Откровенные романы - Григорий Жадько

Спустя еще полчаса пути, показался нужный нам пансионат. Двухэтажные деревянные дома выглядели добротно. Все строения были покрыты листовым железом зеленого цвета. Фигурные крыши затейливо устремлялись в небо. В боковых флигелях были устроены: столовая, библиотека, бильярдные и карточные комнаты.

Захарыч отправился разыскивать Машу. Я приспустил полог и в небольшую щель, в нетерпении осматривал площадь. В центре высился величественный памятник Петру I. Вытянутая рука его, основательно обгаженная голубями – показывала в сторону Финляндии или Швеции. Взгляд был строгий и даже воинственно-страшный. Кругом стояли скамейки, на которых сидели отдыхающие. Дамы, все сплошь, были с зонтами, и очень задумчивы. Мужчины, красовались в шляпах на английский манер; а дети в панамках или больших мексиканских уборах до трех пядей в диаметре, с подвязками под подбородком. Некоторых ребятишек родители катали на пони, осторожно ведя их под уздцы.

Наконец, он увидел возвращающегося Захарыча. Старый солдат не потерял выправку – шагал бодро и размашисто. Чуть поодаль, сильно отстав, шла Маша, изображая скучающий вид – как и все вокруг. На ней было свободное светлое платье с завышенной талией. Длина его была, почти до щиколотки. Поверх него – легкая, кофейного цвета, кофточка из джерси. В руках она держала собранный зонтик, а на голове у нее была изящная темная шляпка с искусственными розами. Лицо ее было закрыто коричневой вуалью.

– Поступила команда отъехать, – проговорил Захарыч, взбираясь на облучок. – Тут слишком людно. Мария Александровна, сказала, что лучше забрать ее у детской веранды. Там, за деревьями, – возница показал рукой. – Она сама подойдет.

Я изнывал от нетерпения, но пришлось подчиниться. Мы встали в тени – за большим раскидистым деревом. Веранда сплошь была увита плющом и почти пуста. В ней только тихо играл, сам с собой, оловянными солдатиками маленький мальчик, одетый в матросскую форму.

Неожиданно пролетка скрипнула, подалась вниз и в нее быстро, и легко как ветер, забралась Маша. Она, молча и строго, поставила мне пальчик в белой перчатке к губам.

– Тс-сс! Все потом!

Закрывшись зонтиком, она как мышка, спряталась в глубине. Только когда мы отъехали на порядочное расстояние и остались одни, она собрала зонтик и мягко прильнула ко мне всем телом. Я поцеловал ее так продолжительно, что кажется, умер. Я бы может, еще целовал, но она уже начала нетерпеливо колотить меня кулачками по спине.

– Que vous faites! (Что вы делаете. фр.) С ума сойти! – проговорила она воодушевленно и восторженно, переводя дыхание. Лицо ее зарделось, а глаза сияли чистым умытым блеском в тени кожаного верха.

– За все дни отсутствия! – проговорил я с улыбкой и, взяв ее узкую ладошку, начал снимать белую перчатку. Потом прикладывал каждый пальчик к своим губам и, целуя, говорил:

– За папу, за маму, за братика, за сестричку.

Маша светилась от радости и счастливая улыбка не покидала ее лица.

– Давайте уж тогда манную кашу?

– А нету!

– А ищите. Ничего не знаю. Хочу!

– Сто лет не пробовал ее, но все в наших силах – желание сударыни закон!

– Шучу! Шучу! – она выглянула из пролетки. – И куда мы собрались?

– Просто едем – пока не знаю.

– А у меня для вас сюрприз, – воскликнула она весело.

– И какой?

– Я вчера ходила… ходила, думала…

– И что в итоге?

– Представляете, сняла дачу на неделю! Собственно не всю дачу – флигель, пристройку к дому с отдельным входом. Хозяйке объяснила, что приезжает муж. Впрочем, она на меня так смотрела – думаю, все поняла.

– Вот это сюрприз! Но у меня только четыре – ну может быть – от силы, пять дней!

– Я понимаю, но меньше недели снимать было не с руки – итак для меня это было испытание.

– Я деньги отдам.

– Чепуха. Я уже и продуктов вчера завезла. На неделю хватит или нет, не знаю, но с голоду не умрем. И даже Кокур ваш любимый удалось достать.

– Не может быть! – изумился я.

– Правда! Правда! – заверила она меня с торжествующим выражением лица.

– У меня нет слов. Мало дней, мало! Командировку мне бы отметили и задним числом, это не проблема: Сестрорецкий завод для меня как родной, меня все знают, но меня требует по неотложному делу генерал Хлебников – будь он неладен. У них проблемы с баллистикой. Не пошли испытания. И сроки, сроки! Я уж и так, отпросился до четверга. Ворчит старик. Ну, буду еще связываться, раз такое дело. Хотя шансов мало. Но что мы о грустном. Показывай дорогу Захарычу – к твоим хоромам.

– Во-он! Вон там видишь – вдоль Финского залива – это устье реки Сестры, на север поворачивает. Оно там соединяется со старым отводным каналом. Там полно дач. Нам – туда.

– Эти дачи я знаю. Бывал. У наших знакомых, профессора Кайгородова, там дом. Один особняк – на Институтской в Петербурге, другой здесь, поменьше. Я был дружен одно время с его сыном – Константином. В итоге, он стал лоботрясом, бросил учебу, мы перестали поддерживать отношения. Вы паспорт хозяйке показывали?

– Нет. Сказала, что муж приедет – у него документы.

– Хорошо. Это вы правильно сделали.

– Вот сюда сворачивайте. Третий дом от угла.

– Черт побери! Это почти рядом с профессором, вон его дом с белыми колоннами.

– Это может как-то вам повредить Миша?

– Нет! Конечно, нет. Все нормально. Поверьте.

Глава 4

Я расплатился с Захарычем. Мы обговорили, когда он за мной заедет и, подхватив тяжелый, желтый саквояж из телячьей кожи, я с Машей отправился в дом. Она открыла ключом хлипкую дверь, и мы прошли в просторное, но несуразно длинное помещение, частично разгороженное легкой перегородкой.

– Это кухня, а это спальня, – доложила Маша, показывая комнаты. – Готовить будем на примусе.

Я узнал стоимость аренды и почти насильно отдал ей деньги. Она, беря ассигнации, взглянула на меня сердито и с осуждением.

В импровизированной кухне, стоял низкий посудный шкаф со стеклянными дверками и небольшой столик из вишни, с гнутыми ножками. В большой комнате, служившей залом, стояла широкая кровать. На ней, местами, была отбита инкрустация, и мозаика из черепашьих пластин. В углу, перекрывая часть окна, возвышался огромный шкаф с примитивно сделанными аппликациями-обманками в так называемой технике «Arte Povera» – декупаж «для бедных». Это когда из гравюр вырезались картинки, и элементы орнамента – а затем лакировались. Также, совсем не к месту, у входа – стоял большой бильярдный стол, покрытый зеленым сукном.

Маша подошла к зеркалу на шифоньере, вытащила пару заколок и черепаховую гребенку, в виде бабочки из своих волос. Полголовы и лоб у нее занимала челка, спускавшаяся до самых глаз. Сзади, волосы свободно рассыпались по плечам темными полуволнами, немного не достигая пояса. Оглядев себя со всех сторон, она сколола все обратно, и, обернувшись, показала мне язык – обнаружив, что я, наблюдаю за ней.

Не прошло и пяти минут, как пришла хозяйка – Аделаида Алексеевна, женщина лет тридцати восьми-сорока, с серьезным и немного злым выражением лица. Одета она была просто, но со вкусом. Обращало на себя внимание глубокое декольте и сильно открытая грудь женщины.

– Господа милости прошу! Здравствуйте! Паспорта можно ваши посмотреть?

– Паспорт только у меня, – сказал я, доставая документы из нагрудного кармана.

– А ваш – сударыня? – обратилась она к Маше.

– У меня с собой нет.

– Вы же говорили, что остановились в пансионате?

– Да это так. Но…

– Завтра принесете?

– Если получится.

– Нет! Так у нас дело не пойдет. Я, конечно, могу и сама сходить в пансионат – здесь не далеко, но будет ли вам это приятно?

– Этого не нужно делать, – сказала Маша, и кровь бросилась ей в лицо.

– Ну что деньги оплачены – как с вами быть? Молодой человек пусть живет, данные я его перепишу, ну а вы уж не обессудьте, в гости, пожалуйста, заходите, но ночевать – я бы вам не советовала.

– Хорошо, – чуть слышно прошептала Маша и чтобы не расплакаться быстро отошла к окну.

От такого оборота событий я растерялся. Все замолчали.

– Профессор Кайгородов часто бывает? – спросил я, что бы как-то сгладить неловкую паузу.

– Вы его знаете?

– Да! Я даже пару раз гостил у него здесь, то есть у его сына, но, правда, это было давно.

– Хороший старичок – божий одуванчик, но последнее время стал заговариваться. Сыночек его все ждет, не дождется, когда он помрет. Мечтает размотать его состояние.

– Вы недобрая, – урезонил я ее.

– Я справедливая. Это разные вещи. Никому не хочу зла но, то, что думаю – говорю прямо и открыто, за спиной не шушукаюсь.

Я тяжело вздохнул.

– И зря вы вздыхаете, – продолжила она, понизив голос и сбавив накал. – Я же не иду узнавать действительную фамилию вашей барышни. Не инициирую расследование, письма, слухи. Зачем? Просто – условия у меня строгие. Вечером, ваша дама должна уходить, а со свечкой стоять, конечно, никто не будет. Отдыхайте, – голос ее подобрел.– Наверно устали с дороги? Во дворе душ. Там можно освежиться.