Шедевр - Миранда Гловер

Симеон организовал этот недельный семинар для приверженцев натурфилософии[4], и мама выступала главным докладчиком на его закрытии. Уверена, что они все делали сообща: отец организовывал семинары, а Эва привлекала слушателей.

— Маргарет Тэтчер считает идеи феминизма ошибочными, — начала она, а мои мысли вернулись в сладострастный полдень, проведенный с Кенни. Когда выступление закончится, я сяду на велосипед, поеду и найду его в баре, и мы сможем заняться этим снова — в его доме, например, перед горящим камином. На этот раз я оставлю альбом дома. Едва ли я, у которой высший балл по изобразительному искусству, смогу показать преподавателям этот рисунок на вольную тему. Представляю себе реакцию своего учителя. Я знала, что мои портреты Кенни гораздо лучше всего, что остальные ученики могли бы сделать, — правда, в них ощущается некоторое влияние Климта[5]. Может, я не очень преуспела в других науках, но рисовать я умею — и играть тоже. Моя мечта — стать актрисой. Сейчас, например, я отрабатываю «стыдливость». Что гораздо сложнее, чем образ Тэсс, учитывая длину моей юбки, отсутствие белья и мысли, которые крутятся в голове. Но необходимо, чтобы Симеон и Эва не догадались об утрате мною невинности и я смогла и дальше наслаждаться их либеральным воспитанием. Я понимала, что, если они узнают, чем я занималась сегодня в лесу с цыганом, ворота дома будут закрываться на ночь, а мой велосипед отберут и спрячут.

Мои размышления прервал громкий звук. Я подняла глаза одновременно с тем, как все присутствующие вскочили с мест, издав испуганное «О!»

Эва уже спустилась со сцены, и тут я заметила: Симеон лежал на полу и бился в конвульсиях, изо рта у него текла кровь. Я просто приросла к сиденью и не могла подняться, чтобы броситься на помощь.

— Кто-нибудь, вызовите врача! — воскликнула Эва непривычно высоким и задыхающимся голосом.

Она держала голову Симеона и что-то шептала ему, пока он продолжал корчиться, а его лицо приобретало зловещий темно-малиновый оттенок. Затем отец начал стонать, словно дикое животное, попавшее в охотничий капкан. Кто-то давил рукой ему на грудь. Кажется, этот человек назвался врачом.

После неопределенного промежутка времени стоны прекратились и Симеон затих. Струйка крови, стекавшая из угла его рта, образовала маленькую алую лужицу на паркете. Давление было восстановлено — но слишком поздно. Карие глаза отца смотрели в потолок — открытые, но безжизненные.

Теперь, когда рыдания прекратились, я услышала другой, еще более жалобный звук. Эва склонилась над Симеоном как побитая собака и положила голову ему на грудь. Узел на ее затылке распустился, и волосы седой веревкой струились по спине. Люди начали расходиться, не зная, что тут можно сделать; они склонили головы, ссутулились и выглядели совершенно подавленными. Кто-то положил руку мне на плечо, я вздрогнула и очнулась. Я поднялась и почувствовала холод. Толпа шла мне навстречу, а я проходила мимо их участливых глаз, глядя в единственном направлении: на то, что я никогда уже не смогу забыть, — на бездыханное тело моего отца.

4

Я оставила спящего Эйдана и уехала домой. Мне нужно было побыть одной, собраться с мыслями. Следующий день я провела, шагая взад-вперед по студии и записывая возникавшие идеи на доске, но ничего конкретного в голову не приходило. Никто не звонил, лишь Эйдан прислал сообщение, написав, что ему не хватало меня, когда он проснулся. Я ответила: «Не принимай это на свой счет. Мне просто нужно поработать!»

Уверена, что такой ответ пришелся ему по душе. Звонок Кенни действительно подстегнул меня, но необходимое решение все не приходило. Ближе к вечеру я устало рухнула на кровать и закрыла глаза. Все мои поиски, казалось, ни к чему не ведут. Но вдруг, словно из ниоткуда, мне в голову пришла одна мысль, и я поняла, что надо делать. Я вскочила с кровати, словно на меня надели волшебные башмачки, и, не разбирая, стерла с доски все свои заметки. Затем я схватила телефон и среди сообщений нашла единственно необходимое, то, которое разбудило мой ум и воображение. Я переписала слова Эйдана большими буквами: «Я НИКОГДА НЕ ПРОДАЛ БЫ ТЕБЯ, ЭСТ; ТЫ МОЙ ШЕДЕВР».

Отступив на шаг, я долго и задумчиво смотрела на стену, зная, что в этих словах сокрыто решение всех моих проблем. На момент планирования новой работы идея ее создания уже прочно сидела в моем мозгу. Предположим, Эйдану все-таки пришлось бы продать меня, — мысль о том, что я могу выступать в качестве шедевра, казалась мне заманчивой. Это была самая сенсационная моя задумка. Я заставлю Эйдана выставить меня на аукцион как живое, дышащее произведение искусства. В конце концов, я человек публичный. Мое лицо известно не меньше моих картин, как бы там ни было это тоже мое искусство. Я — актриса, свой собственный шедевр, достойная последовательница философии нарциссизма. Моя ценность заключается в моей плоти и крови, ведь именно они являются единственными реальными инструментами моего творчества. Забыть детские шалости, забыть о Кенни Харпере и нашем глупом романчике. Только так можно узнать мою истинную значимость. Новостями о своем проекте я поделюсь и с «Кларионом» тоже, — но при условии, что они откажутся от сотрудничества с Кенни Харпером. Они, конечно, на это пойдут. Мне очень хорошо известны правила игры. Внимание толпы обратится в другую сторону, я буду вновь контролировать ситуацию, и жизнь войдет в прежнее русло. Мое сердце забилось сильнее. Мне необходимо увидеть Эйдана, мне нужно рассказать ему обо всем прямо сейчас.

Он сидел в своей галерее и работал с документами, поэтому очень удивился, хотя и был рад, когда я постучала.

Прежде чем он успел что-либо сказать, я выпалила:

— Я придумала!

Он откинулся на спинку стула, скрестил руки, криво улыбнулся и кивком головы дал понять, чтобы я продолжала.

— Я хочу, чтобы ты продал меня, — немного вызывающе сказала я и улыбнулась в ответ.

Сине-зеленые глаза Эйдана сузились.

— О чем ты говоришь? — спросил он.

— Забыть мазню времен моего детства, — медленно начала я, — выставить меня на аукцион Сотби как живое произведение искусства. — Я почувствовала гулкие удары своего сердца. — Я хочу знать, сколько на самом деле стою.

Эйдан минуту неотрывно смотрел на меня, потом отвернулся.

— Это смешно, — сказал он категоричным тоном, глядя на свою ногу, которая стучала по куску приставшего к полу скотча.

— Почему?

Эйдан покачал головой, нога со стуком опустилась на пол, затем он поднял глаза и пристально взглянул на меня.

— Это идиотская идея, Эстер. Кто угодно сможет торговаться за тебя, любой сумасшедший придурок. Я не позволю тебе это сделать.

Я испытала панический страх, затем меня охватила ярость.

— Не далее как вчера ты весело советовал мне загнать подороже все мои старые вещи, — сказала я. — Почему не продать что-то настоящее? Уверена, ты получишь внушительные комиссионные.

Минуту Эйдан смущенно молчал, потом его глаза стали метать молнии.

— Так ты это имеешь в виду? — он выглядел униженным.

Я почти захотела попросить его обо всем забыть, повернуть время вспять. Но интуиция мне подсказывала, что моя идея будет иметь успех. Надо было убедить Эйдана поддержать меня. Это нужно сделать, перед тем как подойдет срок сдачи работы, назначенный галереей Тейт. Моя задумка разом решала слишком много проблем, чтобы от нее так легко можно было отказаться.

— От твоего ответа зависит успех проекта, — твердо проговорила я. — Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь в том, что этот замысел идеален.

— Я думал, что неплохо разбираюсь во всем, что касается выгодных сделок, — непривычно язвительно заметил Эйдан.

— Это не сделка, — ответила я.

— Ладно, тогда что, черт побери, это такое, Эстер? Игра?

— Это, возможно, окажется единственным проектом за всю мою карьеру, который не будет игрой, — ответила я, немного повысив голос. — Я говорю совершенно серьезно; я хочу узнать свою стоимость, цену своего дурацкого творчества. Я хочу знать, сколько на самом деле стою.

— Думаю, тебе надо поехать домой и лечь спать, Эстер, — неожиданно сказал Эйдан. — Мы обсудим это завтра.

— Если ты не хочешь курировать мой следующий проект, значит, мне просто придется найти другого агента! — крикнула я.

Сквозь смуглую кожу Эйдана было заметно, как кровь отхлынула от его лица. Он положил руки на стол и наклонился ко мне. Я заметила, что он дрожит.

— Ты действительно этого хочешь? — только и спросил он.

Я не ответила. Говорить было не о чем.

Эйдан встал, прошел мимо меня и громко хлопнул дверью.

Обессиленная, я вернулась домой. Наши с Эйданом жизни были так же тесно связаны, как кисти и холст. Невозможно представить себе одно без другого. Я не могла поверить, что сама предложила расторгнуть наш договор, но я точно так же не могла помыслить о возвращении Кенни Харпера. Но как бы много места ни занимал Эйдан в моей теперешней жизни, я не пущу его в мое прошлое. Когда мы встретились, я уже закончила колледж искусств, твердо стояла на ногах и имела за плечами довольно солидный опыт художника. Именно такой впервые увидел меня Эйдан, и у меня не было ни малейшего намерения показывать ему другую Эстер. Это было невозможно, так как разрушило бы то, на чем основывались наши отношения. Я не знала, чего ожидать от завтрашнего дня. Но одно было бесспорно: я решила осуществить этот проект, — с помощью Эйдана или без нее. Мне вдруг показалось важным не столько лишить Кенни внимания прессы, сколько доказать самой себе, что я не зря занимаю свое место среди художников. Это была захватывающая, нестандартная и великолепная мысль. К тому же проект избавлял меня от многих неприятностей. Я чувствовала, что просто обязана воплотить его в жизнь.