Пока жива любовь - Юджин Пеппероу

Эвелина Гарриман умолкла, глядя на море, и Генри Джексон подумал, что в этой маленькой женщине скрыта огромная сила, могущая сдвинуть горы, — сила любви.

— Скажите, миссис Гарриман, а какие у вашего мужа отношения с Эрнестом Лейтоном?

— Какие могут быть отношения у мышки с кошкой, когда кошка сыта? Самые дружелюбные. Дик затеял новое грандиозное предприятие по разведке нефти в Перу. Деньги на это (и громадные деньги) он взял взаймы в банке Эрнеста Лейтона. Если нефть будет найдена, Дик станет одним из крупнейших нефтепромышленников страны.

— А если он не найдет нефть?

— Тогда скорей всего его предприятие, вся его компания перейдет под контроль банка Лейтона, а для Дика потеря самостоятельности хуже смерти. Он ведь работает на износ не ради денег, ему нужно чувствовать себя первым, нужно, чтобы ему подчинялись и от него зависели тысячи людей, хочет, чтобы за его спиной почтительно шептались, хочет быть самым-самым .. . — Миссис Гарриман ...

— Знаете, зовите меня просто Эвелиной, мы ведь не в кабинете прокурора, к тому же мы, наверное, ровесники.

— Хорошо, Эвелина. Расскажите мне; пожалуйста, о тех двух несчастных случаях, как вы их называете, только поподробнее.

Записав рассказ Эвелины на магнитофон, лейтенант уже встал, собираясь уходить, как вдруг глаза его удивленно расширились: маленькая ступня женщины, высунувшаяся случайно из-под края платья, была боса и туго обмотана вокруг щиколотки несколькими слоями бинта. - Эвелина Гарриман перехватила его взгляд и выму-ченно улыбнулась:

— Вот купила к приезду мужа новые туфли, а ходить на каблуках не умею. Целый день пересиливала себя, думала, привыкну, а в итоге — вот. Стерла в кровь обе ноги, так что приходится ходить босиком, да еще и бинтоваться. — Она протянула следователю руку, и он пожал ее с чувством глубокой жалости к этой самоотверженной маленькой женщине, которой вскоре предстоит узнать столько страшного о своем любимом муже.

Остаток этого дня и весь вечер Генри Джексон провел у себя дома, приводя в. порядок магнитофонные записи свидетельских показаний и надиктовывая на пленку комментарии к ним и свои соображения по этому делу. Спать он лег лишь во втором часу ночи с чувством добросовестно исполненного долга. Ночью ему приснился страшный сон: он и Ричард Гарриман прогуливаются, мирно беседуя, по берегу маленького островка, затерявшегося в необозримых водных просторах, а из-за океана, медленно поднимаясь над горизонтом, занимая полнеба, на них пристально смотрят прекрасные изумрудные глаза Эвелины Гарриман с непередаваемым выражением скорби, любви, тоски и прощения.

Резкий телефонный звонок буквально вырвал Джексона из постели. Не открывая глаз, он попытался нашарить телефонную трубку, уронил ее на пол и, чертыхаясь про себя, спросил хриплым со сна голосом:

— Алло, кто это?

Знакомый голос прокурора недовольно пророкотал в трубке:

— Генри, вы что пили всю ночь, судя по вашему голосу?

— Нет, шеф, — обиделся Джексон, — я допоздна работал, лег в два часа ночи, зато полностью закончил следствие. Остается лишь передать записи машинистке,

- и хоть завтра передавайте дело в суд.

— Суда не будет, Генри, — в голосе прокурора прозвучало нечто похожее на сочувствие, — так как нет обвиняемого, но ты все равно славно поработал, так что можешь рассчитывать на повышение.

— Как нет обвиняемого, шеф? — растерялся Джексон. — А Ричард Гарриман?

— Купи утреннюю газету, мой мальчик, и узнаешь все новости. Ричард Гарриман умер у себя в спальне сегодня ночью от инфаркта сердца. Ну ладно, досыпай, потом позвони мне.

Лейтенант медленно положил телефонную трубку.

Купив газету, он в рубрике происшествий прочел, что, "вернувшись из деловой поездки в Нью-Йорк, известный бизнесмен-нефтепромышленник Ричард Гарриман в возрасте пятидесяти лет скончался у себя на вилле "Миранда" от повторного инфаркта. По заключению врача, смерть наступила около двух часов ночи. По несчастному стечению обстоятельств жена м-ра Гарримана (в прошлом медсестра) улетела в тот вечер на экскурсию в Лос-Анджелес и не смогла оказать мужу необходимую помощь.

Смерть мистера Гарримана, видного бизнесмена и общественного деятеля, тяжело переживается гражданами нашего города и всего штата". В заметке не говорилось ни слова ни о Грин-Айленде, ни о связи Ричарда Гарримана со смертью Руфь Лейтон. Видимо, репортеры сами ни о чем не пронюхали, а Марта Каннингхем решила не выносить сор из избы или просто побоялась быть втянутой в скандал.

Спустя неделю, Генри Джексон, выйдя из машины, позвонил у ворот виллы "Миранда". Узнавший его дворецкий отпер калитку и, отступив в сторону, сказал:

— Прошу вас, сэр. Миссис Гарриман одна на веранде.

— Вы не будете докладывать обо мне? — удивленно спросил Джексон.

— Хозяйка сказала, что если вы придете еще раз, то сразу провести вас к ней без доклада.

Джексон недоверчиво вгляделся в невозмутимое лицо дворецкого, но ничего не прочтя на нем, молча пошел по знакомой извилистой дорожке к дому. Эвелина Гарриман сидела на веранде на том же месте, в той же позе, что и в прошлый раз, только сейчас на ней было длинное, глухое у ворота черное платье, из-под которого выделялись тонкие лодыжки в черных чулках и черные туфли на низком каблуке.

Джексон поздоровался и выразил женщине свое соболезнование по поводу смерти мужа. Ничего не ответив, миссис Гарриман пытливо вглядывалась в лицо молодого человека и опять перевела взгляд на залив. Наконец она глухо произнесла:

— Зачем вы пришли? Все равно у вас нет доказательств.

Джексон, подвинул стул, сел рядом с ней и, тоже глядя на залив, над которым собирались тяжелые тучи, произнес:

— Я пришел к вам как частное лицо, потому что у меня действительно нет доказательств. Если хотите, можете выгнать меня.

— Пет, останьтесь, пожалуйста. — Голос Эвелины Гарриман прозвучал поспешно и почти умоляюще.

Они опять помолчали, потом она спросила:

— Как вы догадались?

— После смерти вашего мужа дело посчитали законченным и мне дали трехдневный отпуск в качестве поощрения. Я провел его здесь на побережье, занимаясь подводной охотой и в первый же день с непривычки стер себе ластами ступни. Тогда я вспомнил ваши забинтованные ноги и мне пришла в голову мысль, что очень хороший пловец мог бы задушить Руфь семнадцатого мая на берегу Грин-Айленда и уплыть с острова на материк в ту же ночь, особенно если бы у него были ласты. И еще я подумал, что из всех людей, так или иначе причастных к этому делу, только вы одна не попали в орбиту следствия. Я навел о вас справки и узнал, что в двадцать лет вы были одной из сильнейших спортсменок Англии по пятиборью, куда, кстати, входят и плавание и конный спорт. Тогда меня осенило: в том случае с лошадью, которая чуть не сбросила вас с обрыва, колючка под седлом могла появиться уже потом, после блестяще разыгранного вами спектакля с "обезумевшей от боли лошадью". Для одной из лучших наездниц Англии не составило бы большого труда поднять лошадь на дыбы и заставить ее проделать несколько прыжков, а потом, ускакав от своих неповоротливых спутников, быстро расседлать в укромном уголке свою лошадь и подложить ей кактус под седло. Но тогда и авария с вашей автомашиной может оказаться такой же ловкой мистификацией. Ведь пристегнувшись ремнем безопасности и хорошо рассчитав скорость, вы ничем не рисковали, врезаясь правым боком машины в проволочную изгородь, за которой к тому же густо рос упругий можжевельник. И Марте Кан-нингхем позвонили тоже вы и, изменив голос, попросили приехать с детьми на Грин-Айленд, чтобы создать первую, якобы отвлекающую, версию для следствия. Но основная ваша цель была обвинить в убийстве Руфь Лейтон вашего мужа, поэтому вы тщательно позаботились о том, чтобы все улики говорили против него* и вам это блестяще удалось.

Генри Джексон блестящими от возбуждения глазами посмотрел на Эвелину Гарриман, потом глаза его медленно потухли, и он нехотя признался:

— Но это все не более чем догадки, не имеющие никаких доказательств. Никакой судья не поверит, что вы могли справиться на берегу с мисс Лейтон, которая была выше вас на полголовы и гораздо крупнее. И при этом Ричард Гарриман ничего не услышал. Это и для меня самого загадка.

— Я и не нападала на нее на берегу. — В голосе Эвелины Гарриман прозвенела еще не забытая ненависть к сопернице. — Я подплыла к ней в воде, набросила на голову тонкий пластиковый мешок и утянула под воду. Под водой давление сразу прижимает пластик к лицу, и в легкие вода не попадает. Думаю, она узнала меня даже в темноте, потому что от ужаса почти не сопротивлялась и успела только крикнуть.

— А потом?

— А потом я отбуксировала ее тело к западной оконечности острова, а сама поплыла на материк. Вещи мои были при мне в таком же пластиковом туго завязанном пакете. На берегу я оделась в пляжной кабине, сделала макияж и поехала на такси в аэропорт. Вылетела первым рейсом на Сан-Франциско и в полдвенадцатого еще до прихода слуг была дома. Накануне сразу после звонка Дика в пять вечера я отпустила всю прислугу до полудня следующего дня, а сама вылетела на Грин-Айленд вечерним рейсом и успела на последний паром на остров.