Перестройка - Александр Ванярх

...И снова Задонье, жаркий полярный зной стоит над ковыльной степью. Голубые сполохи волнами ходят над полынным простором. Далеко, словно плывя в речной воде, стоят две почему-то черные лошади и, отгоняя друг от друга мух и оводов, машут головами, словно приговаривая: да, да, мы согласны с вами, что опять неурожайный год будет, опять придет засуха, высохнут речки и сгорит все живое и растущее на этом полусолончаковом черноземе. А высоко в небе повис жаворонок и с переливами, словно кузнечик, поет свою извечную песню. Вдруг от птицы отделилось несколько капель, они быстро понеслись к земле и странный, душераздирающий вой авиационных бомб расколол воздух. Грохот и взрыв потрясли землю. Рита оторвалась от вырастившей ее степи и полетела над подгоревшими почерневшими полями. Она задыхалась от душного жаркого воздуха, но душа ее пела. Она летела, как птица, только крыльев не чувствовала, просто неслась, все ускоряя и ускоряя полет, и вдруг со всего размаху врезалась в черную стену всем телом. Словно кипятком окатило ее с ног до головы, словно жарким пламенем обожгло все тело. Рита не успела даже крикнуть и спокойно стала погружаться в черноту, успев только прошептать: «Господи, спаси и помилуй!»

Глава восьмая

— Оксана! Вот уж не ожидал, вот так сюрприз! — бормотал Иван, стараясь как-то поделикатнее освободиться от ее объятий. Но Оксана и не подумала его отпустить, и она вдруг, поймав губы Ивана, так страстно поцеловала, что у Исаева закружилась голова.

— П-п-пусти, солдат смотрит, что может п-п-подумать, — заикаясь, заговорил Иван. Но Оксана сдалась не сразу, она вначале, неразжимая рук, удивленно посмотрела на Ивана, на двух солдат, стоявших на крыльце гостиницы и улыбавшихся, и только потом тихо сказала:

— А ты почему заикаешься? И почему это законная жена не может поцеловать собственного мужа, правда, ребята?! — Вдруг весело закончила она и, схватив не успевшего опомниться Ивана за руку, потащила в гостиницу.

— Мальчики, возьмите, пожалуйста, мои вещи! — сказала Оксана, проходя мимо солдат.

Только теперь Иван увидел чемодан и рюкзак, лежавших у порога. Когда дверь гостиницы закрылась за Исаевым и Оксаной, первый солдат сказал:

— Я же говорил, что у нашего капитана должен быть хороший жена, вот и пожалуйста, а ты «развод», «развод». Эх, если бы меня так любил девочка!

— Ладно тебе, слышал я, что жена от него сбежала, сержант наш говорил.

— «Сбежал», «сбежал» — не сбежал, а прибежал, хороший жена, вай, вай — хороший! У нашего капитана только такой жена и должон быть.

— Хорош болтать, давай вещи, оттащим, они тяжелые, я их еле сюда допер, думал — камни там, потом понял, что книги.

— Вот-вот, умный жена, я же говорил!

— Худайкулов, ты болтать болтай, а дело знай.

Но Худайкулов вдруг, схватив сразу и рюкзак, и чемодан, быстро взбежал по ступенькам.

— Женщина нес, а ты — «тяжелый»! Дверь-то открой!

Постучав в комнату, где жил командир роты, солдаты опустили поклажу на порог и ушли.

— А ты говорил — «хороший», видал — она курит.

— Ну и что? Может, она от расстройства курит.

— Сколько у нашего капитана было расстройств, особенно с тем генералом, но он все-таки не курит.

— И она не будет, вот заживут они вместе, и не будет, я знаю, она плохого не будет, делай.

— Ну да, психолог!

В это время открылась дверь в комнату капитана, и женщина, смяв пачку сигарет, выбросила ее в стоящую в углу урну.

Худайкулов ликовал:

— Ну что, видал?

— Ладно, пошли, территорию убирать надо.

Динамик, висевший в коридоре, пропищал полночь.

— Так с чем ты не согласен, Ванечка? — спросила Оксана, вернувшись, — вот я выбросила сигареты и больше не курю. А теперь с чем не согласен? С тем, что назвалась твоей женой?

Иван сидел на кровати и Оксана, подойдя к нему, встала на колени и заглянула в лицо.

— Да нет, почему же, но так сразу, тем более сегодня...

— А что сегодня? Сегодня обыкновенная пятница, вернее — уже суббота, вон гимн играют. Ты только скажи, согласен ты или не согласен, что я твоя жена? — Оксана, уткнувшись лицом в колени, затихла. Исаев положил ей руки на волосы и, поглаживая, тихо сказал:

— Я-то давно согласен, вот только не все так складывается, как надо. Что дальше-то будет!

Оксана проворно вскочила и, подойдя к выключателю, сказала: «А вот что!» — и выключила свет. Но комната не погрузилась в полный мрак, свет уличных фонарей освещал ее голубым тусклым светом, хорошо был виден Иван, все так, же сидевший на кровати, тумбочка рядом, а в углу небольшой платяной шкаф. Оксана подошла к нему, открыла и стала раздеваться. Сняв брюки и куртку, и оказавшись в темной короткой комбинации, она медленно подошла к Ивану, сняла с него туфли, расстегнула ремень брюк и медленно, раздевая и целуя одновременно, уложила Ивана на кровать.

— Миленький, родненький, сколько слез по тебе выплакала, ну обними же, так, так, еще, еще...

— Н-н-не могу я, н-н-не могу, — почти простонал Иван и вдруг заплакал, как ребенок, всхлипывая.

— Ванечка, успокойся, о чем ты говоришь? Тебе тридцать два года, мужчины только в этом возрасте и мужчины, ты только успокойся, миленький, родненький, как же я тебя люблю. — Оксана, целуя его глаза и щеки, чувствуя привкус слез, все шептала и шептала:

— Я твоя жена, милый ты мой, в любом случае я твоя жена и останусь ею навсегда.

Но Иван не успокаивался, он, всхлипывая, что-то хотел сказать, но Оксана закрывала ему рот, то губами, то рукою, наконец, угомонившись, притихла у него на груди.

— Не мужчина я, пойми ты, мне же инвалидность первой группы давали, не только из-за перелома ног, а из-за нервов.

Оксана молчала.

— Правда, у меня уже такое было, там, на севере, когда в меня стреляли. Только потому я тебе и не писал. Потом все наладилось, Яков Иванович сводил меня к хорошему врачу, потом была умная и очень красивая женщина, она воскресила во мне мужчину, но тогда мне и лет-то было около двадцати, а теперь. — Иван замолчал. Он слышал, как дышала на его груди Оксана, и чувствовал, как нежно она обнимает его плечи.

— Знаешь что, Ванечка, в любом случае я твоя жена, что бы с тобой ни было, я все сделаю, чтобы мы были счастливы. И начну немедленно. А потому прошу — успокойся, мне от тебя ничего не надо, только чтобы мы были вместе. Считай, что вот сейчас у нас все было, что и должно быть у молодоженов. Я очень довольна тобой, а ты мной, мы счастливы, мы единое целое, и очень скоро появится наше общее «мы», и мы будем пеленать его, мы будем лечить его от болезней, воспитывать, радоваться его успехам...

— Поздно, Оксана, тебе уже тридцать, а я...

— Никогда не поздно, и запомни: ты ничем не болен, у тебя нет никаких отклонений. Я врач, я знаю: у тебя изранена душа, раны глубокие, но я чувствую, что вылечу, заживлю все твои раны. Одну из них нанесла я, и я вижу ее. Расслабьтесь, товарищ капитан, дышите глубоко и спокойно, представьте себе, что вы в поле на разноцветном от полевых цветов лугу, рядом речка, ярко светит солнце, сверкает сотнями зеркал вода, нежный теплый ветерок шелестит в траве, вы лежите возле небольшого стога сена и вам хочется спать, неудержимо хочется спать, а высоко в небе повис жаворонок и поет он грустную песенку, и вы засыпаете на груди родной земли, и мягкое душистое сено вам кажется лучше любой пуховой перины, а рядом я, довольная и счастливая, и вы засыпаете, засыпаете, засыпаете...

Оксана гладила курчавые его волосы, а он и впрямь, подчиняясь ее страстному шепоту, тихо и спокойно уснул.

Глава девятая

Виктор Иванович нервничал. Он, медленно перекатываясь и опираясь на большую палку-дубину встал и, простонав от боли, заковылял вниз во двор.

«И куда это она запропастилась? — думал он. — Ну, день-два у Ивана, денька два у Оксаны — от силы неделя, а уже восьмой день, как нет, хотя бы телефон у кого был. И даже адреса Оксаны у меня нет. Дать телеграмму Ивану? Зачем парня тревожить, может она сегодня и приедет?»

— Виктор Иванович, слышали, по радио передавали? — обратилась к нему соседка-татарка, когда он сидел уже на срубе колодца.

— Не слушаю я это радио, брехня все, только и слышно: «ускорение», «перестройка»...

— Чего — «брехня», уже почитай неделю передают: автобус, ехавший из Симферополя, сгорел, ищут — кто ехал в нем. Риты Ивановны-то давно нет.

— Ты что? Сдурела? Да и почему она должна была ехать из Симферополя, она вернется из Джанкоя, зачем ей кругаля давать? — Виктор заволновался и, еще больше согнувшись, поплелся на веранду, с большим трудом преодолевая каждую ступеньку.

— Да что вы, Виктор Иванович, я же просто так ляпнула.

— Вот-вот, ляпнула, — пробурчал Виктор, поднимаясь по ступенькам. Подошел к телефону, постоял, постоял и поднять трубку не решился, — нет, схожу-ка я сам в милицию, заодно разомнусь.