Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - Валентин Турчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как будто это улучшение происходит само собой, каким-то мистическим образом, без всякого участия людей! Как будто этим улучшением мы не обязаны как раз тем людям, которые отдают ему свою энергию, здоровье, жизнь!
Да, можно просто ждать. Можно упасть в воду и, даже не барахтаясь, ждать пока тебя вытащат. Возможно, что в конце концов и вытащат, — свет не без добрых людей. А возможно, что и не вытащат: не потому, что не захотят, а потому, что не смогут.
Есть еще много отговорок, помогающих интеллигенту уклоняться от поступков, которых требует совесть. Высокопоставленные говорят, что вот-де хорошо "простым людям" — им нечего терять. "Простые люди" говорят: хорошо высокопоставленным — их не тронут. Один как раз заканчивает диссертацию, другой не хочет "подвести" начальника, третий боится сорвать заграничную командировку. Молодой считает, что он слишком молод, старый — что он слишком стар.
Все эти оправдания не стоят ломаного гроша, они рассыпаются при первой же попытке серьезного и честного размышления. Но интеллигент и не хочет размышлять серьезно и честно, он предпочитает сохранять эти декорации, прикрывающие его страх и глубокий душевный надлом. И он осторожно пробирается между ними, чтобы не задеть и не разрушить их нечаянно. А к тем, кто разрушает декорации, кто подает пример честного и мужественного поведения и ставит интеллигента перед нравственным выбором, он испытывает порой настоящую ненависть, ибо такие люди нарушают его покой. Он не только лжет и боится, он не хочет перестать лгать и бояться — так он привык, так ему удобнее и спокойнее. Это — глубочайшее нравственное падение.
Нравственность. Совесть. Честь. Странное у нас отношение к этим понятиям. Нельзя сказать, что мы отрицаем их вовсе, относя к буржуазным предрассудкам. Нет. Но мы считаем эти понятия какими-то несерьезными, старомодными, "немарксистскими". Дескать, выплавка чугуна и стали — это серьезный фактор, это — базис, это важно для общества. А всякая там нравственность — это так, надстройка... Однако бывает, что с выплавкой чугуна и прочим "базисом" дело обстоит более или менее благополучно, а препятствием для нормального развития общества является именно массовое забвение некоторых элементарных нравственных принципов.
Именно так и обстоит дело у нас. Если заграничные тряпки для нас дороже чистой совести, если, боясь неприятностей по службе, мы способны предать товарища, — мы недостойны называться людьми и не заслуживаем человеческой участи.
Мы вовсе не должны требовать друг от друга какого-то героизма, какого-то необыкновенного мужества. Но разве не мы сами являемся источником лжи и лицемерия! Разве честные люди не могли бы договориться между собой просто быть честными, если бы они этого действительно хотели? Разве мы делаем хотя бы то, что вполне в наших силах? Нет, мы предпочитаем находить отговорки, мы предпочитаем без остатка погружаться в мелочные эгоистические заботы и не думать о долге и совести, о жизни и смерти, мы предпочитаем голосовать за неправду и, возвратясь домой, спокойно лгать своим детям, что мы — честные люди.
Морально-политическое единство
Последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства.
И. Сталин4
Годы, последовавшие за 1968-м, были годами поляризации. Выкристаллизовалась категория людей (численно крошечная), которые отказались принять основной принцип тоталитаризма: подавление прав личности; их окрестили пришедшим с Запада именем "диссиденты". Остальные вернулись в лоно тоталитарного большинства. Общество безмолвно и безучастно наблюдает, как власти расправляются с диссидентами.
Я помню, как осенью 1972 года я обращался к одному известному астрофизику Икс с просьбой помочь астроному Крониду Любарскому, над которым вскоре должен был состояться суд. К.А. Любарский, автор нескольких десятков научных работ и бывший председатель Московского астрономического общества, был арестован за участие в издании "Хроники текущих событий". От академика Икс я просил немногого: написать для суда характеристику Любарского как ученого. Я знал по опыту других политических процессов, в частности по процессу математика Р.И. Пименова, что такая характеристика, подписанная видным ученым, академиком, способствовала бы смягчению приговора. Икс принадлежал к числу первых академиков - подписантов, и это давало мне основания надеяться на положительный результат моей миссии. Однако надеждам не суждено было оправдаться. Времена переменились. Академик отказался написать характеристику.
Кронид Любарский был осужден на пять лет строгого режима. Он — тяжело больной человек, у него ампутирована большая часть желудка. Каждый день пребывания в тюрьме для него — пытка.
Недавно произошел случай, незначительный сам по себе, но очень характерный для атмосферы последних лет. Профессор Ю.Ф. Орлов, физик, член-корреспондент Армянской Академии наук, позвонил академику Игрек, тоже физику, чтобы договориться о встрече и обсудить какие-то вопросы. Увы,
Ю.Ф. Орлов известен не только как физик, но и как один из наиболее активных диссидентов. Едва Игрек понял, кто с ним говорит, и не успев еще услышать, о чем тот хочет разговаривать, он поспешил предупредить:
— Только учтите, проблемы поступательного движения человечества меня не интересуют.
А ведь Игрек тоже подписал некогда письмо-протест против применения сталинских методов. Однако нынче диссиденты не в моде. Ведь "все равно ничего не сделаешь". Серьезные люди этим не занимаются. Будет ли человечество двигаться вперед или назад — академику это безразлично. Он заботится только о том, чтобы его не втянули в разные там выступления в защиту невинно заключенных и прочую чепуху.
По поводу отдельных случаев -- которых любой из диссидентов может привести великое множество — всегда есть возможность возразить, что это все-таки отдельные случаи, а не статистика. Но вот есть форма общественной активности, где статистика набирается автоматически, сама собой: это голосование на собраниях и заседаниях коллективных органов, таких как ученые советы научных институтов. Ленинградского литературоведа Эткинда уволили с работы в результате того, что КГБ довело до сведения руководства свое мнение о его неблагонадежности. Для увольнения человека, занимающего конкурсную должность в научном институте, необходимо решение ученого совета института, которое принимается путем тайного голосования. Такое решение и было принято, причем члены ученого совета высказались за увольнение Эткинда единогласно. Иностранные корреспонденты в Москве, передавая сообщение об этом за границу, очень удивлялись: как это так, что из пятидесяти с чем-то человек не нашлось ни одного, который при тайном голосовании оказался бы против увольнения по политическим причинам? Как это может быть?
Может быть, господа, может быть. Не зря советская пропаганда кричит на весь мир о морально-политическом единстве советского общества. Она, конечно, производит подтасовку, смещает смысл слов, но все же не врет напропалую. В своем пренебрежении к правам личности, отсутствии чувства собственного достоинства, в своем раболепии перед властью советское общество едино: и морально, и политически.
Мне говорили (не знаю, насколько это верно), что члены ученого совета по какой-то причине имели зуб на Эткинда, и это отчасти объясняет (хотя, разумеется, никак не оправдывает) результат голосования. Но вот перед моими глазами другой случай. В одном научном институте работал физик А. - человек большой доброты и безукоризненной честности, с румяным круглым лицом - живой символ русского добродушия и общительности. Я думаю, во всем институте не было и одного человека, который был бы настроен к нему недоброжелательно. И вот А. "провинился". Будучи членом КПСС, он написал письмо в высшие партийные инстанции, которое этим инстанциям не понравилось. Обратите внимание, А., в сущности, лишь выполнял устав КПСС, согласно которому коммунист должен сообщать вышестоящим инстанциям о тех действиях нижестоящих инстанций, которые с его точки зрения являются неправильными. К тому же письмо, как и полагается, было закрытое. Однако дело было в конце 1968 г., и в институте было то, что на партийном языке называется "сложная обстановка". Поэтому сверху спустили инструкцию: осудить вольнодумца. Ладно. В два счета провели партсобрание, осудили, вынесли строгий выговор. Потом собрали ученый совет. Сидят физики и думают: дело дрянь, обстановка сложная, надо А. наказать, а то как бы чего не вышло. Вносится предложение: перевести его с должности старшего научного сотрудника на должность младшего научного сотрудника. Это влечет понижение зарплаты более, чем на треть (а у А. жена и двое детей).