Ретранслятор - Владислав Жеребьёв

— Ну, все опасно, коли делает это профан, — нехотя сообщил мой собеседник, стряхивая пепел с сигареты. — Но Генка — сканер знатный. Один из самых сильных на данный момент. Больно не будет. Обещаю.

— А сам механизм?

— Вон Генка идет. Он сам тебе и расскажет.

Действительно, из-за сарая вывалился помятый Геннадий-сканер, злой на весь мир, с жуткой головной болью после утренней пьянки, и, на ходу поправляя одежду, неуверенной походкой направился в нашу сторону.

— Привет честной компании, — поприветствовал всех сканер, заодно обдав молодецким перегаром такой крепости, что впору было закусывать. — Как дела?

— Да уж получше, чем у тебя. — Я хмыкнул, пытаясь определить степень протрезвления рыжего, но по его лицу и мутным глазам сложно было сказать что-то определенное. Язык не заплетается, с ног не валится, людей узнает. Уже, как говорится, хорошо.

— Наш общий друг, Андрей, спрашивает про сканирование воспоминаний, — произнес Захар.

Генка угнездился на свободное место и кивнув, обхватил голову руками.

— Похмелиться бы, — мечтательно произнес он, но Димы с трофейным спиртом рядом не было, а запасами рыжий обзавестись явно не удосужился. Страдал, в общем, сканер, ну да бог с ним. Никто ему насильно огненную воду в глотку не вливал.

— Так что насчет механизма? — Я легонько подтолкнул Геннадия локтем, и тот, вынырнув из пучины собственных страданий, попытался сфокусироваться на мне.

— Простая схема, — пожал он плечами. — Объяснять действие не берусь. Сам не знаю, как эта чертовщина работает, но если переборщить с напором, мозги в кашу превращаются. Мы, собственно, от остальных пси-бойцов и отличаемся тем, что воздействие свое дозируем. Происходит же это следующим образом. Я выделяю объект и начинаю шаг за шагом проходить по слоям ауры, одновременно задавая вопросы. Тишина нужна для этого и покой, иначе ничего не выйдет. Вот, вопросы задаю, ты на них отвечаешь. Чем глубже слой, тем более верная информация. Соврал, аура реагирует, и я это вижу. Вообще, если согласен, так хоть сейчас.

— Проспись сначала, — сурово нахмурил брови седой. — От него прикуривать можно, а он все одно, в мозги.

— Ну, как скажете. — И стрельнув у Захара сигарету, рыжий удалился прочь неуверенной походкой.

Много мне в тот вечер рассказал Захар, еще о большем умолчал. Да и сам разговор получился вроде исповеди. Монолог, одним словом. Фамилия у седого была Синицын, родился в Ленинграде в трудные послевоенные годы, когда страна поднималась из руин последней глобальной катастрофы под названием Вторая мировая. Учился, родился, женился, вехи биографии можно было смело выбросить из памяти, но последние несколько лет его жизни стали для меня откровением.

— В тот день был у меня выходной. Встал, пошел в ванную, морду побрить. Ленка моя в тот день улетела в Алма-Ату, стюардесса она была. С тех пор не знаю, жива ли. — Захар на секунду замолчал. — Включаю свет, ноль реакции. Бритву, а она не пашет. Матюгнулся, начал бриться так, одноразовым. Потом телек пощелкал, та же байда, что и с бритвой. Микроволновка, радио, телефон. Ни один прибор. Оделся, вышел на улицу, а там чуть ли не война. Дымом с севера пахнет, автобусы встали. Куча народа около своих машин под капотами копаются, завести не могут.

Двинул в магазин, а там очереди, и цены вздули. Ничего понять не могу. Потом прибыли военные. В основном пешочком, но кое-кто и на технике. Собрали всех в кучу и сказали, что все плохо. Вводится, мол, комендантский час и прочие прелести. Объяснять толком ничего не стали, однако намекнули, что коли у кого за городом что есть, вроде дачи, лучше бы отбыть туда до особого оповещения, ибо в городе туго будет. Проблемы не заставили себя долго ждать. Холодно, воды нет. Некоторые принялись прямо в квартирах на мангалах костры разводить. Сразу пошли пожары, но тушить их никто не спешил. Бывало, квартира загорится, и понеслось по дому. Успели водой залить, хорошо. Но где же ту воду возьмешь? В кранах-то ее нет, а питьевая на вес золота.

Позже оказалось, что какие-то машины завести получилось, и началось массовое бегство из города. Уезжали даже те, у кого и своего угла-то не было. Брали запасы, палатки, и валили к чертовой матери. Всякую походную снарягу на тот момент было достать сложнее, чем красную икру во времена перестройки.

Потом оружие у людей начало появляться. Сначала милиция на большую дорогу вышла, потом военные. Продукты начали подходить к концу, а те, кто имел доступ до продовольственных складов, быстро прочухали, что к чему. Деньги вскоре и вовсе ценность потеряли. В ход пошло золото, серебро, а самое главное, то немногое из электроприборов, что еще кое-как, но пахало. Но и это было сложно. Попробуй определи, что пашет, коли электричества нет.

Началась банальная гражданская война. Дрались за теплые вещи, за лишнюю пару сапог. За батон «Подмосковного» в парадной зарезать могли. Военные еще как-то трепыхались поначалу, создавая иллюзию порядка, но потом быстро сдулись и отошли на свои военные базы. У них хоть продуктов было валом и патронов полно.

Мир раскололся на тех, у кого есть ствол, и тех несчастных простаков, у кого его не было. Творился сплошной беспредел. Можно было выйти за дверь собственной квартиры, чтоб заработать на пайку хлеба, и получить по голове. Очнулся, а ты уже в фургоне, связанный по рукам и ногам, и едешь торф копать в добровольно-принудительном порядке.

Конечно, не сразу все это началось. Постепенно. Год, второй, третий. Время шло, а просвета не было. Многие отчаялись. Прокатилась война самоубийств. Труп с вскрытыми венами, или кто по асфальту размазанный, то обычное дело было. Кто не мог торговать силой или разумом, начал торговать телом. Работорговля и проституция, самое то. Находились и те, что наркоту продавал в открытую, но тех местные авторитеты быстро поприжали. Вообще, с приходом бандитов, охранять-то их теперь было некому, многое встало на свои места. Паханы разбили город на сектора, распределили зоны влияния и огласили некие правила, по которым приходилось жить. Например, заработал ты на рынке полкило хлеба. Отдаешь треть смотрящему. Не отдал, и тебя на этом поймали, больше в жизни на рынок не пустят, и живи, как хочешь.

С электричества перешли на дрова, уголь, торф. Все, что, так сказать, гореть могло. Умельцы наладили поставку продовольствия из области. Земля, она и сейчас плодоносит, и те фермерские хозяйства, что раньше функционировали, и сейчас на плаву. Разве что личной армией обросли да егозой по периметру.

Потом появились пси-бойцы. Ну, ты о них знаешь. Каждый по-разному на сцену вышел. Кто обидчику мозги вскипятил, кто подводу с хлебом ограбил, охрану выморозил. Когда поняли, что к чему, то-то шороху началось.

— А ты? — перебил я Захара. — Ты когда понял?

— Даже не знаю. — Захар снова замолк, и на этот раз его молчание продолжалось существенно дольше. — Просто так получилось. Возвращался с рынка вечером. Работы тогда получилось много, но и заплатили прилично. Три банки тушенки и хлеба кирпич, неделю жить можно как король. Поделился, знамо, со смотрящим, ну и навострил лыжи до квартиры, а на самых подступах меня какие-то залетные и накрыли. Сам не успел опомниться, как вокруг ледяные статуи с расколотыми черепами, а внутри ощущение… ну даже не знаю. Будто все можешь. Испугался сначала, но потом сообразил и сделал ноги. Три дня после отлеживался, в себя приходил, а заодно вспоминал, что произошло. Так вот и покатилось. Сначала осечек много было. Силы до пупа, а дозировать ее не получается. Раз попробовал — час без сознания. Дров, в общем, наломал. Но, как говорится, навострился. Потом был период безудержного веселья. Не поверишь, ударился в разбой. Приоделся хорошо, вискаря себе элитного набрал, хамона. Творил беспредел и разруху, но потом пришли люди и объяснили, что к нему.

Осторожно оттянув воротник куртки, Захар обнажил уродливый шрам от ожога, от вида которого меня передернуло.

— Противно? — хмыкнул он. — У меня таких много. Сам порой поражаюсь, как жив остался.

— Тоже пси-бойцы приходили? — осторожно поинтересовался я. — Вроде нового порядка?

— Шутишь? — хохотнул седой. — Нет, конечно. Шавки просто, подручные. Комендант прислал. Представляешь, объявился в городе некий ферзь из наших, но с удивительной способностью возвращать все сторицей. Сколотил группу из таких же отмороженных и планомерно, один за другим, искоренил всех авторитетных паханов, а с ними и их бригады. Кого пожег живьем, кому внутренности выморозил, а кому в назидание мозги высушил и по городу отправил гулять. Человек был явно староформатный, военный. Люди говорили, что мочил он уголовников весьма грамотно, в лоб не атакуя и на огневой контакт не выходя, да так ловко, что со стороны нападавших ни одной жертвы.

Вот меня к нему и притащили тогда, пожженного да в болевом шоке. Прозвище у него было замечательное, Ханой. Ввиду сентиментальных чувств назвал он себя так, в честь прошлых заслуг. Был он свое время военным консультантом по диверсионной работе в одной восточной стране.