носит. Нет? Не встречали?»

Скофа махнул на него рукой.

– А что это ты рукой на меня машешь? Вот представь, как нам без тебя возвращаться? Одноглазый Эйн каждому голову оторвет, а потом всё равно на поиски отправит.

– А, так ты командира испугался? А я-то уж было подумал, что за меня волнуешься.

– Конечно командира! Хотя и без волнения не обходится. Что уж тут скрывать. Ведь если ты сгинешь, кого мне тогда обыгрывать в кости? Кирана? Ну так он скряга. Лиаф, даром что Щепа, жульничает. Эдо после первого же проигрыша начинает ныть. Басар слишком быстро впадает в ярость, а кулаки у него ой какие тяжелые. Ну а Эйн вообще игр побаивается. Так что только ты и остаешься, мой здоровенный друг.

– А близнецы тебя, чем не устраивают?

– Пффф… ты мне еще предложи с Фоллой поиграть. Сам что ли не знаешь? Эти двое только пьют и друг с дружкой переругиваются, а про кости почти сразу забывают. Нет, бычок, ты моя отрада. Благодаря тебе я свое сердце от печалей освобождаю …

– Карман ты мой освобождаешь, ублюдок лицемерный!

– Конечно, освобождаю! А вместе с ним еще и сердце от тревог и печалей!

Они засмеялись. Игроком Скофа и вправду был неважным, но кости наполняли его жгучей страстью, не угасающей от проигрыша к проигрышу. Сколько раз он зарекался, клялся богам и предкам, обещая бросить это занятие – столько же раз обнаруживал себя за игральным столом и с опустевшим кошельком. Но безумная вера, что однажды бог богатств Сатос проявит к нему свою милость, не покидала его сердца, заставляя проигрываться