Три королевских слова - Агата Бариста

– У тебя самой сложности, не находишь? – осведомляется хриплый голосок, доносящийся непонятно откуда. – Иди дальше.

Флейта настойчиво тянет меня за собой, но мне так хочется остаться!

– Дальше! – требует голос, и я подчиняюсь.

Конечно, никаких приютов.

– Ладно, – говорю я маме. – Ради Снежинки я могу пожить хоть в «Астории».

– Ну что ты, детка, – улыбается она в ответ. – Мы никогда не поступили бы с тобой так жестоко.

…Флейта торопит, и я покидаю место, где судьба свела Снежинку со мной, доверчивой дурочкой, погубившей себя и своего фамильяра.

Мое новое жилище располагалось под самой крышей, на последнем, четвертом этаже неказистого серого здания. Зато дом напротив был очень красив – особняк с фасадом цвета старой розы, весь в белых картушах, завитушках, пилястрах и прочих украшательствах, и им можно было любоваться из окон просторной комнаты.

Кроме самой комнаты, все в квартире было миниатюрное – тесная прихожая, такой же маленький санузел, в котором даже не поместилась ванна – вместо нее встроили душевую кабину. Наверное, эта квартира когда-то была частью больших апартаментов, но потом кто-то предприимчивый произвел перепланировку, чтобы получилось отдельное жилище, оборудованное собственным входом и удобствами.

У игрушечной кухоньки был такой же игрушечный балкончик, на котором от прежних жильцов осталась табуретка, заляпанная краской, и пара цветочных горшков. В горшках самостоятельно взошли и даже бодро зацвели желтыми крестиками какие-то сорные травы, выглядевшие, впрочем, довольно мило. Я решила их оставить. В конце концов, они поселились здесь раньше меня.

– Планировка не очень удобная. Но это хорошее место. Здесь внизу, под фундаментом, находится природный источник магии, – извиняясь, объяснил свой выбор папа. – Хотелось бы, конечно, устроить тебя пониже – чем ближе к источнику, тем лучше, – но продавалась только эта квартира. Мы с Ларой поработаем и настроим тебя на источник. Сможешь воспользоваться этой силой, если… э-э-э… почувствуешь слабость.

– Почувствую слабость? – переспросила я.

– Ну мало ли, – неопределенно ответил папа. – Можешь заболеть, например. Это тебе не Оленегорск. Тут, в большом городе, все друг у друга на головах сидят. Бациллы так и шастают. Одно метро чего стоит. Один человек чихнул – десять с гриппом свалилось. Не дай бог, конечно, но на всякий случай помни – у тебя есть источник. И я заговорю вход в подъезд. Желающий тебе зла не сможет переступить порог. Не приглашай войти дурных людей – и они не войдут.

Я хмыкнула.

– Да кому я нужна, чтобы желать мне зла?

Папа неопределенно повел плечами и повторил:

– На всякий случай.

– А еще неподалеку Тучков мост, – добавила мама. – Это тоже замечательно.

– И что Тучков мост?

– Ну как же! Мост через текучую воду. Будут неприятности, настроение плохое, хандра-печаль – медленно перейди по нему на Васильевский остров, может помочь. Только торопиться нельзя – иди медленно и глядя на воду. Если неприятности будут конкретные – гляди на воду, уходящую под мост. Если просто хандра на пустом месте – смотри на то, как вода выходит из-под моста.

– Надеюсь, у меня не будет конкретных неприятностей. А на пустом месте я вообще не грущу.

– А если перейдешь дважды, – добавил папа, – с Петроградской на Васильевский, потом сразу обратно, только по другой стороне, не по той же самой, то враги потеряют твой след. Не навсегда, но на некоторое время точно.

– Хороший мост, чтобы сбить со следа, – подтвердила мама.

Я моргнула.

Посмотрела на родителей.

Лица у них были абсолютно серьезные.

– Хороший мост, чтобы сбить со следа?

– Ну да. Очень хороший. Там под водой не просто источник. Там портал. Наткнулись в середине прошлого века, когда строили мост. Портал запечатан, но что-то, видно, просачивается, – пояснила мама. – Лучше тебе знать. На всякий случай.

Тогда я мельком подумала, что в последнее время мама и папа постоянно поминают «всякий случай». Потом я представила, что у меня есть дочь, которую придется оставить одну-одинешеньку в чужом городе, и поняла, что мне тоже было бы страшно.

Родители провели в подвале дома мудреный и не особо приятный ритуал, во время которого мне пришлось пожертвовать примерно с коньячную рюмку своей крови. Кровь быстро впиталась в песок, покрывавший пол подвала, не оставив следа, и ранка на запястье затянулась так же быстро. Папа обрадовался и сказал, что это очень хорошо – настройка прошла успешно.

Еще отец пообещал через год, на восемнадцатилетие, подарить мне машину. А пока велел привыкать к ритму большого города, ближе к весне устроиться на курсы вождения, чтобы сдать на права, а также походить по салонам и автомобильным сайтам и определиться с моделью авто. Водить я и так умела, но здешних дорог побаивалась. Наш поселок находился в отдалении от цивилизации, без машины было никуда, и водить учили с подросткового возраста. Но жизнь в Оленегорске текла размеренно и тихо, все прекрасно знали друг друга. Доброжелательность и предупредительность автовладельцев были нормой. Здесь же все оказалось не так. Я даже решила повременить с покупкой велосипеда. Мне действительно требовалось привыкнуть к большому городу,

Потом отец уехал – дела призывали его на Завод, а мама осталась до моего поступления – она взяла отпуск на это время. Мы успели несколько раз погулять по обожаемому Эрмитажу и по старому городу, посетили несколько театральных постановок, посидели в любимых заведениях и открыли для себя новые, не менее занятные. Неподалеку от моего нового жилища обнаружился грузинский ресторанчик, где готовили вкуснейшие хачапури, – там мы отметили мое успешное поступление в Смольный.

Поступить оказалось несложно. Особенно легко прошел экзамен по магическому обществоведению, на котором я изрядно повеселилась. Я практически без подготовки отбарабанила попурри из речей незабвенного Павла Викторовича, в точности копируя даже его интонации, и, разумеется, получила твердую пятерку.

Впрочем, я и остальные предметы сдала на «отлично».

На следующий день после последнего экзамена уехала и мама. На прощание она взяла с меня страшную клятву, что я буду есть горячее минимум два раза в сутки, не забывая про витамины и продукты, содержащие кальций, и буду звонить домой хотя бы раз в три дня. А в идеале звонить надо было три раза в день, сразу же после приема здоровой и полезной пищи.

– Мам, я не дам себе засохнуть, не волнуйся. Я уже большая.

– Ага, – сказала мама. – Помню я себя в твои годы. Однажды месяц на китайской лапше из пакетов сидела. Не хотела на общую кухню выходить. Кожу себе испортила и волосы. Потом полгода в магической вуали ходила, пока в норму не пришла.

Я с сомнением посмотрела на маму. Кожа у нее была сияющей и полупрозрачной, идеально прямые белоснежные волосы струились шелковым водопадом, ярко-зеленые глаза искрились из-под ровных соболиных бровей.

Мамино изображение можно было смело помещать в книжку про Снежную королеву. Она просто не могла выглядеть ужасно. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

А я, хоть и была, как все говорили, копией матери, раскраску унаследовала от папы – серый цвет глаз и бежевые крапинки веснушек. Мои светлые волосы имели папин рыжеватый оттенок и вились крутыми кольцами. Приходилось прибегать к помощи круглой щетки и фена (а в дождливую погоду – и к изрядной толике магии), чтобы они становились прямыми. Мучилась я с волосами страшно. Помню, в двенадцать лет в сердцах обкромсала сама себя хозяйственными ножницами и тут же превратилась в сущий одуванчик – пушистый шар на тонкой ножке. Больше я таких экспериментов не проводила.

Я вздохнула.

– Я другая, мам. Я себе китайскую лапшу позволить не могу. Волосы у меня папины, веснушки у меня папины, глазки у меня тоже папины…

– Чем тебе не нравятся папины глазки? – изумилась мама.

– Прекрасные глазки. Я ими хорошо вижу. Но они серые.

Мама засмеялась.

– Они серебристо-голубые!

– Это они на папе серебристо-голубые, – мрачно сказала я. – А на мне серые.

Мама снова засмеялась.

– Ну-ну, не буду убеждать, что ты у нас красотуля. Видимо, надо, чтобы тебе об этом сказал кто-то другой.

– Видимо, этот «кто-то» будет очень добрым человеком. Но я не унываю, мам. Все-таки камнями в меня на улице не бросаются и на здоровье я не жалуюсь.

Тут мама откинулась на спинку дивана и захохотала так, что Снежинка, спавшая у меня на коленях, подняла голову и недовольно мявкнула. Отсмеявшись, мама сказала, что обычно к таким словам добавляют «…и пенсия у меня хорошая».

Когда мама уехала, я немного загрустила, хотя и сама настояла на том, чтобы провести время, оставшееся до начала учебного года, в Петербурге.

Близких знакомых у меня в городе пока не было.

На вступительных экзаменах я успела подружиться с чудесной Женей Журавлевой. Женька была родом с Урала и, как и я, жила в поселке, образовавшемся при магическом производстве. На почве схожести жизненных обстоятельств мы обе сразу же почувствовали несомненную духовную общность. Женька, личность практическая, крепко стоящая на земле, казалась взрослее меня. Она сразу приняла меня под крыло. Но до сентября она укатила на малую родину, и мне оставалось только ждать начала занятий.