Горелом - Юлия Сергачева

Пьетр терпеливо вздохнул и продолжил:

— Это легенды, но… Говорили, что первое клеймо лопнуло лет десять назад и оттого жизнь в городе разладилась.

Ну, что жизнь становится хуже год от года уверены во всех городах. Даже без сторожевых замков. Обычно в этом обвиняют нравы и правительство.

— Ночной «вздох» стал вторым, так что остался лишь один… В замке подрабатывает смотрителем Аван Бугг. Он доцент Белопольской Академии. С ним нужно побеседовать.

— Ты сам-то уже беседовал?

— Ну… — Пьетр запнулся. — Я… заходил туда утром… только ничего не…

— Что ты мямлишь?

Он сглотнул и с усилием признался:

— Мне показалось там так неуютно, что я…

— Сбежал.

— Там плохо, — отозвался Пьетр тихо, пряча глаза. — В Замке сейчас как-то… — он пошевелил губами, честно подыскивая подходящее слово. Вздохнул, сдаваясь. — Мне кажется, что тебе лучше посмотреть самому.

Хм-м. «Неуютно…» А когда этот странный Замок производил впечатление уютного? Ну, разве что туристы, шалым галопом проносящиеся по его галереям и лестницам под стрекот экскурсоводов, не успевали ничего толком почуять. А местные-то давно обходят достопримечательность стороной… Ян попытался рассмотреть флюгер на Длинной башне. Предания гласят, что он показывает направление, в котором нужно ждать беды — врага или бедствие. Нет, слишком высоко. Не видно.

— Мам, а правда, что вон в той башне живет принцесса? — ребенок в красном комбинезоне требовательно ткнул обмусоленным комком сахарной ваты в сторону Замка.

— Правда, — женщина, болтавшая в сторонке с товаркой, даже не повернула головы.

— А правда, что к ней забраться можно только по ее косам? Ух, длинные должны быть! Мам, а можно мне тоже такие отрастить?

— На шампуне разоримся, — отмахнулась прагматичная мамаша.

Явно заскучавший очкастый, лысоватый мужчина, вооруженный фотокамерой последней модели, лениво озирался. Вдруг оживился, приметив валявшийся поодаль кожаный кошелек, заманчиво лоснившийся тугим боком. Мужчина торопливо стрельнул глазам вокруг, высматривая возможных конкурентов, но никто на его добычу, вроде не покушался. Он поправил очки, сделал шаг, другой…

— Эй! — окликнул Ян охотника за потерянными кошельками. — Не стоит это трогать.

Очкастый к тому времени уже наклонялся, якобы невзначай. От окрика дернулся, словно ужаленный. Даже камера, висевшая на ремешке на шее, подпрыгнула.

— Я… Я не… Кто-то потерял, я хотел… — бедняга мучительно покраснел и выпучил глаза за очками. — Если это ваше, то…

— Вам разве не говорили, что в Старом городе нельзя подбирать чужие вещи?

— Я хотел всего лишь завязать шнурок! — с достоинством заявил владелец камеры, совладав с замешательством. Краснота расходилась по щекам неровными пятнами. — Не понимаю, что вы от меня хотите…

— Посмотрю, что там за астма у Замка, — Ян нехотя поднялся. — Тебе идти необязательно.

Пьетр, обреченно потянувшийся следом, оживился, и лицо его прояснилось.

— Я найду Еву, а потом мы подождем тебя в «Сломанном роге», — воодушевленно пообещал он. — Ты не против?

Безусловно, против, но что это меняет? Мимоходом оглянувшись, Ян заметил, что очкастый турист, сунув руки в карманы, уже с самодовольным видом глазеет на паяцев, устроивших представление на краю площади. А оброненного кошелька возле его ног нет.

Вот ведь болван!

В непосредственной близи Замок производил впечатление пучка сросшихся исполинских и разновеликих мухоморов с вытянутыми вверх остроконечными шляпками, обступивших приземистый пенек — главный и единственный зал Замка. Потому что самого Замка, как такового, и не было. Имелось множество самодостаточных башен разной высоты, плотно усаженных друг возле друга. Не тысяча, конечно, но несколько десятков точно. От мелкой, не крупнее беседки — Ажурной, до высоченной — Длинной.

За века существования Замка ветры вылизали кладку так, что башни казались чешуйчатыми и взъерошенными. Правая от главного входа называлась Часовой, а левая, украшенная понизу каменными щитами, Баронской. Но в народе ее звали Скрюченной, потому что башня явственно клонилась островерхой макушкой к своей соседке.

— Обратите внимания на уникальные часы работы мастера Иво Златогрея. Копию часов мастер сделал и для Белопольской ратуши, но по неизвестной причине они так и не заработали…

— А это потому, что в замковые часы мастер вложил душу, а на городские уже души не хватило, — пояснил один из туристов своей соседке.

— Заплатили мало, вот и схалтурил, — возразил в ответ некто менее романтично настроенный.

— Ой, а правда, что в этих башнях водятся призраки? — слушательница протиснулась поближе к экскурсоводу.

— Правда.

— А мы их увидим?

— Не дай Бог, — с чувством пробормотал конопатый студент, из тех, что часто подрабатывали экскурсоводами. И внушительно добавил: — Повстречать призрака — к беде. Но если кому сильно хочется, то по ночам экскурсия по отдельному тарифу…

Обиженные невниманием часы переливчато отстучали одиннадцать.

Яна настойчиво потянули за рукав. Низенькая, востроносая старушка в шляпке неприязненно смотрела снизу. Отцепилась от рукава, стоило перевести на нее взгляд, и скрипуче сообщила:

— Я знаю, кто ты!

— Мы знакомы?

— Я вижу тебя насквозь, чудовище! — настырно продолжила старушка, наставив на Яна мосластый, тонкий палец, согнутый, как Баронская башня. — Ты приносишь несчастья! Зачем ты пришел туда, где дети?

Так. А это вам не улыбчивые журналистки. Эту так просто не стряхнешь.

— Простите, я спешу… — Ян попытался вежливо уклониться от указующего пальца и обойти старушку. Не тут-то было.

Она снова прочно вцепилась в его рукав, яростно зашипев:

— Не уйдешь! Я знаю тебя, проклятый!

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — процедил Ян сквозь зубы, косясь вокруг. На них стали оборачиваться.

— Я наблюдала за тобой! Ты смотрел на солнце и не жмурился! Я видела!

М-да, прокол…

— Ты! — заголосила старушка, впившись в рукав и второй рукой. Ее плетеная сумка ощутимо въехала Яну в солнечное сплетение. Он шарахнулся, бабка поволоклась следом. Зеваки оглядывались, пока явно веселясь. Наверное, приняли за неудачливого вора, покусившегося на собственность боевой старушки.

— Люди! — старухин голос набрал силы и невыносимой пронзительности. — Это он! Он! Горелом!

Приступ паники был мгновенный и сокрушающий. Ян дернулся словно зверь, попавший в капкан. К счастью, хватка пожилой женщины все-таки разжалась, вырваться удалось. Но переполох уже пополз, пока еще дымно тлея и готовясь полыхнуть.

«Что?.. Что она несет?.. Горелом?.. Кто?.. Где?!»

Ян цеплялся за чужие взгляды, словно за крюки, оставляя на них остатки самообладания. И не сразу понял, что очаг паники внезапно и резко переместился на другую часть площади.

— А-а! — заверещали там отчаянно и совсем не в притворном ужасе.

— Бегите!

— …там василиск!

— В кустах! Смотрите!

Люди растерянно заметались, закручивая цветные хаотичные воронки. Кто-то бежал прочь, кто-то звал полицию, большинство устремилось к источнику шума. Охотно завизжали девицы и закричали испуганные дети. Над всем этим бедламом зазмеился низкий посвист вперемешку с урчанием.

И впрямь василиск?

Про Яна и старушку мигом забыли. Воспользовавшись моментом, Ян ринулся к входу в Замок, и уже со ступней наблюдал, как раздраженные стражи порядка пытаются унять суету, шевелят кустарник и тщетно стараются обнаружить всполошившего всех монстра. Свидетели с готовностью указывали им в совершенно противоположных направлениях.

— Да ладно, — нервно пробурчали слева, — да откуда на площади василиск, да еще в такой час!

— А откуда тогда вон тот, окаменелый?

— Это статуя! Век уже там стоит. Трубадур с гитарой.

— С лютней.

Возле упомянутого трубадура, как ни в чем не бывало, маячила слегка растрепанная высокая шатенка с косой, невозмутимо стряхивавшая с одежды листву. К ней торопливо пробирался Пьетр.

А вот и Ева отыскалась. Как всегда в самый острый момент. При всей противоречивости их отношений, свои обязанности она исполняет исправно. А в обязанности ее входит охранять Яна от излишнего внимания кого бы то ни было. Чтобы, например, благодарные горожане не слишком усердствовали с изъявлениями благодарности.

Внутри было заметно прохладнее. Пахло пыльным камнем, старым деревом и красками и свежей мастикой. Пропущенный через витражную вставку над входом свет расплескался по полу цветными лужицами. Унылый дракон, выточенный в мраморных плитах пола, казался потрепанным и побитым молью. Под подошвами сухо хрустнули нанесенные снаружи песчинки и каменная крошка.