Пропавшие в раю - Альбина Нури

Как бы то ни было, Ольга Петровна приняла беременность младшей дочки, пусть и неожиданную, и слишком раннюю. Последний учебный год Маруся доучивалась через пень-колоду. Аттестат ей выдали из жалости, нарисовав в нем вполне приличные оценки по старой памяти, а еще – благодаря маминому авторитету: та заведовала школьной столовой.

Надо сказать, никаких особых упреков Маруся не выслушивала, гонениям не подвергалась. Хотя и показное сочувствие, и перешептывания за спиной, и ехидство, и злорадные улыбочки – всего этого пришлось хлебнуть сполна. Но в основном люди отнеслись к ней сочувственно. Марусю в деревне любили за тихий добрый нрав. Ну и, опять же, никто не стал бы связываться с Ольгой Петровной. Женщина она была решительная, суровая и языкастая.

Рожала семнадцатилетняя Маруся тяжело. Может, врачи в районной больнице что-то напортачили, а может, действительно, таз был узкий, как, пряча глаза, объяснял потом маме врач. Но как бы то ни было, через положенное время Ольга Петровна забрала дочь и внучку домой. Имя ребенку придумала Маруся, и бабушке оно не понравилось. Она никогда не звала внучку «лисьим» именем. Сразу и навсегда переделала в Альку.

Последующий год запомнился Марусе постоянным желанием спать: дочка оказалась на редкость крикливым и беспокойным ребенком. К тому же у Маруси не было молока, а от смесей у малышки постоянно возникали проблемы с кишечником. Только когда Алисе исполнилось года полтора, мать и бабушка вздохнули с облегчением: ребенок стал спать ночами. И решили, что Маруське надо устраивать жизнь, думать о будущем. Точнее, Ольга Петровна решила – как отрезала. В деревне для молодой девушки не предвиделось ни работы, ни перспектив в личном плане.

Маруся уехала в Казань учиться. А до этого полгода со скрипом вспоминала школьную программу, штудировала учебники и бегала с вопросами к учительнице математики Ильмире Зуфаровне. Итогом титанических усилий стало поступление на экономическое отделение сельскохозяйственного института.

Маруся уехала в город, стала жить в общежитии. Училась и подрабатывала, где только могла, потому что мать, к тому времени пенсионерка, деньгами помочь не могла, спасибо еще, за Алиской присматривала. А прожить на одну стипендию – нереально. На личную жизнь ни сил, ни времени уже не хватало, так что вопрос с поиском отца ребенку оставался открытым.

Дочь Маруся видела наездами. Поначалу скучала по ней страшно, рвалась обратно, ревела по ночам, но со временем привыкла к такому положению вещей. Окончив вуз, устроилась на работу и собралась забрать Алиску в город, однако мать встала на дыбы. В своей категоричной манере объявила дочери, что нечего ребенку дышать в городе пылью и гарью. В деревне и воздух свежий, и продукты натуральные. Молоко, яйца, мясо, овощи – все свое.

Ольга Петровна и представить себе не могла, как она может остаться без своей Альки. Души во внучке не чаяла. Она вырастила четверых детей, были у нее еще одна внучка и двое внуков, но никому из них она не была так фанатично предана, никого не обожала так исступленно, ни к кому не испытывала такой рвущей душу нежности, как к этой девочке. Ольга Петровна была Алиске матерью в большей степени, чем Маруся. Она лечила ее от ветрянки и гриппа, учила давать сдачи соседским мальчишкам, делала с ней уроки, утешала, когда она ссорилась с лучшей подругой Катей. Разбиралась в ее проблемах, советовала, успокаивала, поддерживала.

В каждый свой приезд Маруся замечала, что хотя дочь и любит маму, но главный человек в ее жизни – бабушка Оля. На вопрос, не хочет ли Алиса жить с мамочкой в большом городе, девочка уклончиво отвечала, что она бы рада, но у нее тут друзья, школа… И обе, конечно, знали, что дело не в этом.

Алиска была живой копией своей бабки. Ее клоном, более молодой версией. Они походили друг на друга не только внешне: крепко сбитая, плотная, с рыжеватыми волосами и крупными чертами лица девочка даже отдаленно не напоминала хрупкую мать или тонкокостного, узколицего, долговязого отца. И не только характером: здесь коса регулярно находила на камень, и бабушка с внучкой страстно скандалили, а потом упоенно мирились. Они были похожи по духу, понимали друг дружку даже не с полуслова – с полувзгляда. В каждом жесте, улыбке, взгляде, в принятых решениях и отношениях внучки с людьми Ольга Петровна узнавала себя.

Словом, разлучать этих двоих оказалось нельзя. Да и удобнее одной в городе – проблем меньше, вынуждена была признать Маруся. И смирилась с таким положением вещей. С годами оно стало казаться единственно верным, возможным и правильным. И незыблемым. Пока этим летом Ольга Петровна не умерла.

Марусино горе не шло ни в какое сравнение с тем отчаянием, в которое пришла Алиса. Вот тут Маруся и осознала, что теперь до конца дней будет расплачиваться за то, что когда-то поддалась (с облегчением, что уж себе врать!) на уговоры матери и предоставила Ольге Петровне самой растить Алиску. Правда заключалась в том, что они с дочерью были чужими людьми. Маруся ничего не знала о том, что творилось в жизни ее ребенка. К тому же Алька обладала тяжелым, колючим характером и находилась в весьма сложном возрасте. Маруся не понимала Алису и даже побаивалась.

А девочка словно мстила ей за бабушкину смерть и свое внезапное голое одиночество. Как будто позабыла, что сама ни за что не соглашалась уехать от бабушки, и раз за разом обвиняла мать в том, что та ее бросила. Перечила во всем, просто из принципа. В лицо заявляла, что Маруся плохая мать. Кукушка. Люто ненавидела Алексея, который раньше ей очень нравился. Но теперь тот факт, что у матери есть близкий человек, а у нее – нет, казался невыносимым. К тому же, наверное, подспудно девочка чувствовала, что Маруся куда сильнее привязана к мужу, чем к дочери.

Да уж, намешано тут было столько, что не разгребешь. Но Маруся верила, что все наладится. Смена обстановки пойдет им на пользу, сблизит. Она видела, что Алисе в Каменном Клыке нравится, и надеялась, что девочка освоится, привыкнет жить с матерью и отчимом, найдет новых друзей. Правда, с учебой было не все ясно: ближайшая школа, как выяснилось, находилась в поселке Радужный, что в десяти километрах от Каменного Клыка. Как раз завтра они собирались поехать туда и выяснить, примут ли Алису.

Ничего, они прорвутся! Маруся не хотела думать о плохом. Она сидела, смотрела в морскую даль и твердо знала, что все будет хорошо. Иначе просто не может быть.

Пока сидела да думала, мешая мечты с воспоминаниями, погода окончательно испортилась. Утро было хмурое, но Маруся надеялась, что к полудню разгуляется. Не разгулялось. Небо заволокло комкастыми тяжелыми тучами, ветер из ласкового стал пронизывающим, трепал волосы, холодил открытые плечи и руки. Маруся пожалела, что не догадалась взять с собой теплый свитер: в легких брючках и кофточке без рукавов было неуютно.

Море заволновалось: седые волны, догоняя друг друга, набегали на берег и откатывались назад с сердитым шорохом. Азовское море вообще не отличается такой яркой, пронзительной синевой, как, например, Черное. Оно выглядит более суровым, даже аскетичным. Обычно бархатисто-серое, с едва заметным бирюзовым оттенком, оно прямо на глазах вдруг потемнело и нахмурилось.

Маруся вздохнула и поднялась. Надо идти домой, не хватало еще замерзнуть и простудиться. Может быть, Леша уже вернулся. Он уехал в Темрюк, а после собирался зайти в местную администрацию. Да и Алиску не мешало бы проведать. Прошептав по обыкновению морю свое «до свидания», Маруся быстро зашагала к дому.

Глава 4

Прежде Алексею никогда не доводилось видеть настолько красивых женщин, как Ирина Афанасьевна Шустовская. Разве что на экране телевизора. Но внешность телезвезд и кинодив – чаще всего результат профессионализма пластических хирургов, косметологов, диетологов, модельеров, гримеров, парикмахеров, операторов и прочих умельцев, занимающихся современным мифотворчеством. Здесь же он своими глазами лицезрел женщину, которая была красива живой, естественной, природной красотой. И это производило сильное впечатление.

Наведавшись в понедельник утром в поселковую администрацию, Алексей ожидал увидеть в кресле главы типичного немолодого чиновника или чиновницу в строгом костюмчике и очках. Столкнувшись с Ириной (так она просила называть себя), он застыл на пороге, разинув рот. Любая фотомодель на ее фоне выглядела бы невзрачной дурнушкой, чего уж говорить об обычных девушках.

Ирина была блондинкой, причем, похоже, натуральной. Интересный разрез больших зеленых глаз, идеальная форма бровей, идеальный рисунок губ, классический нос, аккуратный подбородок, высокий лоб – лицо ее было настолько безупречным, что это казалось почти нереальным. Алексей однажды где-то прочел, что идеальная красота скучна и невыразительна, во внешности настоящей красавицы обязательно должна присутствовать некая неправильность, призванная придать изюминку, добавить индивидуальности. Глядя на Ирину, он понял: это полный бред. Изюминкой этой женщины являлась ее удивительная, уникальная, лишенная малейшего изъяна ослепительная красота.