Сектант - Михаил Земсков

Через минуту он озабоченно выдохнул:

– Черт…

В эту же секунду раздался звонок его мобильного телефона. Он ответил:

– Давид, привет… Нет, не получил. У меня исчезли все сообщения во входящих… Да ты что… И у тебя проблемы? Ладно, пока…

Виталик отключил телефон и повернулся ко мне:

– У него ящик другого провайдера, и такая же фигня с почтой…

Глава 3

Вечером следующего дня фотосессия в подвале старого особняка на Никитском бульваре. Снаружи – обычный обшарпанный дом XIX века; ничего особенного. Но подвальные помещения довольно симпатично переделаны в фотостудию и рекламную фирму. Казалось бы несовместимое смешение стилей, от классицизма до индустриального урбанизма, но соединено это все очень умелой рукой дизайнера и смотрится законченно и эффектно.

Приоткрой рот. Закрой рот. Руку в сторону. Естественнее. Еще естественнее. Держи взгляд. Взгляд! Чуть левее. Еще. Естественнее. Еще энергии. Еще эмоций. Естественнее. Улыбка. Сексапильность. Расслабленность. Умудренность опытом. Снисходительность. Мудрость. Сексапильность. Приоткрой рот. Закрой рот.

Перекур. Ко мне подходит Антон – креативный директор рекламной фирмы, в помещении которой проходят съемки.

– Здоров, – протягивает руку с тонкими пальцами.

– Привет, – я мягко ее пожимаю, боясь раздавить хрупкую ладонь.

– Не ожидал тебя сегодня увидеть, – продолжает он, оглядывая меня настороженным взглядом.

– Почему?

– Ну-у… – Неуверенно тянет он. – Говорили, что ты заболел. А ты ничего… Классно выглядишь.

– Слухи о моей смерти оказались преувеличенными, – смеюсь я, опережая возможные намеки и вопросительные взгляды.

Антон тоже смеется, но смех его неискренен и недобр. Я разглядываю его легкую рубашку из египетского хлопка – то ли в арабском, то ли в индийском стиле:

– Классная рубашечка.

– Спасибо. – Он перестает смеяться. – Очень удобная. Египетский хлопок. Когда холодно – греет. Когда жарко – холодит.

Нам больше не о чем говорить. После минутной паузы Антон хочет что-то сказать, но потом передумывает и только молча улыбается, опять неискренне и недобро.

Вечерняя фотосессия естественным образом перетекла в вечеринку в ночном клубе. Подъехал Виталик. К нам клеились какие-то девчонки. Виталик болтал с ними у барной стойки. Я пил виски, потом упал на пол и увидел пистолет. Лежа на полу, смеялся и делал вид, что танцую брейк. Пистолет лежал под креслом в метре от моей руки. Виталик пытался поднять меня с пола и жаловался на жизнь.

– Блин, мне же завтра в восемь утра за Айседорой…

– Это твоя… м-м-м… девушка? – Ревниво спрашивала клеившаяся к нему брюнетка.

– …Чтобы успела проссаться и просраться, – не слыша ее, продолжал Виталик.

– М-м-м… М-м-м… Странная девушка, – закатывала глаза брюнетка.

– Дай руку, придурок, – держа меня за ногу, требовал мой друг.

Я продолжал смеяться и смотреть на пистолет.

Я вытаскиваю из-под кресла пистолет и начинаю палить в воздух, в стороны. Все падают на пол, и теперь мне совсем не одиноко лежать на холодных плитах. Я продолжаю стрелять. В дыму ко мне бегут охранники, согнувшись и прикрываясь руками. Потом я подношу пистолет к виску…

Конечно представилась такая картина – пронеслась перед глазами, как видеоклип. Потом еще раз, и еще (я тем временем все продолжал смеяться). Но ничего подобного не произошло. Я просто подполз к креслу, достал пистолет и прочитал на дуле «Pietro Beretta Gardone». Красиво звучит. Я воспринял это, как знак. Поднялся с пола, сунул пистолет сзади за пояс джинс и пошел к выходу из ночного клуба. На улице внимательно огляделся по сторонам – где ты, агент-сыщик? Я теперь вооружен, и со мной шутки плохи. Но, как назло, ни одного подозрительного лица вокруг – ни на тротуаре, ни в припаркованных рядом машинах. Я сел в такси и поехал домой. Зазвонил мобильный телефон. Увидев на экране «Виталик», я сначала не хотел принимать звонок, но потом все-таки нажал на зеленую кнопочку.

– Алло. Ты где? В сортире рыгаешь, что ли? – Его голос еле пробивался из гула тяжелых электронных ритмов.

– Я домой еду.

– Как «домой»? Зачем? А я?

– Извини. Мне нужно было уехать.

– Как это? Зачем? А че нам с девчонками делать?

– Не знаю… Езжай с Мариной к себе домой.

– Мне же завтра в восемь утра за Айседорой… И там мама.

– Ну тогда не езжай… Короче, решай сам.

– Вот ты, блин…

Я погладил приятный на ощупь металл «Beretta» и ничего не сказал. Виталик положил трубку. Следующим утром он не заехал за Айседорой и потерял работу.

Вернувшись домой, я бросил пистолет на пол и, не раздеваясь, повалился на кровать. Глаза слипались, но заснуть я, как обычно, не мог. Через некоторое время поднялся с кровати и направился в ванную комнату. Набрав полную ванну, бросил в нее стакан морской соли, разделся и погрузился в горячую воду. Закрыл глаза и скоро заснул.

Глава 4

Я потерял работу через день. Утренний звонок от Алекса, моего агента:

– Привет. Будет в обед минутка? Заедешь в агентство?

– Что-то случилось?

– Пару вопросов обсудить нужно. Не по телефону. Буду ждать в час.

Моему агенту лет пятьдесят. Я отнюдь не гомофоб, но стареющие геи вызывают у меня определенную долю отвращения. Алекс весь какой-то цветастый и рыхлый, словно сваленные после праздника в кучу новогодние украшения. При этом он неплохой человек – наверное, гораздо лучше, чем можно было ожидать от кого-либо другого на его месте. Он умеет быть отзывчивым и великодушным.

В час пятнадцать я в кабинете у Алекса. Он опять кажется мне цветастым, хотя сегодня на нем черный сюртук, фиолетовая рубашка и бордовый галстук.

– Ты опоздал на двадцать минут! – Он встретил меня колючим взглядом. Раньше я не замечал за ним таких требований к пунктуальности.

– Извини. Пробки, – пожал плечами я.

Он кивнул головой на стул перед его письменным столом:

– Ты сам исчерпал свое время. Мне через пять минут уходить.

Я еще не успел сесть на стул, как Алекс придвинул ко мне документы:

– «Вирисчензе» отказываются от сотрудничества с тобой. Подпиши там, где галочка. «Проктер энд Гэмбл» тоже не утвердили твою кандидатуру. Че ты фигней страдаешь? Ты же не двадцатилетняя звезда, которая может себе такое позволить, и которой это еще на руку будет…

– Звезда… Если их интересует моя частная жизнь, – усмехнулся я.

Алекс молча посмотрел на меня испепеляющим взглядом:

– «Частная жизнь»… Кому на хер ты нужен?! – Вдруг вспылил он. – Кем вы все себя мните?! Достали… Все, с тобой я больше не работаю. Вторую бумагу подписывай, – он ткнул пальцем куда-то в документы.

Я покрылся испариной. Увидел в окне расплывчатые силуэты рабочих, ремонтировавших крышу на соседнем здании. Они неторопливо ходили с места на место, о чем-то переговаривались. Их фигуры все больше расплывались и словно таяли в воздухе. «Как им легко… Ангелы в касках и спецовках», – мелькнуло у меня в голове. Мне не хотелось ничего отвечать Алексу. Не видя, что и где я подписываю, слегка подрагивающими пальцами вывел свою фамилию. Потом поднялся со стула и направился к выходу.

– Будь здоров, – буркнул вслед Алекс, – удачи тебе.

Выйдя из здания агентства, я бесцельно пошел по тротуару. Пройдя метров двести, оказался около кофейни. Увидел в окне свободные столики. Выбрал, наверное, самый некотирующийся из них – у стены в глубине, рядом со входом в подсобные помещения, куда то и дело ныряли официанты с грязной посудой.

Испарина исчезла, кровь отлила от лица. Я бездумно смотрел в стену и – неожиданно для самого себя – почувствовал облегчение от того, что у меня больше нет контракта, нет работы. «Мне легко… Легко пить этот каппучино… Легко смотреть в стену и никого не замечать… Легко существовать в этом городе среди суетливого движения незнакомых людей… Легко существовать незаметным, просто существовать…»

Потом я гулял по городу. Прошел километров пять по бульварам и улицам. Устал и поехал домой. Вернувшись в свою квартиру, выпил чаю и лег на кровать. Лежал и ни о чем не думал. Через час позвонил Соне.

Отпусти ей грехи… Она сказала, что грешна, и что это ее беспокоит. Она сказала это тогда, когда мы вышли из метро, и я проводил ее домой. Вначале подумал, что она просто наслушалась Моцартовой сентиментальщины в 23-ей сонате, которая и вызвала душевные переживания, но потом понял: нет, она хотела это сказать, и сказала. Ей двадцать два года. Холодный ветер в распущенных волосах следует за ней постоянно. Конечно, она не могла быть той девушкой из поезда моего детства; для этого должна была быть старше лет на десять. Только образ… Возможно, иллюзорный… Мы договорились встретиться вечером.

– Привет, – я набрался смелости (второй раз в жизни боялся девушки и связанного с ней эротического чувства) и поцеловал ее в щеку. Соня приняла этот поцелуй как должное, и даже не улыбнулась.