Искры - Михаил Соколов

Все так же раскачивались и шумели хлеба, пестрел у дороги малиново-яркий горошек, лиловые трубки повители. Но Яшка не видел их. Занятый своими мыслями, он крупно шагал по дороге, пыль серыми облачками клубилась под его ногами.

Глава вторая

1

К вечеру жара спала, но каменные изгороди еще не остыли, и от них шел горячий воздух.

В палисадниках девчата поливали грядки с гвоздиками, с мальвами, и от этого в воздухе стояли пряные запахи.

По широкой нижней улице Кундрючевки устало шли коровы, меж ними бегали и мычали телята, иные, найдя мать, раскорячась, жадно высасывали молоко. Бабы гонялись за ними с хворостинами в руках, тащили непокорных за ошейники, ругали пастухов за то, что слишком рано пригнали стадо, и от бабьих голосов, от рева коров и телят на улице было как на базаре, а пыль стояла в воздухе и не рассеивалась.

Дороховы, управившись с делами, повечеряли и вышли посидеть на завалинке под хатой.

Из-за тополей панского сада вставала красная луна. От хат, от деревьев через улицы протянулись длинные тени. От этого улицы казались широкими, дворы как бы раздались и отделились друг от друга и хутору, казалось, не было ни конца, ни края. Отовсюду со дворов доносились голоса хозяек, негромкое мычанье коров.

Игнат Сысоич еще перед заходом солнца уехал на ток, приказав Леону и Насте не загуливаться, — завтра начиналась косовица. Но сегодня было воскресенье, и Федька Максимов решил устроить гулянку наславу.

Зайдя за Леоном, он увидел: Дороховы кружком сидели возле матери на завалинке и лузгали семечки.

— Левка, ну что это? Уговорились же! А они расселись, как все одно в гостях! — с горечью воскликнул Федька, едва распахнул скрипучую калитку.

Он был мал ростом и очень полный, но короткие ноги его двигались с такой проворностью и так мягко, как будто он не ходил, а танцевал. Поставив на землю гармошку, он присел на завалинку, отер потный лоб и облегченно вздохнул:

— Умаялся.

— Вот так-то лучше, сынок! Отдохни с нами чуток, а тогда все и пойдете… Ты ж пойдешь, Аксюта? — спросила Марья.

Федька всполошился: он забыл, что приехала Оксана. Повернувшись к ней, он изобразил на лице величайшее удивление и спросил:

— Аксюта? Когда же вы приехали?.. Здравствуйте.

Оксана и Настя засмеялись.

— Вчера спрашивал об этом и сегодня… Дырявая у тебя память, парень! — попеняла Настя. — Сыграй-ка нам что-нибудь.

— Уж это ты зря, — смущенно ответил Федька. — Память у меня, как у тещи. А сыграть — не пахать. Какую песню? Или веселую?

Леон, примостившись на хромоногом табурете, лузгал семечки, держа их на ладони и сосредоточенно на лунном свету выбирая какие покрупнее. Молча отдав семечки матери, он взял гармошку и, пока Федька торговался с Настей, что играть, начал старинную казачью песню.

Марья по-молодому с высокой ноты взяла:

Светит месяц, а он все с вечера,А он все с вечера…

Настя низким, грудным голосом подхватила:

Ай да с вечера он, да с синего,Ай да до белой зари…

Леон, наставив ухо, прислушиваясь к звукам гармошки, играл не спеша, мягко делая переходы, и Оксана заметила, что брат ее обладает незаурядным даром музыканта, а матери, судя по голосу, непосвященный человек мог бы дать в два раза меньше лет, чем ей было. «Вот они люди какие!» — с удовлетворением подумала она и присоединилась к семейному хору:

Ох, белая зорюшка, она занималась,Ой да занималася.Занималася она да истухалась,Ой да истухалася.

Федька слушал звенящий сильный и уверенный голос Оксаны, смотрел украдкой на ее блестящие, смеющиеся глаза, на мелкие зубы, и душа его наполнялась чувством искренней радости за Дороховых. «Что работать, что песни играть — на все мастера», — подумал он и подсел ближе к Насте.

— Смотрю я на вас, Настя, аж расцеловал бы всех! Какие вы певучие все и дружные в жизни! Любо смотреть!

Настя пела, смеясь и лукаво играя глазами, а Федька только восхищенно качал головой. Потом взял Настю за руку повыше локтя и незаметно, крепко пожал.

Спустя немного времени все шумно пошли по улице. Марья провожала детей любовным взглядом, и грудь ее наполнялась великой материнской радостью. Хорошие, красивые у нее были дети. Неужели и им не даст судьба счастья? Она вздохнула и пошла в хату: надо было готовиться к выезду в поле.

А Федька торжественно шел впереди и наигрывал «Страдание». Вот он ударил по клавишам своей двухрядки и, сделав два-три искусных перебора, запел хриплым голосом:

Моя милая сказала,Что любовь не потушить,А потом к чертям послала:«Надоел мне»,  —  говорит.

Настя поправила на голове белую косынку и по-озорному подхватила песню:

Мой миленок, как теленок,Про любовь не говорит.Я такого милогоОтважила вилами.

Оксана слушала их, улыбалась, и ей самой хотелось быть такой озорной, как сестра. Но она не могла быть такой, да и Леон, шедший рядом с ней, был сух и будто сердит. И она сказала ему:

— Я не думала, что Настенька такая бойкая. В городе они такие робкие, станичные девушки. А ты уж очень серьезный.

— Наши девки в обиду себя не дадут. Настя рассердится — может глаза выцарапать, — ответил Леон и с неохотой добавил: — А я что? Если я эти книжки, какие ты опять привезла, одолею, и совсем говорить разучусь.

— Почему же?

— Потому что после этих книжек тошно на хутор смотреть стало. Надоело гнуть спину за кусок хлеба.

— А ты бросай хутор и приезжай к нам, мама найдет тебе место.

— Нам хутор бросать, все одно что кусок мяса от себя оторвать, сестра, — угрюмо ответил Леон. — Давай лучше бросим говорить про это… Яшку не видела? Обещался в гости к нам прийти, книжек у тебя попросить каких-то особенных.

— Особенных? Интересно! А он что же, послушался моего совета, читает?

— Много читает. Книжки Тургенева ему очень нравятся — «Дворянское гнездо», «Записки охотника»…

— А тебе?

— Я больше Некрасова и Пушкина уважаю. Тараса Бульбу Гоголя люблю. Хорошие у него слова есть о товариществе. Знаменитые слова.

Оксана не слушала его и опять думала о Яшке. Изменился ли он? Или такой же: диковат, самоуверен и даже немножко нагл, каким он показался ей прошлый год. И она мысленно спрашивала: «Неужели он мне понравился? Пустяки. В нем все не то, что у Овсянникова».

2

Яшка поджидал Оксану на гребле. Он пришел сюда, когда уже темнело, в атласной малиновой рубахе, в добротных шароварах с широкими лампасами и в новых лаковых сапогах. Он был щедр с ребятами, угощал их папиросами, а девчат — конфетами, но отвечал невпопад, сухо, и все заключили: или он побил кого-нибудь, или собирается побить.

Облокотись на перила моста, в стороне от ребят, он задумчиво наблюдал, как в воде, у самых ног его, дрожали звезды, как между ними у берега хлопотала юркая утка, то и дело ныряла, точно хотела выловить наиболее яркие из них, и ему стало смешно. «На середину плыви, там рыбка играет, поживишься! А она возле берега ныряет, где лягушки квакают. Дурная птице!.. — подумал Яшка. — И люди ж так: лазят, где все без них давным-давно облазили, а про другие места и понятия не имеют». Он усмехнулся, как будто ему только и были известны места эти — богатые и прибыльные.

Плохое настроение было и у Алены. Вот-вот должен прийти Леон, — как ей вести себя? Неужели он не поймет, что она и Яшка осуждают самодурство отца? Ведь Леон любит ее.

На греблю, смеясь и выкрикивая приветствия, привалила ватага ребят и девок. Яшка поискал взглядом белое платье, в котором днем видел Оксану, но его не было видно. «Не пришла», — разочарованно подумал он и отвёрнулся от приятелей.

Неожиданно он услышал позади себя голос Насти Дороховой:

— Полюбуйся, Аксюта: чисто медведь… Всегда вот. так: стоит где-нибудь на майдане и глядеть ни на кого не хочет. У-у, бирюк! — игриво толкнула она его в бок.

Яшка даже немного растерялся. Глаза его радостно заблестели, лицо оживилось счастливой улыбкой, и он, виновато подавая Оксане жесткую сильную руку, пробормотал:

— Извините, думал кое о чем.

Некоторое время они стояли молча и смотрели на реку. Живым серебром лилась и блестела лунная дорожка, играла рыба, выпрыгивая из воды и оставляя на ее зеркальной поверхности расходящиеся по сторонам круги, у берега плавали гуси, утки, вскрикивая на разные голоса и хлопая по воде крыльями. По берегам стоял высокий камыш, и ветер разносил его мерный шелест. И все это — и река, и камыш, и левады — было окутано бледной, прозрачной дымкой тумана.