Сектант - Михаил Земсков

– Женщины… – С напускной презрительностью проговорил Виталик. – Может, ты ее обидел чем? – Повернулся ко мне.

Я пожал плечами. Давид подбросил монетку, поймал и положил на тыльную сторону второй ладони. Потом молча убрал монетку в карман.

– П-почему ты не позвонишь ей на мобильный? – Задумчиво и словно про себя спросил Сергей.

В этот момент Соня позвонила сама:

– Ваня, привет! Я не могу полететь. Мне не сделали загранпаспорт, и назначили теперь в понедельник его получать. Билет уже сдала. Извинись за меня перед всеми.

– Соня не летит, – я отключил телефон и спрятал его в карман.

– Значит, еще не готова… – Негромко проговорил Давид.

– Пошли, – кивнув остальным, я одел на себя рюкзак и направился к стойке регистрации. Давид, Сергей и Виталик последовали за мной.

Проходя паспортный контроль, я думал «Куда, зачем? Какого черта я лечу? Тем более без Сони, из-за которой для меня и началась вся эта история». Но в ту же секунду оборвал себя: «Ты стал невероятно занудлив в последнее время. Порхай дальше и не задавай глупых вопросов».

Месяц назад я выпил горсть каких-то снотворных, собираясь остановить жизнь. Не получилось – мало выпил. Потому что в минуты глотания таблеток чувствовал какую-то неуверенность. Неуверенность во всем: в том, что делаю, в таблетках (те или не те), в окружающем мире (существует он еще или уже нет), и проч. и проч. Неуверенность размягчала мои члены, замедляла движения – настолько, что я уснул. Проснулся в больнице. В меня что-то вливали, что-то выкачивали. Или мне так казалось? По какой-то причине во мне вдруг стало больше уверенности. Я даже спросил: «сколько времени?». Но никто не ответил.

Я думал, что меня положат в психбольницу – отучать от плохих суицидальных мыслей. Не положили. Вручили какие-то документы, вещи и попрощались. Я вышел на улицу. Мне хотелось спать. По улице слева направо кувыркались зеленые бегемоты. Наклоняли голову, выставляли левую ногу вперед и кувыркались через плечо. Поднимались на ноги, снова наклоняли голову вниз, ногу – вперед, и опять все по кругу. Они двигались так – слева направо. Они были смешными и трогательными. Из-за них я не мог перейти улицу. Потом пришел Виталик с карликовым пуделем, и мы все вместе направились к метро.

Виталик догадывался, почему я выпил таблетки. При этом у него был совсем другой угол зрения на вещи. То, что грызло меня, никогда не смогло бы причинить вреда Виталику. Для меня это навсегда останется загадкой. Мне кажется, что люди похожи друг на друга как две капли воды. Что человеческое общество, по сути, огромный батальон солдат-близнецов, одетых в одинаковую униформу и стоящих строем на плацу. Одни и те же условные рефлексы, одни и те же желания и привычки. Одно и то же начало и один и тот же конец жизни. Но мы с Виталиком разные.

Я познакомился с ним на фотосессии для бутика молодежной одежды. Для Виталика это был первый опыт подобной работы – и последний… Его привел директор бутика, решив, что Виталик представляет собой идеальный образ целевой аудитории магазина (директор просто увидел его на улице). Но Виталик оказался удивительно нефотогеничным; на снимках получался непохожим на себя, манерным и каким-то ненастоящим. Такое случается.

У нас с ним сразу возникло некое влечение друг к другу. Ничего сексуального, только дружеское, но при этом – нечто трогательное и платоническое. Бывает такая мужская дружба, когда совершенно непохожие люди, которым часто даже поговорить не о чем, вдруг сходятся из необъяснимой симпатии друг к другу. Такими были и наши с Виталиком отношения. Двое очень разных парней – и по характеру, и по внешности, и по социальному положению… Но эта разность совсем не имела значения ни для него, ни для меня.

В один день Виталик все-таки спросил меня, могу ли я рассказать о тех переживаниях, из-за которых я решил сесть на таблеточную диету. Я промолчал. Конечно, нет. Как можно рассказать всю жизнь? Рассказать каждый день с момента, когда открываешь глаза, начинаешь о чем-то думать, что-то делать, куда-то идти, к чему-то стремиться, и при этом осознавать, как этому миру и каждой его частице, всему, что в нем находится и живет, вынесен безоговорочный приговор: «Ты умрешь. И значит все не имеет значения».

Хотя когда-то давно я не думал об этом и был счастлив. Просто потому, что меньше знал и понимал. Блаженное детское неведение. Зачем я всему учился и все узнавал?

Нам с Давидом достались соседние места, чему я обрадовался. Его личность вызывала во мне любопытство, и хотелось познакомиться с ним поближе. Во время приготовлений ко взлету и набора высоты я незаметно наблюдал за ним. Он привычными движениями застегнул ремень безопасности, взял у стюардессы сосательную конфету и, освободив ее от фантика, отправил в рот. Поиграл с фантиком. Потом неожиданно закрыл глаза и словно «отключился»: сидел, не шелохнувшись (даже перестал сосать конфету), почти не дыша. Точно так же «включился» минут через пятнадцать. Как ни в чем ни бывало принялся снова сосать конфету, открыл глаза.

– Вы давно читаете лекции? – Наконец спросил я.

– Лекции? Я не читаю лекций, – усмехнулся Давид, – так, иногда, когда друзья попросят, соберемся, поговорим. Я вообще слова, теорию не очень люблю…

– То, что вы говорили тогда в «Дубраве» про бессмертие и переселение душ – это индуизм?

– Идея бессмертия и переселения душ в том или ином виде присутствует в каждой религии. Но я действительно в основном рассуждал в рамках индуистского мировоззрения.

– Где вы сами этому всему учились?

– Иван, просьба: давай на «ты». Так привычнее, – улыбнувшись, он слегка похлопал меня по руке. Я пожал плечами и улыбнулся в ответ.

– А учился я много чему и много где, начиная с биологического факультета, который, правда, так и не закончил.

– Вы… – я запнулся. – Ты где-нибудь работаешь?

– Сейчас нет. Меня наследство кормит…

Он не пояснил, какое и чье наследство. Расспрашивать об этом я посчитал бестактным. Давид продолжал улыбаться, и я подумал, что первый раз в жизни встречаю человека, способного на протяжении такого долгого времени (практически постоянно!) находиться в приподнятом состоянии духа и одаривать мир добродушной улыбкой.

Стюардессы повезли по проходу шкафчики с едой. Одна из них сразу подошла к Давиду:

– Извините, вы заказывали спешиал меню?

– Да, вери спешиал, – усмехнулся он.

Стюардесса принесла ему поднос. Сверху на упаковочной пленке был приклеен желтый листок с надписью «SMVM».

– Классно быть вегетарианцем: еду тебе первому приносят, – весело посмотрел на меня Давид, распаковывая обед.

– SMVM – это «Special menu, vegetarian menu1»? – Спросил я.

– Vegetarian meal2, – поправил он.

– Ты давно вегетарианец?

– Не помню… Лет двадцать.

– Не сложно?

– Сложно. – Рассмеялся он, – особенно в Москве. Фруктов и овощей мало, и они дорогие. Не то, что в Индии…

– Ты был в Индии? – Ухватился я за ниточку, ведшую к интересовавшему меня прошлому Давида.

– Жил там некоторое время…

– По работе?

– Не совсем. Занимался йогой.

– Здорово… Долго?

– Нет. – Давид снисходительно махнул рукой. – Лет восемь, с перерывами. Но это тоже давно было.

Цепочка расспросов о прошлом Давида опять прервалась. Мы молча ели: я – говяжье жаркое с пюре, он – грибы с горохом.

– Ты вегетарианец по каким-то убеждениям? – Я пытался нащупать новую тропинку в его внутренний мир.

– Совсем нет. Просто йога в свое время приучила.

– Сейчас ты еще продолжаешь заниматься йогой?

– Каждый из нас в определенной мере занимается йогой. – Пожал плечами Давид. – Если ты работаешь – это карма-йога. Стараешься не грешить – значит, занимаешься ниямой. Размышляешь о строении мира – погружен в джняна-йогу. Ровно дышишь – практикуешь пранаяму. Так что когда тебе кто-нибудь говорит «дыши ровно» – значит, перед тобой гуру, желающий посвятить тебя в безграничный мир йоги.

Мы рассмеялись.

– Я плохо понимаю в йоге, – продолжил расспросы я, – но в ней ведь есть какие-то измерения прогресса, духовного роста? Как ты, например, оцениваешь себя и других, кто более продвинутый в йоге – по каким показателям?

Давид задумался, потом проговорил:

– В свое время – давно – от первой жены ушел я, ну а потом – позже – вторая жена уже сама ушла от меня. Думаю, в этом явно есть определенный показатель прогресса и духовного роста, – снова рассмеялся он.

Улыбнувшись, я подумал, что с этим человеком невозможно говорить о чем-то серьезно.

Мы закончили трапезу.

– Спать не хочешь? – Спросил меня Давид.

– Нет.

– А я посплю, – он как будто демонстративно натянул до носа плед и закрыл маской глаза.

Я переглянулся с Виталиком, сидящим вместе с Сергеем через проход от нас. Они играли в маленькие походные шахматы. Я достал журнал Esquire, который взял с собой в дорогу, и открыл на середине. Но неожиданно для себя через несколько секунд заснул.