Курсантская исповедь - Владимир Земша

Узбекский плов.

Cосед Александра Майера по кровати, Курбан из Самарканда взахлёб рассказывал ему про настоящий узбекский плов, в промежутках между эмоциональными пересказами остросюжетных индийских кúно… В темноте казармы, его чёрные глаза, в обрамлении густых чёрных бровей, отражали свет дежурного освещения, бьющего с торца казармы со стороны ружейной комнаты.

– Ложишь барана жир. В казан. Жарыш баранина. Нэ долго.

Когда мясо нэмного покрываетса ароматным корочкам. Потом кладошь туда лук. Жарыш нэ долго. Толко лук должен пропитатся жиром и нэмного стать золотыстым. Потом – кладош марковка. Много марковка. Как можно болше. Марковка для плова – это важнэе всего! Потом нужно лыть вада. Пакрыть марковка чуть-чуть. Варыть нэ долго. Будэт аромат. Жёлтая кыпяшая вада. Пахнэт!.. Каладош рыс патом,.. – тогда, Курбан долго ещё ворочался, в темноте блестели его чёрные голодные глаза…

Юные пиротехники

Верхнебуреинский р-н БАМ.

Многие говорят «трескучие морозы», но не все знают, что это в действительности такое. Здесь, в Верхнебуреинском районе, морозы стоят действительно трескучие. А это значит, что ничто живое зимой не может здесь выжить, надёжно не укрывшись в своём гнездовье. Не просто здесь спастись от этой зимней стихии. Деревья издают стеклянный треск. А земля покрыта толстым слоем снега и льда, сомкнувшимся в любовном соитии с вечной мерзлотой так, что до почвы зимой не достучаться!

Женька с Петькой короткими перебежками двигались по направлению к дому. Занятия позади! А настроение лучше некуда! Ведь скоро Новый Год! И, конечно же, зимние каникулы! Уже седьмые по счёту! Женька сунул стеклянную ампулу в дымящуюся сизо-оранжевую реку золы «текущую» вдоль тротуара, при помощи которой рабочие отогревали ледяную глыбу земли, дабы докопаться до лопнувших труб, видимо.

– Ложись! – крикнул Петька, тут же раздался хлопок и в воздух взметнулся столб пыли, своими клубьями напоминающий взрыв атомной бомбы в миниатюре. Петька выглядывал счастливо поверх покрывшихся инеем очков.

– Есть ещё?

– Не-а. Но дома я видел, в аптечке ещё ампулы есть!

– Дома и у меня есть! Ладно! – Петька махнул рукой и вытер рукавицей свой красный мокрый нос. Запихал замёрзшие очки в карман, посмотрел на свет беззащитными сощуренными глазами, словно крот.

– Смотри! – Женька ткнул пальцем в сторону дерева, из дупла которого торчал обледенелый хвост синицы.

– Умерла, бедненькая! Замерзла.

– Сегодня теплее – где-то сорок пять! А было почти минус пятьдесят!

– Всё здесь сдохнет от холода!

– Да! И вообще, это всё нечестно! Вон, передавали по телеку, на Западе там, в Москве, мороз-то всего лишь минус двадцать, а уже уроки в школе отменяются! Прикинь, во, классно им там!

– Да ну?

– Точно тебе говорю! Я сам по телеку видел! – Женька спрятал нос в шарф.

– Везё-ё-т им! Мы бы тогда всю зиму бы по домам сидели бы! Прикинь, как чётко было бы тогда! Не учились бы! – Петька даже закатил глаза от удовольствия от одной только мысли об этом «бы».

– А мы вот дома не сидим, хотя мороз такой, что даже собак и тех не видно!

– А точно, а как собаки выживают, интересно!?

– А как выживают?! Где ты видишь «выживших» собак сейчас?

– А точно! Куда они подевались? Летом тут их столько носилось! Помнишь, Полкана?

– Помню! А Черныша?

– Черныш уже давно пропал куда-то!

– Куда-то! – передёрнул Петька, знаемо куда! Корейцы их сожрали всех ещё по осени, наверное! Они сами от морозов дохнут, как собаки! Их можно понять. Жрачки у них нет толком, кроме риса. Но собак жалко всё равно! И их жалко!

– А знаешь, мне собак, почему-то жальче! Я бы этих корейцев бы!. – Женька потряс рукавицей в воздухе и замолчал.

Пацаны ввалились в тёплую квартиру.

– На, отряхни снег с валенок! – Женька протянул Петьке веник.

В ванной комнате мирно потрескивал огонь в печке титана, поедая дрова, нагревая воду и наполняя дом приятным теплом с лёгким привкусом дыма.

– Люблю титан. Он мне похож на камин, как в кино. Здорово! – Женька, приоткрыв чугунную дверцу подкинул пару поленьев.

На кухонном столе, ближе к батарее, стояла кастрюля, завёрнутая для него мамой в полотенце, чтобы оставаться тёплой к его приходу из школы. Женя развернул её, поднял крышку.

– Макароны по-флотски с тушёнкой! Петька, буш?

– Ну, не откажусь…

Подкрепившись, друзья вернулись в ванную к титану9.

Женька положил на полено кусок отпиленной трубки от спинки старой кровати.

– Ты держи трубку, а я буду бить, – предложил Петька.

Петька несколько сплющил молотком её конец.

– Теперь похоже на пушку!

– А ты думал! – Женька достал охотничий патрон, расковырял, пересыпал порох в трубку, забил пыж, насыпал дробь, снова забил пыж, – пушка и есть!

Пацаны расположили в просторной гостиной зале пластилиновые крепости на дощатом полу, расставили свои пластилиновые армии друг напротив друга.

– Ну, что, Петька, кто первый стреляет?

– А давай бросим жребий!?

– Давай! – ребятам надоело по очереди пулять по солдатикам копьём из карандаша с иголкой при помощи пустой катушки и серо-голубого цвета «венгерки»10, военные технологии совершенствовались! Они явно стояли на пороге новой эры в своих пластилиновых баталиях. На пороге революционного рождения миниатюрного огнестрельного оружия!

Самодельный фитиль едко зачадил. Ребята выскочили из комнаты, юркнув за косяк. Одна, две, три минуты. Тишина.

– Петька, чё-то тихо как-то! Те не кажется?

Ребята выглянули из-за косяка. Комната была наполнена дымом. Мини-пушка по-прежнему мирно стояла на своём катушечном лафете. Ребята снова подожгли фитиль и зашли за угол. Едкий дым разъедал глаза. Тишина.

– Слушай, чё за фигня! – Бедиев высунулся, подошёл, наклонился и тут прогремел взрыв! Что-то звонко коцнулось и замолотила дробь по серванту. А Женька схватился обеими ладонями за глаза.

– Женька! Ты чё!? – испуганный Петька подскочил к другу.

– Не могу открыть глаза! – мальчишка, не веря в глупость и нелепость произошедшего, сжимал ладонями веки, которые, казалось, слиплись и малейшие попытки их открыть сопровождались нечеловеческой болью.

Пластилиновая армия не понесла урона. Дробь, рассыпанная по полу и серванту свидетельствовала о полном баллистическом конфузе «царь-пушки», само же чудо-творение ружейных мастеров, отлетело назад, разбив вазу на журнальном столике. Женька засунул лицо в таз с холодной водой и так и провёл до самого вечера…

– Етит твою за ногу! Что с тобой, сынок? – отец посмотрел на опухшие глаза сына.

– Да, так, чё-то болят! – Женька не горел желанием говорить правду, за которую мог получить «по заднее число»!

– А чем это пахнет? – отец по-собачьи понюхал воздух. – Что, снова пиротехникой увлекался со своим Петькой?

Женька молчал, потупив голову.

– Ладно! Вот расскажу тебе, что у нас сегодня на Ургале случилось! До сих пор в глазах стоят куски мяса, развешенные по деревьям!

Женя удивлённо поднял свои красные глаза на отца, жмурясь. Казалось, что за веки какой-то гад насыпал кучу песка, который доставлял жуткий непроходимый дискомфорт, но, в целом, мальчишка был счастлив тем, что не потерял глаз совсем! К счастью, баллистические возможности созданной «чудо-пушки» не укладывались ни в какие рамки и дробь просто высыпалась вслед за пороховым выбросом. В детстве ему как—то, во время детских рыцарских баталий, когда он громил «крестоносцев», веко рассекла стрела, тогда было много крови, но он боготворил его величество случай, спасший его глаз. Теперь он во второй раз благодарил свою судьбу!

– Что за мясо?.. На деревьях?.. – Женя выразил удивление фразой отца.

– А это, сын, всё, что осталось от тех пацанов-семиклассников, типа тебя!

– Почему? – при фразе «пацанов, типа тебя», он поёжился.

– Они мину нашли. Противопехотную. Думали, что фотобачок, хотели открыть, ну и,.. – отец взмахнул руками по сторонам, – ты бы знал, какое это ужасное зрелище! Один из них за отвёрткой побежал, он-то и выжил. Мать там одна так убивалась, наверное у неё крыша совсем съехала от этого. Я бы тоже с ума сошёл, если бы с тобой что то случись! Понимаешь, сынок! Ты-ы-ы понима-а-е-ешь? – он потряс руками в направлении сына. Подошёл ближе. Обнял.

– Береги себя, сынок! Я тебя умоляю!

– Хорошо, пап!

– Обещаешь?

– Обещаю! Ужас какой! Обещаю, пап!…

– Смотри-и-и мне-е-е!

– Пап, а будешь «Фарленское»?

– Давай! С удовольствием!

«Фарленским», или как правильно «Фалернским»11 в древнем Риме называли один из сортов вин, что Женька вычитал в «Спартаке» и теперь окрестил так любимый брусничный сок, образующийся с банке с замороженной брусникой после оттаивания. Сок получался бардовый, густой и очень-очень терпкий.