Bang-bang - Мацуо Монро

— Нормально.

Это как смена времен года. Зима может быть холодной или не очень, но она обязательно придет, и ничего ты поделать с этим не можешь.

— Почему-то так и думал, что ты дома.

— Выходной.

— Понятно… Какие новости?

— Никаких.

После того, как я уехал из родительского дома, мы с ним почти перестали общаться. Встретились только на похоронах отца и еще через год, когда хоронили мать. А так — только открытки на Новый год и день рождения. Не слишком много для родных братьев… Но стоило погибнуть моей жене, он вдруг воспылал ко мне братской любовью. Если, конечно, так можно назвать его звонки.

— Я тут разговаривал со стариком.

— Как его здоровье?

— Опять что-то неважно, — брат изо всех сил пытается изобразить озабоченность.

Старик — наш родной дядя по отцовской линии. Единственный родственник, который остался у нас после того, как умерли родители. Кроме нас с Ясукадзу, у него тоже никого нет. Всю жизнь сколачивал свою империю — строительную корпорацию — не отвлекаясь на такую мелочь, как семья. Сейчас он богатый сукин сын. Когда я говорю «богатый», имею в виду, что подсчитать количество нулей после единицы на его банковском счете задача не из легких. Это не какой-нибудь владелец лавки со сладостями.

Его состояние является главным предметом мечтаний Ясукадзу. Да что там! Настоящей навязчивой идеей. Он почему-то уверен, что дядя оставит свои нули и корпорацию нам в наследство. Хотя никаких разговоров на этот счет не было и вряд ли будет. Дядя — законченный мизантроп. Но для таких ребят, как мой брат, подобные мечты чуть ли единственный стимул в жизни. Не будь у него надежды на такой приз, неизвестно, стал бы он тем, кем является сейчас — прожженным дельцом, который не очень-то стесняется в средствах, когда речь заходит о возможной прибыли. Он самозабвенно готовится к жизни миллионера. Нарабатывает необходимый опыт, так сказать.

— Подумываю, не навестить ли его, — говорит мой брат.

Навести, думаю я. Только на хрен ты ему нужен.

По мнению Ясукадзу, старик зажился на этом свете. Иногда мне кажется, что если бы у него был хоть один шанс поторопить дядю с отходом в мир иной, он воспользовался бы им. Хотя, возможно, торопить особенно и не придется. У дяди диабет. И, в среднем, раз в год его личный врач, управляющие и куча акционеров начинают паниковать… Последняя паника была незадолго до гибели моей жены. Я даже купил себе на всякий случай костюм, чтобы достойно выглядеть на похоронах… Что ж, это мне удалось.

— Я читал, их акции опять поднялись, — говорит брат.

Трудно, наверное, жить одним ожиданием богатого наследства. Тем более, что никаких гарантий его получения нет. Но мой брат не из тех, кто пасует перед такими сложностями. Он внимательно отслеживает новости на бирже и на рынке недвижимости. Он беспокоится о благосостоянии дяди, как о своем собственном. Малейшая неудача фирмы лишает его сна, а каждую удачную сделку он отмечает в каком-нибудь дешевом ресторанчике. Я же говорю — навязчивая идея. Ему бы не мешало тоже походить на сеансы групповой терапии.

— Ты-то как? Еще не бросил пить?

По его тону я понимаю, что ему вовсе не хочется, чтобы я бросал это занятие. Для Ясукадзу все конкуренты. Не представляю, как он пережил эдипов комплекс…

— Нет, — успокаиваю я моего родного брата. — Еще не бросил. И не собираюсь.

— Зря.

— Да, конечно.

— Ну ладно, — после долгой паузы говорит он. — Мне пора делами заниматься. Может, встретимся как-нибудь? Давай посидим, выпьем, поговорим спокойно…

Это уже сорок восьмое за год предложение встретиться. И в сорок восьмой раз я отвечаю:

— Да, само собой. Звони.

Я швыряю трубку и закрываю глаза.

Человек употребляет нецензурные выражения в среднем 230 105 раз в течение жизни. Галилео Галилей был первым человеком, предложившим использовать маятник для измерения времени. Длина орбиты, по которой Земля движется вокруг Солнца, в двадцать три тысячи раз больше длины экватора Земли. Кенгуру делает вдох при каждом прыжке, независимо от скорости движения…

У меня нет ненависти к брату, вообще никаких отрицательных чувств по отношению к нему. Положительных, правда, тоже. Но ведь это обычное дело. Почему же каждый его звонок выбивает меня из колеи? Неужели потому, что подсознательно я виню его в смерти моей жены? Глупо. Действительно глупо… Хотя, если бы он не собрался тогда приехать, сейчас все было бы по-другому. От этой мысли не так-то легко отделаться, даже понимая, что она бредовая.

Честно говоря, я искренне желаю, чтобы дядя помер и оставил Ясукадзу хорошее наследство. Может быть, тогда он перестанет изображать из себя заботливого любящего брата…

Голова трещит. От противного кислого привкуса во рту не спасает даже мятная жевательная резинка. Больше всего хочется оказаться сейчас в своей постели и чтобы под рукой был аспирин или бутылка холодного пива. Но вместо этого я слушаю бормотание мужчины в строгом деловом костюме, который сидит напротив меня, зажав ладони между колен. Он новенький в группе и суть его признаний сводится к тому, что он устал пахать на благо своей семьи. Жадная жена и неблагодарные дети — с одной стороны и желание хоть день пожить для себя — с другой. Такая вот у него проблема.

«Посади их в машину, у которой болты на колесе закручены на пол-оборота» — хочу сказать я ему. Хочу посоветовать что-нибудь надежное и радикальное. Что-нибудь такое, что навсегда избавит его от необходимости горбатиться с утра до ночи в обставленном ореховой мебелью офисе. Что-нибудь по-настоящему конструктивное, способное полностью изменить его жизнь. «Посади их в машину, которую ты не проверял черт знает сколько времени, потому что была куча куда более важных дел — сверхурочная работа, приобретение нового холодильника, посещение парикмахера или вечеринка по случаю повышения зарплаты, — посади их в такую машину и отправь покататься за город. А сам иди пить пиво и жди телефонного звонка из полиции»…

Юрико поглядывает на меня, ожидая комментария. Ей хочется, чтобы я выступил со своей историей. Стал оппонентом этого забитого жизнью парня. Она обожает, когда у кого-нибудь в группе срывает крышу. Сама она говорит, что в такие моменты человек показывает свое настоящее лицо. Зачем ей нужно его видеть, Юрико объяснить так и не смогла.

Мужчина в костюме все не унимается. Он пока еще не понял главного правила игры — твои сложности никого не интересуют, всех интересует только возможность выговориться. Он верит, что ему здесь помогут, бубнит и бубнит о том, как хреново ему приходится. И я уже на самом деле собираюсь сказать что-нибудь такое, что заставит его заткнуться, но меня опережает психолог:

— Извините, Мицуо-сан, но для первого раза, я думаю, вы рассказали достаточно. Теперь мы послушаем Юрико.

И она брякает:

— Акихико повесился. Вчера днем.

Все сидят, как пришпиленные. Жуки на булавках в коллекции энтомолога. Больше всех напоминает жука руководитель группы. Еще бы! Акихико был его клиентом, а когда твой клиент вешается — это недочет в работе. Производственный брак.

В общем, остаток вечера получается скомканным. Не то чтобы все так сильно расстроились из-за Акихико. Просто рассказывать о том, что у тебя заболела любимая кошка, на фоне подобной новости как-то неловко.

Все расходятся, а психолог сидит в своем кожаном кресле с лицом человека, у которого обострился геморрой. Сделав над собой усилие, он возвращается в реальность и просит Юрико задержаться — ему нужны детали. Я остаюсь тоже. Мне интересно, что там наговорит ему Юрико.

Мы пьем чай в кабинете психолога, смежном с комнатой, в которой проходят наши сборища. За окном уже темно, и на дорогом письменном столе из палисандра горит настольная лампа, освещая небольшой пятачок вокруг стола. Мы сидим в этом залитом желтым светом круге и пьем чай. Если бы не тема разговора, вечер можно назвать очень милым.

— Ничего не понимаю, — растерянно говорит психолог, поправляя очки в изящной стальной оправе. — В этом плане за Акихико я был спокоен. Собственно, то состояние, в котором он пребывал, и депрессией-то назвать сложно… Скорее, личностный кризис, характерный для его возраста. Подавляющее большинство справляется с этим без особого труда. Само собой все решается, если хотите… Ничего не понимаю.

Мы с Юрико знаем, что он не должен нам всего этого говорить. Он и сам это знает. Мы клиенты и не должны быть в курсе его проблем. Вопрос профессиональной этики. Но у каждого даже самого профессионального профессионала бывают минуты, когда хочется послать все правила к чертям.

Собственно, он давно к этому шел. А два последних месяца я удивлялся каждый раз, когда видел его на рабочем месте. Мне казалось, что он вот-вот сядет в наш тесный круг и начнет изливать душу. У него тоже кризис.