Русский Рэмбо для бизнес-леди - Александр Звягинцев

Ольга сочувственно подмигнула ей.

Папаша Коробов не передумал, хотя сам на церемонии по какой-то причине не присутствовал. Когда пастор прочитал последний псалом и захлопнул Библию, всех присутствующих пригласили в дом, где уже были накрыты столы.

Несмотря на то, что крестил наследника Коробов в чужую веру, а примостившийся в углу оркестр играл в основном Моцарта и Вагнера, прием проходил по-русски хлебосольно: с икрой, семгой, осетриной и даже с жареными молочными поросятами, что было, по мнению фрау Эльзы, чудовищным расточительством.

Под строгими взглядами баронов, смотрящих с портретов на стенах, гости вначале чувствовали себя скованно, но скоро русская водка "со слезой", французский коньяк и шампанское сделали свое дело. Начались бесконечные тосты в честь наследника, его родителей, здравицы и поздравления.

Эльза с ужасом смотрела на этих странных русских, опустошающих, с ее точки зрения, смертельные дозы водки, и крепко прижимала к себе порядком уставшего и перепуганного наследника папаши Коробова.

А тот, несмотря на свои шестьдесят, не отставал в питии от молодых гостей.

Несколько немцев, присутствующих за столом, угнаться за русаками не могли и уже не вязали лыка, когда в зал с песнями и плясками ворвалась толпа цыган и цыганок. Сюрприз папаши Коробова – гастролирующий по Швейцарии цыганский ансамбль.

– "Эх, загулял, загулял, загулял парень молодой, молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой", – запел бородатый солист под перебор гитарных струн. Закружились в бешеной пляске цыганки, замахали цветастыми платками и юбками, захлопали в такт музыке оживившиеся гости. Одна песня сменяла другую, одна пляска, более бешеная, другую пляску.

Ника смотрела на цыган с восторгом, во все глазенки – видеть такого ей еще не приходилось. Сначала она лишь хлопала в ладоши вместе со всеми, а потом, подхватив брошенную какой-то цыганкой шаль с кистями, влилась в цыганский бешеный танец. Гибкая, кареглазая, как цыганочка, она самозабвенно кружилась вместе с взрослыми цыганками, сразу принявшими ее в свой хоровод.

"Господи, кровиночка, сумасшедшинка ты моя?

Где и когда научилась ты этому?" – подумала Ольга, и на ее глаза почему-то навернулись слезы.

А Ника, играя шалью, по-цыгански подрагивая плечиками, озорным щенком кружилась среди взрослых цыганок. Сверкая глазенками, легкой птичкой порхала она вокруг бородатого солиста и, отбивая дробную чечетку, выкрикивала что-то, подражая его раздольному дикому напеву…

По примеру Ники и остальные гости скоро влились в цыганский хоровод, и даже сам папаша Коробов с разбойным гиканьем и свистом пошел отплясывать с цыганками вприсядку. За столом остались Ольга, Костров и фрау Эльза, с брезгливым недоумением взирающая на необузданное веселье "русских варваров".

– Не надумали еще, голубушка, перевести счета на папашу? – наклонился к плечу Ольги Костров.

– К чему спешка, мон женераль? – уклонилась та от ответа.

– Дело ваше, дело ваше, – поджал губы Костров. – А я бы воспользовался оказией… Кстати, – резко поменял он тему. – Неплохо бы и Веронику покрестить в веру, так сказать…

– Мусульманскую?.. А может, для оригинальности в иудейскую, а? – засмеялась Ольга.

– Зачем, в нашу – православную, – опять поджал губы тот.

– Приедет дочь в Москву, если вы настаиваете, так и быть, окрестим ее в храме Христа Спасителя.

– Сочту за честь в крестные отцы пойти…

– А знаешь, мон женераль, почему именно в храме Христа Спасителя?

– Почему, голубушка вы наша ненаглядная?

– Может быть, когда она вырастет, Спаситель никому не позволит отдать ее в залог какому-нибудь грязному душману под пять караванов с наркотиками, как однажды отец родной отдал ее некрещеную мать.

– Тихо ты!.. – испуганно оглянувшись по сторонам, прошипел Костров. – О своей голове не думаешь, о дочери подумай!..

Ольга засмеялась зло, с вызовом и, расталкивая пляшущих цыганок, направилась к выходу.

– Чегой-то она с такой перекошенной мордой? – подсел к красному как рак Кострову запыхавшийся от пляски пьяненький папаша Коробов.

– Разговор, Виктор, серьезный есть, – поднялся тот. – Не хотел его. Думал, обойдется, ан нет, не получилось!..

В кабинете Коробова Костров протянул ему несколько фотографий беседующих в ресторанчике Ольги и Хабибуллы:

– Смотри, с кем твоя дочь скорешилась! Узнаешь красавца?..

– Что-то не припомню, – буркнул Коробов, недовольный, что Костров оторвал его от цыган.

– Хабибулла; Помнишь такого?..

– Что ты мне воскресших покойников все подсовываешь? – сердито оттолкнул от себя фотографии Коробов.

– По твою душу, Виктор, этот покойничек воскрес, не понимаешь, что ли? – тихо сказал Костров.

– А может, по твою. Его наркоту на границе ты принимал, – захохотал вдруг тот.

– Верно, – хмуро кивнул Костров. – Принимал-то "продукт" на границе в Хороге – я, а на пять "лимонов" баксов обул его – ты.

– Грешно было не обуть, – опять засмеялся Коробов. – У меня информация уже была, что зятек Скиф, выручая Ольгу, в ад Хабибуллу отправил. А там "лимоны" не едят, Трофимыч.

– По контракту доллары за поставленный "продукт" должны были быть на счет Хабибуллы в Цюрих переведены при любом исходе дела. На Востоке, хоть сто лет пройдет, такого не прощают, Виктор.

– А от Ольки-то что ему надо? – небрежно поинтересовался Коробов.

– От нее-то?.. Не знаю, как и сказать тебе, – замялся Костров, смахнул ладошкой выступивший на розовых щечках пот.

– Говори!..

– Рассказал ей Хабибулла, что ты за наркоту ему в залог тогда ее отдал…

– С чего это ты.., ты взял?.. – трезвея на глазах, вскинулся Коробов.

– Только что сама про то мне сказала.

– Хабибулла на Коране клялся, что она об этом никогда не узнает.

– Ты ему тоже кое в чем клялся, – осклабился Костров, вздохнув озадаченно. – Не ты Ольгу, а она тебя за горло как бы теперь не взяла…

– Отца родного? – побагровев, вытолкнул сквозь фарфоровые зубы Коробов. – Пусть посмеет вякнуть только!..

– Сам учил ее: где деньги, там – ни свата, ни брата…

– Не пугай, Костров, я не из пугливых!..

– Не пугаю… А ну как вякнет где-нибудь по пьяному делу про наркоту… Копнут все твои счета в европейских банках… Прокуратура Швейцарии биографию твою под микроскопом проверит и танзанийским правителям стукнет… Эта… Как ее?.. Дель Понте…

Кажется, тоже Карла. Мне говорили: баба настырная – многих спалила. С нашим "Малютой" блаженным свяжется. Он лишь с виду такой. А так очень непрост… Из староверов… Сибирских… Они там в Кремле с ним еще намудохаются… Не забывай и про Инквизитора – он по-прежнему на Лубянке сидит. Про дела с наркотой, думаешь, Инквизитор тогда не догадался? Почти десять лет прошло, а все чувствую, как он в затылок дышит. Руки у него при коммунистах коротки были, а то бы и тебе греметь под фанфары, как мне тогда…

Коробов смерил Кострова угрюмым взглядом:

– Не перегибай оглоблю, Костров, скажи лучше, что делать?

– Ну-у, с Хабибуллой… У тебя тут люди найдутся.

Ты насчет дочери думай.

– Поговорю с ней завтра на свежую голову. Прикажу язык не распускать.

– А если она пошлет тебя?.. У нее не заржавеет…

– Не ко времени этот душман! – скрипнул зубами Коробов. – Слишком большую ставку на Танзанию я сделал… Тряхнуть ее хорошенько, что ли, чтоб и думать не думала? – вопросительно посмотрел на собеседника он.

Костров кивнул плешивой головой:

– Нелишнее… Может, тогда она и от сделок с оружием нос воротить перестанет.

– Не перестарайся только, – уронил Коробов. – И не здесь, а в Москве.

– Упаси бог дать ей в Москве со Скифом встретиться! – преувеличенно резко взмахнул руками Костров. – Не хочешь меня слушать…

– Когда, говоришь, он в Одессе нарисуется? – пристально посмотрел на него Коробов.

– Днями.

– Дам команду глаз с него не спускать, – решил Коробов и уставился в черную пустоту стрельчатого окна. – А ты его без моего приказа ни-ни…

Костров, глядя на его согбенную спину, усмехнулся чему-то, но тут же спрятал усмешку под ладонью.

Побродив по набережной Цюрихского озера и немного успокоив нервы, Ольга вернулась в отель. Приняв душ, разбавила "Кампари" апельсиновым соком и сняла телефонную трубку. Послушав длинные гудки, с бокалом в руках уселась перед экраном телевизора, кидая время от времени недоуменные взгляды на молчащий телефон.

По французскому каналу показывали документальный фильм о чеченской войне: горели на экране танки, рушились дома Грозного, огрызались автоматными и пулеметными вспышками руины, военные хирурги в госпиталях полосовали окровавленные тела солдат и чеченских детей, смотревших с экрана недетскими скорбными глазами. Диктор бойко комментировал происходящее. От увиденного у Ольги разболелась голова, и, бросившись на кровать, она зашлась в рыданиях…