Эсхатон - Чарльз Шеффилд

- Как вы себя чувствуете?

«Мужчина», - догадался Дрейк. Человек говорил по-английски, только со странным акцентом. Это обнадеживало. Засыпая, Дрейк боялся двух вещей: что его оживят, когда лекарство для Аны еще не будет придумано, и что до разморозки лет пройдет этак пятьдесят тысяч, и он, став живым ископаемым, не сумеет объяснить людям будущего, что ему нужно.

- Кажется, хорошо. Только слабость… - Он подумал, не попробовать ли сесть, но тут же понял, что не сможет. - Как у младенца.

- Естественно. Вы - Дрейк Мерлин? - Да.

Человек удовлетворенно кивнул.

- Великолепно. Меня зовут Пар Леон. Вам не сложно меня понимать?

- Абсолютно. - Тут страх вновь вернулся к Дрейку. - А почему вы спрашиваете? Где… когда я?

- Дело в том, что освоить древние языки сложно, даже если применять аугменты и много заниматься. Что до второго вашего вопроса, то, по вашей системе измерений, сейчас 2587 год пророка Христа.

Прошло почти шесть веков. Больше, чем Дрейк ожидал. Но лучше ожить слишком поздно, чем слишком рано. Представить, что его опять заморозят и придется вновь падать в бесконечную бездну, а потом карабкаться навстречу жизни, он мог лишь в кошмарной галлюцинации.

- Я был здесь все время, пока вас отогревали и проводили первичные процедуры, - продолжил Пар Леон. - Вскоре я вас покину - вас ждет отдых, дальнейшее лечение и первые уроки. Но мне хотелось поговорить с вами, как только вы придете в сознание. Конечно, это иррационально, но я опасался, что произошла ошибка и вы не Дрейк Мерлин. Не тот Дрейк Мерлин, о котором я мечтал. - Пал Леон бросил взгляд на устройства, стоявшие у кровати, и покачал головой. - Вы сильный человек, Дрейк Мерлин. Необычайно сильный. Судя по записям, при оживлении вы ни разу не вскрикнули и не застонали.

Дрейк думал о другом. Смогут ли они вылечить Ану? Он взглянул на мужчину и женщину, продолжавших бормотать незнакомые слова.

- Наверное, язык сильно изменился. Вас я хорошо понимаю, а вот их - никак не могу.

- Врачей, вы хотите сказать? - На тонком лице Пар Леона появилась удивленная улыбка. - Конечно, вы их не понимаете. И я тоже. Они ведь говорят по-медицински.

Брови у Дрейка поползли на лоб. Судя по всему, это выражение прожило шесть веков без особых изменений, потому что Пар Леон тут же объяснил:

- Лично я говорю на музыкальном и на историческом. И на универсальном, разумеется. Кроме того, я выучил староангланский, чтобы иметь возможность заниматься вашей эпохой и общаться с вами. Но медицинского я не знаю.

- Медицинский - это язык?!

Дрейку казалось, что от долгого сна и тяжелых процедур он отупел.

- Конечно. Такой же, как музыкальный, или химический, или космический. Но ведь он уже существовал и в ваше время! Разве у вас не было специализированных наречий для каждой… как это по-вашему… дисциплины?

- Наверное, были, только мы этого не осознавали. Вопрос Пар Леона многое объяснял. Неудивительно, что

Дрейку трудно было понимать, скажем, врачей, социологов или программистов. Их профессиональный жаргон и странные акронимы - не были ли то признаки скорого появления новых протоязыков, столь же чуждых обычным людям, как санскрит или древнегреческий?

- И как же вы общаетесь с врачами?

- Для повседневных нужд используем универсальный, его все знают. На медицинском я говорить и не пробую. Если разговор заходит в специализированную сферу, мы пользуемся участковым компьютером, который подбирает точные терминологические эквиваленты.

Дрейку подумалось, что междисциплинарные программы должны были превратиться в сущий ад. Впрочем, раньше тоже было нелегко. У него началась странная эйфория - вероятно, результат сочетания лекарств и мысли о том, что в конце концов величайшая авантюра в его жизни все же удалась.

Решительная попытка сесть привела к тому, что голова поднялась сантиметров на пять от подушки, после чего, как Дрейк ни старался, опять упала.

- Не так быстро. Рим… не сразу… строился. - Пар Леон сверкнул глазами, явно довольный тем, как свободно владеет настоящим староангланским. - Силы вернутся к вам лишь через несколько месяцев. Мне нужно сказать вам еще две вещи, после чего я оставлю вас в покое. Во-первых, вашу доставку сюда и оживление устроил именно я. Я музыковед, интересуюсь двадцатым и двадцать первым столетиями, в особенности - вашим временем.

Интересно, подумал Дрейк, на что похожа современная музыка? Сможет ли он сочинять в духе XXVI века?

- Согласно нашему законодательству, - продолжил Пар Леон, - вы задолжали мне стоимость вашего оживления. Это равняется шести годам работы. По счастью, заморозили вас в добром здравии и хранили правильно, иначе это время оказалось бы гораздо дольше. Однако я полагаю, что вы найдете сотрудничество со мною приятным и интересным. Обещаю, что вместе мы напишем наиболее авторитетную историю вашей музыкальной эпохи.

Итак, вопрос о том, на что жить, откладывался по меньшей мере на несколько лет. Несомненно, пока Дрейк будет отрабатывать долг, Пар Леону придется его кормить.

- Во-вторых, у меня для вас хорошая новость. - Пар Леон выжидающе взглянул на него. - При осмотре врачи обнаружили в вашем организме определенные проблемы по части секреции желез. Есть надежда, что наиболее заметные… как это называется… дефекты исправлены, и теперь вы должны прожить от ста семидесяти до двухсот лет. Тем не менее нарушения баланса в этой области - проблема сложная. Существует вероятность его проявления в форме своеобразного сумасшествия, бесконтрольных действий насильственного характера. Это было установлено, как только вас разморозили настолько, чтобы можно было проводить психологическое зондирование. При помощи особых химических препаратов врачам удалось, как мы надеемся, справиться с этой сложностью. - Он пристально смотрел на Дрейка. - Пожалуйста, расскажите мне, что вы чувствуете по отношению к той женщине, Анастасии.

Сердце у Дрейка заколотилось. Кровь застучала в ушах. Дышать стало тяжело, будто на грудь положили тяжелую гирю. Он закрыл глаза и думал об Ане, пока не успокоился.

Было ясно, какого ответа хочет Пар Леон. Ана стоила любой лжи. Дрейк слабо покачал головой:

- Ничего особенного. Просто легкую ностальгию. Как шрам от старой раны.

- Замечательно! - Улыбка Пар Леона была недвусмысленна. - Это очень хорошо. Болезнь, от которой она умерла, давно уже уничтожена путем тщательного подбора брачующихся пар - говоря по-вашему, при помощи евгеники. Разумеется, женщину можно разморозить, но врачи пока не могут обещать, что сумеют ее вылечить. Однако мы не видим никаких причин к тому, чтобы вообще ее оживлять. Как и почти все, кто хранится в «криоматках», она представляет для нас небольшую ценность или не представляет никакой ценности вовсе. Но, что важнее всего, связь с нею могла бы мешать вашей работе.